Сеть для Миродержцев

Сеть для Миродержцев
Генри Лайон Олди

Черный Баламут #2
Зарницы небесного оружия полыхают над Полем Куру, сжигая все живое, один за другим гибнут герои и простые бойцы – и даже боги – Миродержцы уже не в силах остановить эту бойню. Мир катится в пропасть, в райских садах объявляются демоны – ракшасы – а крушитель твердынь тем временем занят... изучением архивов столетней давности!

Спасать рушащийся мир? Да! Но где находится источник сегодняшнего светопреставления? Может быть, история жизни Наставника Дроны, великого брахмана и великого воина, рожденного не от женщины, даст ответ на этот вопрос?

Генри Лайон Олди

Сеть для Миродержцев

Шудры занимаются услужением, вайшьи живут ремеслом и торговлей, кшатрии – убийством себе подобных; а брахманы избрали деревянную чашу, чтобы жить подаянием. Воин убивает воина, рыба пожирает рыбу, собака грызет собаку, и каждый блюдет свой закон. И в самом деле, о Кришна, вражда никогда не погашается враждою – поэтому не может быть устойчивого мира иначе, чем уничтожение противной стороны.

    Махабхарата, Книга о Старании, Сказание о посольстве Господа, шлоки 47-65

И все-таки я, рискуя прослыть
Шутом, дурачком, паяцем,
И ночью и днем твержу об одном:
Не надо, люди, бояться!

Не бойтесь тюрьмы, не бойтесь сумы,
Не бойтесь мора и глада,
А бойтесь единственно только того,
Кто скажет:
– Я знаю, как надо!

Кто скажет:
– Идите, люди, за мной,
Я вас научу, как надо!

    А. Галич

ПРОЛОГ

Ковш Семи Мудрецов накренился над вершиной Махендры – и звездная пыль щедро осыпала лучшую из гор.

Блестки старого серебра запутались в кронах вечнозеленых бакул и гималайских кедров, заставили озабоченно всхрапнуть антилоп в чаще, и иглы спешащего по своим делам дикобраза мигом превратились в диадему, достойную Серебряного Арджуны, сына Громовержца.

Правда, самому дикобразу это отнюдь не прибавило героического пыла – косолапо отбежав в тень кривой шелковицы, он долго пыхтел и косился по сторонам, после чего счел нелишним вернуться в теплый уют норы.

И тихий смех пролился из ковша следом за светом.

Небо жило своей обыденной жизнью: благодушествовала Семерка Мудрецов, бесконечно далекая от суеты Трехмирья, шевелил клешнями усатый Каркотака, багрово мерцал неистовый воитель Уголек, суля потерю скота и доброго имени всем, рожденным под его щитом; двурогий Сома-Месяц желтел и сох от чахотки, снедаемый проклятием ревнивого Словоблуда, и с тоской взирала на них обоих, на любовника и мужа, несчастная звезда со смешным именем Красна Девица…

Угасни все разом – что будет?!

Тьма?!

Преддверье рассвета?!

– Эра Мрака не заканчивается гибелью нашего мира,– внезапно прозвучало и поплыло над Махендрой в алмазных бликах.– Она ею начинается.

Небо замерло в изумлении. Странные слова, странный смысл, и голос тоже странный. Сухой и шершавый – таким голосом котлы чистить, вместо песка… Гибель? Нашего мира? Значит, и НАШЕГО тоже? Общего? Если бы темный полог мог помнить то, что помнило ярко-синее полотнище, раскинутое от века над дневным простором… Странные слова не были бы для неба внове: оно уже слышало их на рассвете. Пропустив мимо ушей, или чем там оно слышит – день мало располагает к разговорам о гибели. Колесница Солнца ходко бежит по накатанной дороге в зенит, звеня золотыми гонгами, щебет птиц заставляет улыбнуться Заревого Аруну-возничего, и все десять сторон света покамест никуда не делись, трогай-щупай…

Ночь – совсем другое дело.

Ночное.

Какая-то особо любопытная звезда соколом метнулась вниз, вспыхнув на миг ярче брызг водопада в отрогах Гималаев. Разглядела в свете собственной гибели – вон они, люди. Двое. На поляне у небольшого костерка. И пламя ожесточенно плюется искрами, будто тщетно пытается избавиться от скверного привкуса тех самых слов…

Грозное мычание прозвучало снизу, и звезда умерла.

Но вслед за отчаянной подругой с высоты низринулся целый поток сверкающих красавиц. И кручи Восточных Гхат расцвели фейерверком вспышек, заставляя одного из людей у костра прикрыть глаза козырьком ладони.

Жест был скорее машинальным, и сразу становилось ясным: человек защитил взор от чего-то, что крылось в его памяти и что сейчас напомнило ему массовое самоубийство детей неба.

Из-под навеса жесткой, мозолистой ладони, похожей на кусок коры векового платана, на мир смотрела адская бездна Тапана. Расплавленный мрак, пред которым ночная темень кажется светлым праздником; кипень черного пламени. И вмиг ожили, стали правдой древние истории о смертоносном взоре Змия-Узурпатора, который выпивал силу из живых существ, не делая разницы между богами, святыми подвижниками и мятежными гигантами-данавами.

Ладонь опустилась, огладив по дороге костистый подбородок, и в ответ движению тихо проструилась вдоль костлявого хребта плеть седых волос. Туго заплетенная по обряду шиваитов, коса с тщательно распушенным кончиком сразу выдавала в человеке аскета-отшельника; да старик и не пытался скрывать этого. Ни косы, ни смоляного взгляда, ни боевой секиры, лежащей рядом – ничего он не скрывал, этот удивительный хозяин Махендры, чьи слова только что заставили трепетать небо! Пальцы с набухшими бочонками суставов истово затеребили кончик косы, другая же рука медленно опустилась на ледяной металл секиры и осталась там, словно пытаясь поделиться своим теплом с белым быком, выгравированным на лезвии.

И, услышав выкрик гибнущих звезд-лазутчиков, прищурилась Семерка Мудрецов, попятился назад Каркотака, зацепившись клешней за созвездие Кормилицы, а воитель Уголек каплей свежепролитой крови сполз поближе к равнодушному Месяцу.

Потому что у костра теребил косу Рама-с-Топором, живая легенда Трехмирья… Нет, иначе – смертная легенда Трехмирья, к которой Смерть-Морена в багряных одеждах забыла дорогу.

Или делала вид, что забыла.

– Гибель мира? – переспросил собеседник аскета и гулко откашлялся.– Ну ты и скажешь, тезка! Оглядись: павлины буянят, звезды светят, комарье свирепствует чище сборщиков податей – где ж он, твой конец?! Начался, бедолага, только мы не заметили? А то, что война – так это у нас дело обыденное! Жаль, конечно, дурней, пока не выстелят Поле Куру трупами в сто слоев, не угомонятся… ну да ладно, зато остаточки потом разбегутся по бабам детишек строгать! Покойничкам куда-то перерождаться надо? Надо! Не всем же в крокодилов! Вот и засопит Великая Бхарата над супругами и любовницами…

Он расхохотался и хлестким ударом пришиб комара, опрометчиво севшего на волосатую грудь.

Окажись на месте нахала-комара матерый леопард, результат вышел бы примерно одинаковым.

Был собеседник аскета светловолос, в плечах широк неимоверно, одежду носил темно-синюю, с вышитыми поверх гирляндами полевых цветов – и, завидя его, любой человек, будь то пахарь или раджа, непременно пал бы на колени и вознес хвалу судьбе за счастливую встречу.

Ибо нечасто и немногим доводилось лично встречать Раму-Здоровяка по прозвищу Сохач, живое воплощение Вселенского Змея Шеша о тысяче голов, сводного брата самого Черного Баламута[1 - Черный Баламут – Кришна Джанардана (санскр.).].

Правда, поговаривали, что Здоровяк изрядно опозорил род и честь, наотрез отказавшись принять участие в Великой Битве на Поле Куру – но заявить об этом прямо, в лицо, да еще в такое лицо…

Увольте, почтенные!

Уж лучше мы падем себе на коленки да восхвалим, как должно…

– Смешной ты человек, Здоровяк! – после этого, мягко говоря, удивительного заявления, аскет бросил терзать свою косу и воззрился на плечистого тезку.– Интересно, как ты себе представляешь конец света? Ну, давай, поделись со скудоумным!

Комары кружились над отшельником, текли раздраженным звоном, но садиться не решались.

– Как? – Здоровяк замялся и подбросил в огонь охапку заготовленного впрок сушняка, пытаясь скрыть замешательство.– Ну, как все… это… значит, всплывает из океанских глубин Кобылья Пасть, огнем себе пышет, зараза, водица вокруг нее кипит…

Могучая холка его побагровела, словно Здоровяку на плечи взвалили твердь земную, голубые глаза затуманились, и во всем облике проступил душевный разлад.