Ангел-Маг

– Не наглей! – рявкнул Фокс. – По твоей милости наш госпиталь оказался в поле зрения кардинала, а нам оно надо? Надо это нам, я тебя спрашиваю?

– Мне тоже не надо, – сказал Симеон. – Но честно, магистр, я не…

– Молчать! – взревел Фокс. – Молчать и слушать! И это я тоже вам каждый день говорю! Слушать!

– Так я слушаю, но…

– Слушай! Внимание кардинала нам ни к чему…

– Это вы уже говорили…

– Ни к чему. И мы не станем его привлекать, потому что начиная с данного момента ты больше не наш студент… Нет, не с данного момента – со вчерашнего дня. Я велю немедленно исправить все записи…

– Но как же так! – возмутился Симеон. – Вы не можете! Я студент! У меня и экземпляр договора есть, и родители все оплатили…

– Ты! Не! Студент! – проревел Фокс. – Ты! Не! Наш! Твоим родителям мы все возвратим. А договор будет расторгнут!

– Не можете вы так поступить, – сказал Симеон. – На то и договор в двух экземплярах, для вас и для меня. И с чего бы вам меня исключать? Поборники кардинала меня оправдают. Я лейтенанту стражи всю правду сказал…

– Из-за тебя одни беды! Ума у тебя на двоих, а у Делазана его вообще не было. Вот разом и избавимся от обоих, так оно спокойней… О чем я тут с тобой рассуждаю, когда за мной поддержка всего конклава магистров? Чтоб ноги твоей в больнице больше не было!

– Я тут под арестом сижу, чурбан старый! – вырвалось у Симеона. – Жду, когда за мной от кардинала приедут!

И встал, полный ярости. Этого хватило, чтобы Фокс отскочил к двери. Там он едва не столкнулся с весьма рослой темноволосой женщиной. На лбу шрам, на руках пурпурные перчатки… Она легко отодвинула Фокса в сторонку. Тот что-то пискнул, открыл рот для резкости… и закрыл, а вместо ругани отвесил неуклюжий поклон.

Симеон тоже поклонился. И самой даме, и ее пурпурной форме с золотым шарфом и эмблемой на алой шляпе. Наверняка это высокопоставленный офицер кардинала. И вид у нее грозный. Достаточно посмотреть, как поглаживают рукоять шпаги длинные пальцы, затянутые в алую кожаную перчатку и унизанные кольцами с камеями икон. Симеон нимало не усомнился: если что, длинный клинок будет выхвачен мгновенно – и тотчас воткнется в чье-нибудь сердце. Не говоря уже о паре пистолетов с серебряной насечкой, торчавших за поясом, и всех этих иконах…

– Это вы, капитан Рошфор, – снова кланяясь, сказал Фокс. – Я доктор-магистр Фокс, и я вас заверяю, что сей молодой человек отнюдь, отнюдь, отнюдь не является нашим студентом. Что бы он ни натворил, пусть отвечает сам за себя! Мы решительно ни при чем!

– Мне уже сообщили, – ответила Рошфор. – Однако это утверждение опровергается тем фактом, что он является студентом, магистр. Ее высокопреосвященство стремится выяснить правду, а не позабавиться вашими выдумками. Мы желаем, чтобы этот юноша проследовал с нами и изложил свою версию событий, а мы все проверим. И если мы убедимся, что он сказал правду, а я сильно подозреваю, что так оно и окажется… что тогда?

– Что? – воскликнул Фокс. – Вся эта чушь про зверолюда и больничных носильщиков с арбалетами… которых никто не нашел, только Делазан вот пропал… По-вашему, это правда?

– Скверно подтертые следы на полу… как там его… старого хранилища представляют собой смесь особой зольной крови чудовища и большой доли человеческой крови, вероятно исторгнутой из несомненно мертвого и, похоже, не сильно оплакиваемого Делазана, – сказала Рошфор. – Она приподняла руку в перчатке, рассматривая одно из иконных колец и более не глядя на Фокса. – Я-то думала, что в больнице, битком набитой докторами-магистрами, это непременно заметят…

Фокс издавал невнятные горловые руки, его губы дрожали.

Рошфор повернулась к Симеону:

– Идемте, доктор Симеон МакНил. Нам предстоит во всем разобраться, но, полагаю, не далее как завтра к утру вы счастливо вернетесь… ни малейшего ущерба не претерпев.

– Я в этом и не сомневался, – покривил душой Симеон.

Он одернул длинный балахон, вскинул подбородок и последовал за Рошфор вон из камеры. Фокс молча открывал и закрывал рот, не в состоянии высказать все, что ему наверняка хотелось.

У главного входа в больницу дожидалось несколько поборников, но на широкую улицу Королевы Рошфор не пошла. Вместо этого она повела Симеона вдоль больничной стены по дорожке, что спускалась к реке. Поборники последовали за ними.

– Мы разве не к кардиналу во дворец? – спросил Симеон. Дворец, кстати сказать, находился недалеко. Минут двадцать быстрым шагом, если улицы не слишком запружены.

– Нет, – сказала Рошфор. – Нам в Звездную Крепость.

– Ого, – пробормотал Симеон, и в животе вдруг возникла сосущая пустота.

– На самом деле все так, как я и сказала, – добавила Рошфор. – Твоя история выглядит вполне правдоподобной, если учесть все, что нам известно о Делазане и его игорных долгах. Убить его, используя зверолюда, – дело весьма необычное, хотя, прямо скажем, не то чтобы совсем небывалое. Обычно в ящик запихивают отверженца, заставляют какого-нибудь ангела воздействовать на него… это возможно, хотя и достаточно трудно… и далее надеются, что в сундуке окажется чудище, а не кучка золы. Дело непростое, дорогостоящее и получается далеко не с первой попытки… но временами благотворное. Слухи уже распространились по местам, где обычно проводил время Делазан… Уверена, множество давних долгов оказалось незамедлительно выплачено. Еще понять бы, какую роль сыграли Ночные Трудяги, переодевшиеся носильщиками… и зачем им понадобилось тебя спасать… Быть может, Делазана сговорились убить сразу двое кредиторов? Один по-простому, другой заумным способом… вот и спелись между собой?

Еще несколько минут они шли молча. Потом свернули с дорожки к больничной пристани – довольно расшатанному деревянному пирсу, выдававшемуся в воды Лейре. Возле него стояла на воде одна из баржей кардинала – длинное, тяжелое судно. По каждому борту сидели двенадцать гребцов в алой одежде. Двое поборников дожидались на пирсе, присматривая за движением судов по реке, и еще двое – на барже.

С ними там, как сразу понял Симеон, находилась заключенная. Рослая бледная женщина с некрасивыми пятнами солнечных ожогов по всему лицу. Одетая в бесформенную серую блузу отверженки и уже закованная по рукам и ногам в кандалы. Она тихо сидела на банке и даже головы не повернула, когда Симеон поднялся на борт. Женщина неудержимо притягивала внимание Симеона, особенно цепи, заставлявшие его остро осознавать свое собственное положение. Выглядела она лет на десять старше студента. Чем занималась прежде, в чем ее обвиняли? Оставалось только строить догадки…

– Сядь на другую банку, – распорядилась Рошфор. – Позади заключенной.

При этих словах женщина подняла голову, но не произнесла ни слова.

– Ты – не заключенный, – добавила Рошфор, обращаясь к Симеону. – Просто ценный свидетель. Мы лишь убедимся в истинности твоих показаний, воззвав к Ларквиниэлю либо Переастору. – Она перевела взгляд на узницу, и ее лицо изменилось. Шрам у глаза натянулся, губы скривились. – В отличие от этой отверженки, мягкому допросу не подлежащей… Тебя, Гризельда, ждет каленое железо!

Внезапная угроза, а пуще того упоминание пытки заставили Симеона содрогнуться. Его – но не отверженку: та лишь продолжала угрюмо смотреть на капитана. Рошфор нахмурилась и махнула команде:

– Отчаливаем!

Весла окунулись в воду. Баржа тяжеловесно отвалила от причала, поворачивая направо. Звездная Крепость располагалась выше по течению, вода в реке стояла низко в ожидании осенних дождей, но течение оставалось по-прежнему сильным. Двадцать четыре алые спины размеренно наклонялись и выпрямлялись, длинные весла взлетали в идеальном согласии…

Если бы они еще двигались не в Звездную Крепость, а куда-нибудь в более приятное место, а баржа не принадлежала кардиналу, Симеон получил бы массу удовольствия от послеполуденного плавания по реке. Ему было чуточку жарко в плотном докторском балахоне, но солнечный свет на лице все равно радовал. Все последние месяцы Симеон столько времени проводил в четырех больничных стенах, что успел позабыть, какая это благодать – чистый воздух, теплое солнышко…

Впереди лежал каменистый остров Трех Елей (собственно деревья давно были срублены), который соединялся с берегами посредством сразу двух мостов: Материнского и Дочернего. Шесть пролетов с северной стороны и три с южной. Баржа слегка приняла влево, целясь под самую широкую арку Материнского, наилучшим образом подходившую для крупного судна.

Симеон с интересом наблюдал за маневрами. Прежде он несколько раз попадал к реке, но лишь переправлялся с левого берега на правый, когда мост Королевы – ближайший к госпиталю – бывал слишком запружен и пол-ливра на лодочника уже не казались излишней тратой.

Материнский мост был выстроен из крупных блоков белого камня, его арки достигали по меньшей мере сорока футов в ширину и вздымались над нынешним уровнем Лейре футов на двадцать. При строительстве наверняка использовали помощь ангела, даже, возможно, не одного: точность, с которой были уложены громадные блоки, попросту поражала.

Посередине Материнского моста возвышалась статуя Ашалаэли. Архангел представала в знакомом облике классически одетой аристократки. Завернувшись в крылья, она держала на руках ребенка, символизировавшего народ Саранса.

С тех пор как здесь установили изваяние, миновал не один век, и дождь с ветром изрядно потрудились над ним. Симеон присмотрелся: ручки младенца стали подозрительно похожи на лапы, а лицо Ашалаэли превратилось в гладкий овал, утратив когда-то высеченные черты. Странно, что за статуей так плохо следили. Ее давно следовало заменить.

Пока Симеон размышлял, уместно ли будет спросить об этом Рошфор, или она может усмотреть в его словах нападки на святое, его взгляду предстала некая фигура в плаще с капюшоном, отделившаяся от густой толпы на мосту. Человек свесился через каменные резные перила, наводя на баржу длинный пистолет. Симеону показалось, будто незнакомец целил прямо в него!