Осколки ледяной души

Степан вывалил на стол из большой жестяной коробки все имеющиеся там мешочки и пакетики и принялся рыться в огромной пахучей куче, то и дело почесывая нос и изо всех сил борясь с чиханием.

Звонок в дверь настиг его в тот самый момент, когда он уже набирал номер Верещагиной.

– Да что за черт?! – вспылил Степан, бросая трубку обратно на аппарат и нашаривая взглядом часы. – Что сегодня с утра всем от меня нужно?!

Кирюха прийти не мог – это однозначно. У того похмелье протекало еще более мучительно, и без трехлитровой банки с рассолом дело не обходилось. К тому же из бара он прямиком направился к Нюсе, а это могло значить...

– Все, Степа, друг! – Это все же был Кирюха. – Развожусь! Сил моих больше нет! Нет, ты послушай, прихожу к ней, как к человеку, как к своей будущей жене, можно сказать, а она!..

– А она? – Степан посторонился, пропуская своего друга с разбитыми вдрызг мечтами в свою квартиру.

– А она мне!.. Эта моль!.. Эта... эта слякоть, дрянь... Иди, говорит, проспись, дорогой! И чтобы я тебя больше никогда в таком состоянии рядом с собой не видела! Прикинь!!! – Кирюха стащил с ног кроссовки и с третьей попытки повесил на крюк вешалки кожаную куртку. – Говорю ей, ты че, Нюся, офигела?! Я муж тебе без пяти минут! Я муж тебе или нет?! Муж, говорю, или нет?! Ты меня должна в любое время в любом состоянии, а ты мне...

На Кирюху было жалко смотреть. С глубокого перепоя, с растрепанными волосами, которые он обычно убирал в хвост, а теперь поленился. С красными от бессонной ночи и пьяных слез глазами. И с разбитыми надеждами.

– Нет, ты понял, друг?! Понял?! – всхлипнул бедный Кирюха и повалился на спину на диван в гостиной.

– Понял, – кротко отвечал Степан, пристраиваясь в кресло напротив.

– Что ты понял?! Ну, вот что ты понял, скажи?! – возопил его друг, приподнимаясь на локтях и зло сверля его глазами. – Что понял, говори, или я...

– Я понял, что свадьбы не будет, – снова покорно ответил Степан и через минуту заржал в полный голос. – Кирюха!.. Это, блин, вообще, прикол!!! Эта серая порточная моль тебя выгнала!!! Это атас полнейший!!! Как же она теперь-то?! С кем же?.. Елки-палки, кто же на нее теперь-то...

– Да ну тебя, – кажется, обиделся друг и снова упал на диванные подушки, а потом вдруг: – Выпить нету?

– Выпить-то всегда есть, но надо ли? – Степан старался никогда не похмеляться, потому что знал: похмелье плавно перетечет в очередную попойку, и тогда все. – Нам с тобой сегодня в гараж надо. Кое-что подбить...

– Кое-кому морду набить, – отозвался Кирилл. – Валерка опять с ремнем генератора вчера не справился. Уволю я его, как хочешь, уволю.

– Увольняй, друг. Я не против. Нет работника, и этот не работник. У меня есть паренек на примете. Руки золотые, просто Кулибин и...

В дверь снова позвонили.

– Кто это?! – Кирилл подскочил на диване, глаза его заметались. – Если это за мной, то меня здесь нет! Не хочу никого видеть! Маман теперь выть начнет, батя косорылиться... Вот, блин, жизнь, а?! Меня здесь нет, Степка!!!

Степан встал с кресла и пару минут разглядывал себя. Выходить или нет в полотенце? Может, лучше все же одеться? Нет, одеваться он не станет. Вдруг это и правда Нюся. Он ее не пустит. И соврет, что не один, а с женщиной. И что он вообще только что после секса и после душа. И делать ей в его квартире нечего абсолютно. Если не дура, поймет и уберется. И для Кирюхиных родителей это полотенце станет хорошим шлагбаумом. Те так вообще люди деликатные, даже порога не переступят.

К двери он подходил очень даже недоброжелательно настроенным. Не торопясь, шмыгнул замком, медленно потянул на себя дверь и в следующую минуту остолбенел.

На пороге стояла заплаканная Верещагина. И была она не одна, а с чемоданом. И, судя по ее решительному шажку вперед, оставлять его в покое на сегодня она не собиралась.

– Привет, – хрипло поздоровалась она еще раз и, не обращая внимания на то, что он совершенно не одет, вошла в квартиру. – Прости, что без приглашения да еще с вещами.

– Угу... – только и нашелся он что ответить и неожиданно застеснялся и своих босых ступней, и волосатого пупка, и мокрой шевелюры. – Ты это... Уезжать, что ли, собралась?

– Не-а, не уезжать. Переезжать. И переезжаю я, если ты еще не догадался, к тебе. Комнату сдашь?

– Что? – Он вытаращился на свою непрошеную гостью и даже, кажется, отступил на шаг. – Ты чего несешь?

– Я поживу у тебя, хорошо? – Самоуверенность, которая ей очень дорогого стоила и которую она в течение часа тренировала, отираясь у его подъезда, постепенно пошла на убыль, снова забрезжили близкие слезы, и Татьяна заторопилась: – Я заплачу тебе! Ты не думай...

– Нет, это ты не думай! – взвыл Степан, которому только теперь стал понятен истинный смысл ее визита.

Пожить? У него? А как же... Как же его личная жизнь?! Его девчонки?! Как он станет приводить в дом подружек на ночь, когда тут будет отираться эта... эта принцесса?!

– Я не стану мешать твоей личной жизни! – воскликнула она, будто догадалась, о чем он сейчас думает. – Я буду сидеть в самой дальней комнате тихо-тихо, как мышка! Ну, пожалуйста!!!

– Во-первых, я ненавижу грызунов! – взревел Степан и взъерошил гладко зачесанные назад волосы. – Во-вторых... Во-вторых, ты не можешь не мешать уже одним тем, что будешь где-то там сидеть, затаившись! Мало ли что нам взбредет в голову?! Может, мы станем голышом скакать по квартире или...

– Я переживу, – продолжала умолять Верещагина, топчась у порога и ни в какую не желая уходить. – Сейчас же ты почти голый, и ничего. Меня совершенно не интересует твое обнаженное тело! Честно!!!

Врала без зазрения совести.

Такое тело не могло не интересовать, тут же подумалось Татьяне воровато. Хотя бы потому, что оно совершенно не было похоже ни на одно из тех, что ей прежде доводилось видеть.

У Санечки торс был рыхловатым и абсолютно лишенным растительности. Кожа белая с редким вкраплением веснушек. Мышечная масса, приобретенная в юности на разгрузке вагонов, была безжалостно погребена экономической практикой и сытой беззаботной жизнью. Что касается других...

Их просто не было. Хотя Светка и пыталась обвешать ее ухажерами, и зазывала холостяков к себе на дачу, и кружили они вокруг Татьяны подобно мотылькам. Но ни один не пленил ее. Ни один. Да и были они все старше ее лет на пять, а то и на десять, а это уже прилично за сорок. Какие тут, к чертям собачьим, торсы и мышцы? Все ушло с годами и пивом, потребляемым декалитрами, в округлые животы и мягкие валики над воротниками и ремнями штанов. Ей это было противно.

Со Степаном дело обстояло не так. Он был неприличным, «плохим» парнем от кончиков пальцев на сильных волосатых ногах до всклокоченной макушки. Широкие крепкие плечи. Непотребно плоский живот. Ну, просто непотребно плоский. И еще эти волосы, убегающие тонкой струйкой под край полотенца... А загар! Где так можно было загореть, если он утверждал, что ни шагу этим летом не сделал из города?

Нет, пожалуй, она погорячилась, сказав, что спокойно переживет, если он с какой-нибудь шлюшкой станет голышом скакать по квартире. Погорячилась однозначно. Но отступать некуда, уходить тоже, приходилось врать напропалую.

А Степан разозлился.

Подумаешь, принцесса! Тело его ее совершенно не интересует, скажите, какие мы разборчивые! Жить она к нему пришла...

Что, что?..

– Слушай, у меня сегодня выходной, – начал он, нервничая уже от одного того, что она стоит сейчас в его прихожей; а тут еще Кирюха вздумал подглядывать. – Болит голова после вчерашнего. Я не могу адекватно реагировать на такие вот изменения в своей личной жизни... Так что...

– Так что? – Ее голубые зареванные глазищи смотрели на него с мольбой.

– Так что проваливай!!! – заорал он вдруг и ухватил ее за рукав легкой курточки. – У меня нет желания с тобой возиться еще и по выходным!!! Уходи!!!

Такого конфуза с ней не случалось с момента сватовства Санечки. Чтобы ее так прилюдно оскорбили, растоптали, а потом еще выставили! Почему прилюдно? Да потому что она уловила движение за дверью гостиной. И тень чью-то заметила, и шумное дыхание услышала. Кто-то наблюдал за тем, как Степан вышвыривает ее из собственного дома. Это было очень унизительно. И в любое другое время Татьяна Верещагина даже головы бы не повернула в сторону этого хама, но сейчас...

– Пусти меня, скотина! – вдруг заорала она так, как никогда в жизни не позволяла себе орать; резким движением высвободила из его пальцев свой рукав, тряхнула головой и, чуть понизив голос, командно отчеканила: – Я никуда отсюда не уйду, понял, ты?! Если уж мне пришлось пересечь рубеж, опустившись столь низко, то отсюда ты вынесешь меня только вперед ногами!

– С удовольствием! – снова заорал Степан так же громко.

Тут же подхватил ее на руки, подивившись ее легкости. Такая высокая и достаточно округлая, а легкая.

– Вынесу вперед ногами, как и заказывали, госпожа Верещагина! – Степан сделал шаг к двери и, крепко удерживая ее одной рукой под коленки, а второй за талию, попытался отпереть замок. – Как и заказывали, мать вашу!

И вот тут Верещагина совершила самую большую ошибку в своей жизни, как потом неоднократно ему признавалась.

Она обняла его за шею. Прижалась к его пылающему лицу прохладной щекой и быстро-быстро зашептала: