Черная корона

– Слушай, милый, а это она не к тебе сюда день за днем таскается, а? Ведь как на службу, каждый день. Как на службу. Придет, усядется, все осмотрит, а потом Рыжему улыбается. Нет, если не к тебе, то точно чокнутая. Чего молчишь, ответь что-нибудь!

Она не отстанет ни за что. Такая у его Леночки натура. Хочешь не хочешь, а хотеть надо, любила она повторять со смешком. Свободен ты, нет, но разговору с ней удели время. Бороться с этим было невозможно. Вот и сейчас. С тщательно завуалированным раздражением он задвинул клавиатуру под крышку стола. Развернулся на вращающемся кресле в ее сторону и вежливо поинтересовался:

– Что ты хотела бы услышать от меня, Алена?

– О господи, начинается! – взорвалась она тут же, запрыгнув на диван с ногами. – Ненавижу, когда ты такой!

– Какой?

– Снисходительно-вежливый, мать твою! – Она нацелилась кончиками пальцев себе в грудь, которой было слишком много, на его взгляд. Слегка потюкала ими и прошипела с яростью: – Думаешь, я никому, кроме как тебе, не нужна, да?! Думаешь, ты один такой добродетельный нашелся? Или простить мне не можешь, что ушел от жены своей сирой?!

– Ну при чем тут Элла?

Он и правда удивился, как удивлялся всякий раз ее умению начинать за здравие, а заканчивать за упокой. Предметом теперешней беседы вроде бы изначально была незнакомка, что регулярно усаживалась на скамейку подле их дома.

С чего вдруг Алене приспичило перескакивать на тему подло брошенной им жены? Главное, зачем? Все уже выяснили несколько лет назад. Он – для себя. Она – для себя и за него тоже. К чему снова ворошить старое? Снова хочет сделать ему больно или в очередной раз пытается вывести его из себя? Так с последним бесполезная затея, а первое…

Первое давно покрылось уродливыми шрамами, напоминающими коросту.

– У меня достоинств масса, милый! – продолжала живописно раздувать крохотные ноздри точеного носика Леночка. – Захочу, завтра переселюсь из этой халупы кое-куда покруче. Что скажешь?

Он давно уже перестал бояться ее угроз. Давно перестал бояться одиночества. Леночка благополучно вытравила из него его застарелый страх. Более того, она сделала то, чего не сумел сделать ни один психоаналитик.

С некоторых пор он стал вожделеть одиночества! Так-то вот, господа профессионалы. Вы бились, бились, а она за вас все это сделала своим неприятно высоким, визгливым голосочком.

И еще ему хотелось бы – да, да, это правда – утром пройтись босиком по росе. Постоять и послушать, как с тупым стуком в саду осыпаются никому не нужные яблоки с боками, покрытыми, будто конопушками, черными точками. Как мягко шуршат по траве, откатываясь от того места, куда только что шлепнулись. И еще очень хотелось услышать ему, особенно в последние несколько недель, как лопаются почки на деревьях. Как пахнут горьковато и сладко. И понаблюдать, как из липкого кокона выползают крохотные нежные листья, как матереют потом, стареют, осыпаются к ногам. Все это было рядом, день за днем, год за годом, но почему-то проходило незамеченным…

– Что скажешь? – снова вторглась в его мысли Леночка, взметнув темные кудряшки.

– Переселяйся. – Он улыбнулся и неосторожно снова глянул в окно.

– А-а-а!!! Я так и знала!!! – Она уловила его взгляд и, конечно же, расценила все по-своему. – Я так и знала, что эта тетка ходит к тебе! Ходит и ждет. Ходит и ждет.

– Ну откуда ты знаешь, чего она ждет? – снова совершенно искренне удивился он. – И вообще, что ты можешь о ней знать, Алена?!

– А ты?! Ты знаешь?!

– Я? Я нет, – сказал он и тут же покраснел, как последний идиот.

– Врешь! – пригвоздила его Леночка и тут же презрительно плюнула в его сторону. – Провалился бы ты к чертям собачьим и с домом своим убогим, и со всей своей лабудой под названием «высокие чувства». Жаль, идти мне пока некуда, а то бы…

– А как же тот дом, что покруче?

Он не хотел ее подначивать. И был бы рад, если бы Леночка скрылась сейчас в ванной, где все еще громыхала забытая стиральная машинка. В ванной или еще где-нибудь, но лишь бы скрылась. Подначил только для того, чтобы увести ее в сторону от глупых подозрений. Но Леночка была той еще штучкой, провести ее было сложно.

– Зубы мне не заговаривай, умник, – фыркнула она, вытягиваясь в полный рост на диване. – Переселюсь, когда сочту нужным. А вот что касается этой дамы… Ты что, следил за ней? Следил, так?!

Чтобы не покраснеть еще раз и не выдать себя с головой, он вскочил с кресла и ринулся прочь из комнаты. Он будет мести улицу, будет полоскать белье, развешивать его потом вкривь и вкось – по-другому не получалось – на бельевых веревках за домом. Будет делать что угодно, лишь бы не находиться сейчас подле этой подлой девки, которая дергала и дергала его за нервы, ворошила и ворошила потухшие угли в его душе. И чего не живется человеку спокойно? Чего надо ей, сказал бы кто?! Дом ее не устраивает? Да, он согласен. Дом старый, обветшалый, но это же временно. И квартира в центре города, где второй год ведется затянувшийся ремонт, имеется шикарная. И мебель туда уже куплена и дремлет под толстым слоем целлофана на мебельных складах. Всего и нужно-то – потерпеть немного. Нет, ее будто демоны раздирают, придирается и придирается. Липнет и липнет с гадкими вопросами. Первый год житья из-за Эллы не давала.

– А ты все еще любишь ее, милый?..

– А ты вспоминаешь ее?

– А она лучше в сексе, чем я, или нет?

– Твое сердце успокоилось? Если да, то почему ты стонешь ночами и зовешь ее по имени?..

И так день за днем и по нескольку раз в день. Разве так можно?!

Тема Эллы сменилась благополучным затишьем в пару лет, теперь вот прицепилась к этой женщине. И чем она ей не угодила?

Ну приходит. Ну сидит и молча смотрит на их дом. Что с того? Тоска, может, душу ее гложет. От безысходности, отчаяния или одиночества ходит она сюда. Да мало ли причин! Он и сам ходил два года подряд к тому пруду, где с Эллой познакомился. Уже разведен был давно, с Ленкой жил, а на пруд ходил. И тоже на скамейку садился и смотрел часами на толстых уток, прикармливал их булками, шикал, когда галдели. Но ведь не уходил, сидел и смотрел. Может, до сего времени ходил бы туда, если бы не Ленка. Выследила, гадина, и такое устроила…

– Прячься от меня, не прячься, – дверь старенькой ванной распахнулась, как от ветра ураганного, и Елена ввалилась в крохотную комнату, – но ты точно за ней следил. Станешь отрицать, снова потащу по врачам, так и знай. Пускай тебя признают сумасшедшим или тихим маньяком. Скажу, что тайно ходишь за женщиной, сильно напоминающей тебе твою покойную супругу.

Пододеяльник, который он только что выполоскал и собирался отжать, выскользнул из рук и упал обратно в ванну, забрызгав недавно поклеенные обои. Нет, это только Ленке могла прийти в голову идея заклеить бумагой стены в помещении, где постоянно сыро. Другой здравомыслящий человек прежде подумал бы, а она…

Кстати, что она только что сказала? Кажется, она пытается обвинить его в сумасшествии, маниакальной страсти ко всем женщинам, хоть отдаленно напоминающим ему Эллу? Кажется, так. Но ведь это глупо! Та женщина со скамейки, разве она похожа на Эллу? Да ничуть!

Элла была брюнеткой, а эта блондинка. Причем натуральная, а не высветленная, он в этом неплохо разбирался. И неплохо рассмотрел ее со спины, когда пошел однажды за ней следом. Элла была крохотной во всем. Рост, размер стопы, ладошки, грудь, все было миниатюрным, почти детским. А эта женщина…

Она была высокой, с прекрасной фигурой, на такие фигуры теперь спрос у всяких папиков. Кстати, с одним из таких она и живет в своем огромном доме, который с легкостью променяла бы на его – полуразвалившийся. Видимо, не сладко ей там жилось – в ее золотой клетке.

Так вот она была высокой блондинкой, а Элла…

Элла была крохотной, беззащитной, ее мог обидеть всякий, и даже он не удержался. Взял и подло бросил ее ради Ленки. На кого променял, идиот!!! Взял и бросил.

А потом Элла бросила его. Поначалу все принимала его в гостях, принимала от него подарки, деньги, которые он совал ей в прихожей, чувствуя себя распоследним подонком. Улыбалась ему! Просила не чувствовать за собой никакой вины! Говорила, что вполне счастлива и совсем не одинока, а потом взяла и бросила.

Точнее, бросилась под пригородную электричку. Уехала самым дальним маршрутом и бросилась там прямо с перрона под страшные стальные колеса. Они чудовищно изуродовали ее тело, его душу и его сознание.

Когда ему сообщили о ее гибели, он как раз…

А чем он, кстати, занимался в тот момент? Да, точно. Он собирался выпить кофе с пирожным, которое принесла из кондитерской его секретарша. Надо же, как запомнилось!

Александра заглянула в его кабинет, поддразнивая, помахала в воздухе крохотной коробочкой с пирожными, от которых по кабинету тут же поплыл сладковато-нежный запах ванили и шоколада, и спросила:

– Женя, будешь?

– Давай. – Он кивнул, не обращая внимания на то, что Сашка снова опустила его отчество.

Знакомы были давно, еще со студенчества. Отношения были теплыми, дружескими. Сашка часто приходила к ним с Эллой в гости, без конца представляя им все новых и новых своих избранников. Напивались иногда, часто ездили на природу, удили рыбу. Хорошо было, какое тут, к черту, может быть отчество?! При посторонних – да, а тет-а-тет – ну его к черту.

– С чаем или с кофе? – уточнила Александра, вдруг нахмурилась и спросила: – Что-то ты, Женек, со своей молодой женой не очень хорошо выглядишь. Не высыпаешься, что ли?

Его гражданское сожительство с Еленой Александра не то чтобы не одобряла, она его просто-напросто игнорировала. Не стало рыбалок, застолий за полночь, не стало ничего. Одно вот имя без отчества их теперь и связывало.

– С кофе, Санек, с кофе я стану есть твои пирожные, – уточнил он, мягко опустив второй ее вопрос.