Полковнику никто не пишет. Шалая листва. Рассказ человека, оказавшегося за бортом корабля

– Так говорите прямо сейчас. Я тороплюсь.

Дон Сабас нетерпеливо поигрывал ручкой двери. Полковник чувствовал, как уходят секунды – самые долгие пять секунд в его жизни.

– Я по поводу петуха, – стиснув зубы, пробормотал он.

Дон Сабас наконец открыл дверь.

– По поводу петуха, – повторил он с улыбкой и подтолкнул управляющего в сторону коридора. – Пусть весь мир провалится в тартарары, а мой кум все равно не перестанет носиться со своим петухом.

И добавил:

– Хорошо, кум. Я сейчас вернусь.

Полковник неподвижно стоял посреди конторы, пока их шаги не смолкли в конце коридора. Тогда он вышел наружу и зашагал по улице, застывшей в воскресной сиесте. У портных в мастерской никого не было. Консультация врача не работала. Никто не стерег товары в витринах у сирийцев. Река блестела, как стальная лента. Какой-то человек спал в порту на четырех бочках с нефтью, надвинув на лицо шляпу от солнца. Полковник шагал к дому, уверенный, что он единственный в городе, кто осмелился выйти в такое время на улицу.

Жена ждала его с полным обедом.

– Я купила все это в долг и обещала, что заплачу завтра утром, – объяснила она.

За обедом полковник рассказал ей о том, как он провел в конторе дона Сабаса последние три часа. Жена слушала его с раздражением.

– Тебе просто не хватает твердости, – в конце концов сказала она. – Ты ведешь себя так, будто просишь милостыню. Надо было отозвать кума в сторонку и, не тратя лишних слов, объявить ему: «Кум, я решил продать вам петуха».

– Если бы все на свете было так просто, – сказал полковник

Жена хлопотала с самого утра. До его прихода она приводила дом в порядок и потому была одета довольно необычно: старые ботинки мужа, клеенчатый фартук, голова обмотана цветастой тряпкой, завязанной узелками на ушах.

– У тебя совсем нет деловой хватки, – сказала она. – Продавать надо так, будто ты покупаешь.

В своем наряде жена выглядела довольно забавно.

– Оставайся во всем этом, – улыбаясь, прервал он ее. – Ты похожа на человечка, который изображен на коробке с овсянкой.

Она сняла тряпку с головы.

– Я говорю с тобой серьезно. Сейчас я отнесу петуха к куму, и бьюсь об заклад на что хочешь: через полчаса я вернусь и принесу девятьсот песо.

– Вижу, от такой суммы у тебя голова закружилась, – сказал полковник. – Ты уже начинаешь ставить на петуха. – Ему стоило большого труда ее отговорить. С самого утра она подсчитывала в уме их расходы на ближайшие три года, когда им больше не придется каждую пятницу гадать, как бы свести концы с концами. Она приготовилась получить девятьсот песо. Составила список самых необходимых вещей, не забыв о новых ботинках для полковника. Нашла в спальне место для зеркала. Внезапное крушение всех планов вызвало в ней смешанное чувство стыда и досады.

Она прилегла отдохнуть, а когда встала, полковник сидел во дворе.

– Ну и что ты теперь делаешь? – спросила она.

– Думаю, – сказал полковник.

– Ну тогда я спокойна. Лет через пятьдесят мы наверняка получим эти деньги.

Но на самом деле полковник уже сам решил продать петуха сегодня. Он представил себе, как дон Сабас одиноко сидит перед вентилятором в ожидании ежедневного укола. Полковник заранее знал, что ему скажет кум.

– Возьми с собой петуха, – твердила жена. – Товар надо показывать лицом.

Но полковник отказался. Она проводила его до калитки, не теряя последней отчаянной надежды.

– Да пусть его там ждет хоть целое войско, – сказала она. – Возьми его за руку и не отпускай, пока он не заплатит девятьсот песо.

– Люди подумают, что мы готовимся совершить налет.

Жена пропустила его слова мимо ушей.

– Помни, что хозяин петуха – ты, – растолковывала она. – Что не кум тебе, а ты ему делаешь одолжение.

– Хорошо.

Дон Сабас сидел с врачом в спальне.

– Воспользуйтесь случаем и поговорите с ним прямо сейчас, – сказала полковнику жена дона Сабаса. – Он собрался в имение и сейчас консультируется с доктором насчет режима. Раньше четверга не вернется.

Полковником овладели противоречивые чувства. С одной стороны, он твердо решил продать петуха, с другой – жалел, что пришел именно сейчас: через час он мог бы уже и не застать дона Сабаса дома.

– Я могу подождать, – сказал он.

Но женщина и слышать ничего не желала. Она проводила его в спальню, где дон Сабас сидел в одних трусах на огромной пышной постели, уставившись на врача бесцветными глазами. Полковник подождал, пока врач, нагрев пробирку с мочой пациента, понюхал пар и одобрительно кивнул дону Сабасу.

– Лучше бы его сразу расстрелять, – сказал врач полковнику. – Диабет – чересчур долгий способ избавления от богачей.

– У вас уже почти получилось это с помощью ваших проклятых уколов инсулина, – сказал дон Сабас и подпрыгнул на своих дряблых ягодицах. – Ничего, я – крепкий орешек, вам не по зубам. – И обратился к полковнику: – Проходите, кум. Утром я побежал догонять вас, да где там… Даже шляпы вашей не увидел.

– Я не ношу шляпы, чтобы ни перед кем ее не снимать.

Дон Сабас начал одеваться. Врач сунул в карман пиджака пробирку с кровью для анализа, после чего навел порядок в своем саквояже, и полковник решил, что тот собирается уходить.

– На вашем месте, доктор, я прислал бы куму счет на сто тысяч песо. Тогда он не был бы так занят.

– Я уже предлагал ему пари на миллион, – сказал врач. – Лучшее лекарство от диабета – бедность.

– Спасибо за рецепт, – сказал дон Сабас, пытаясь втиснуть свой объемистый живот в брюки для верховой езды. – Но ради вашего же блага я не воспользуюсь им – чтобы избавить вас от несчастья быть богатым.

Врач полюбовался своими зубами, отражавшимися в никелированном замке саквояжа. Потом не торопясь взглянул на часы. Дон Сабас, натягивавший сапоги, вдруг обратился к полковнику:

– Ну, кум, что там у вас с петухом?

Полковник заметил, что врач тоже прислушивается к нему, и, сжав зубы, пробормотал:

– Ничего, кум. Просто я пришел продать его.

Дон Сабас наконец справился с сапогами.

– Ну и прекрасно, кум, – сказал он ровным голосом. – Это самое лучшее, что вы могли придумать.