По агентурным данным

Нарядные витрины магазинов, веселые люди, их улыбки, яркие наряды, венки хвои над окнами аккуратных двух-, трехэтажных домов – все напоминало о только что прошедшем Рождестве и о том, что завтра наступит новый, 1938 год.

Курт Домбровски поднимался по склону холма, с удовольствием прислушиваясь к хрусту снега под лыжными ботинками, радуясь возможности побыть одному, без снующих под ногами детей, их вздорных мамаш и надменных папаш. Он глубоко вдыхал крепкий, морозный воздух, легкий, как взбитые сливки. Утром выпал снег, потом изрядно подморозило, и сейчас склоны были девственно чисты. Словно крупное сильное животное отряхнулось от бесконечного множества надоедливых насекомых и улеглось на отдых. Курт остановился, чтобы насладиться одиночеством и тишиной. И тут за спиной послышалось чье-то прерывистое дыхание. Курт обернулся.

Его пыталась нагнать темноволосая девушка в бело-голубом лыжном костюме. «Это она!» – удивляясь удаче, думал Курт, отвечая на ее улыбку вежливым наклоном головы.

– Добрый вечер! – тут же заговорила девушка, и он отметил, что говорит она с весьма резким акцентом и что у нее глубокий, очень красивого тембра голос.

– Добрый вечер, фрейлейн, – учтиво, но весьма сдержанно ответил он.

– Извините, что побеспокоила, – она вспыхнула, решив, что пришлась некстати, – но я видела вас утром в нашей гостинице… Я заблудилась! Каталась, каталась, перебиралась со склона на склон и… вот. Не подскажете, как мне вернуться назад?

– Разумеется.

Используя лыжную палку в качестве карандаша, он начертил на снегу путь к гостинице.

– Спасибо! – снова улыбнулась девушка. Матово-белые зубы чуть блеснули ровным жемчужным

рядом.

– Вы приехали сегодня утром? – спросил Курт.

– Да! Представьте, сегодня утром в Вене шел дождь! А здесь такая рождественская сказка! Настоящая зима!

Он рассмотрел ее как следует. Стройная, с великолепной осанкой, тонкими чертами лица, большими светло-карими глазами и коротко подстриженными вьющимися каштановыми волосами.

– Вы надолго? – скупо улыбнулся он в ответ.

– Нет, неделя, не больше. Каникулы, – объяснила она и тряхнула каштановой гривкой. – А вы инструктор? Учите кататься на лыжах?

– Да, – кивнул Курт.

– Я видела вас днем на западном склоне. Вы очень красиво спускались. И дети вьются вокруг вас как мотыльки.

– Да. И мне редко удается побыть одному.

Она ужасно смутилась, покраснела до корней волос и быстро проговорила:

– Спасибо за помощь. Извините, что помешала.

– Что вы! Ничуть. Хотите, спустимся вместе? – галантно предложил он.

– Нет, нет, благодарю. Тем более, что с непривычки устала. Еще раз спасибо и извините.

Он смотрел ей вслед. Она плохо стояла на лыжах. Следовало бы проводить. Но. еще не время.

Вера остановилась возле отеля, стараясь отогнать неприятное впечатление от встречи на горе. «Мужлан, деревенщина! – подумала она об инструкторе и тряхнула головой. – Забудь!» – приказала она себе и переступила порог.

Обеденный зал маленького отеля встретил ее яркими лампами, венками из сосновых ветвей и остролиста, дразнящим запахом выпечки. Она осмотрелась. В ярком свете ламп зал выглядел иначе, нежели в утреннем полумраке. Она рассмотрела забранные в дубовые панели стены, увешанные литографиями, кожаные кресла, массивную мебель красного дерева. Поражала удивительная, ослепительная, почти осязаемая чистота.

Хозяйка отеля, фрау Фигельман, шла навстречу с огромной хрустальной чашей для пунша. Ее широкое, раскрасневшееся лицо, мгновением раньше такое сосредоточенное, раскрылось в улыбке, как только она увидела

Веру.

– Добрый вечер, фрейлейн! Как покатались? – она установила чашу на ближайшем столе, с удовольствием разглядывая девушку.

– Спасибо, отлично!

– Хочу спросить, если позволите, – немного замялась фрау Фигельман. – Вы русская? У вас русское имя.

– Да. По происхождению. Мои родители покинули Россию во время революции. А это имеет какое-то значение? – Вера с вызовом взглянула на хозяйку.

– Нет, что вы, что вы! – женщина замахала короткими полными ручками. – Я вам так сочувствую, деточка! Потерять Родину. Надеюсь, вы не очень устали? Сегодня у нас маленькая вечеринка. С танцами и множеством кавалеров. Вам нужно успеть отдохнуть!

– Когда начало вечера?

– Через пару часов.

– Что ж, я вполне успею и отдохнуть, и привести себя в порядок.

– Вот и отлично! А то парней у нас много, а девушек недобор. А в танцах нужны пары!

– С удовольствием составлю пару, если меня научат вашим танцам.

– О! Это не проблема. Молодые люди знают все танцы. Они вас научат! Но предупреждаю, – с лукавой улыбкой добавила фрау Фигельман, – остерегайтесь моего сына, Генриха. Уж как он любит девушек, просто ужас! – она хохотнула, подхватила чашу и скрылась за кухонной дверью.

Вера невольно рассмеялась ей вслед, с удовольствием вдохнула аромат пряностей и растопленного масла, идущий с кухни. Радостное предвкушение праздника снова вернулось к ней. Она быстро, перепрыгивая через ступеньки, поднялась на второй этаж, напевая что-то под нос.

Поначалу праздник не ладился. Люди постарше жались по углам, молодежь собиралась в группы. Крупные румяные девушки, нарядившись по-праздничному в широкие клетчатые юбки, легкие блузки, которые открывали широкие плечи и сильные, загорелые руки, чувствовали себя не в своей тарелке, шушукались, прыская в кулак. Аккордеонист попытался расшевелить публику, сыграв пару мелодий, но желающих танцевать пока не нашлось, и он махнул рукой, тем более, что огромная чаша с пуншем заняла законное место на столе, стаканы наполнялись, и каждый отдавал должное крепкому, пряному, пахучему напитку.

Большинство гостей составляли родственники Фи-гельманов. Простые, загорелые, пышущие здоровьем люди, которые зарабатывали на жизнь торговлей, скотоводством, виноделием. Они ощущали себя честными тружениками, которые вполне заслужили пару праздничных дней.

Приезжие, занимавшие гостиницу, выпив из уважения к хозяевам по кружке пунша, отправились встречать Новый год в более веселые места, в крупные отели, где предлагалась настоящая праздничная программа. Вера, в отличие от других постояльцев, приехавших на отдых парами, была одна, и потому решила никуда не уходить, а через часок-другой отправиться в номер и хорошенько выспаться.

Постепенно вечеринка набирала обороты, чаши с пуншем сменяли одна другую, начались танцы под патефон. Танго сменялось вальсом, потом каким-либо тирольским танцем. Веру приглашали на каждый, она не сидела ни минуты. Чаще других ее партнером оказывался ширококостный здоровяк, как выяснилось, сын хозяйки, Генрих.

С очередной американской пластинки зазвучал фокстрот, который никто из присутствующих, как выяснилось, танцевать не умел. Вера, радуясь тому, что брала в Вене уроки модных танцев, и вот теперь это пришлось как нельзя кстати, взялась учить хозяина гостиницы. Под общий хохот, на своем слишком книжном немецком, она пыталась объяснить старику Фигельману, какие движения нужно делать. Когда они вполне сносно выполнили несколько фигур, старик отер пот и воскликнул: – Жизнь прожита не зря!

Все смеялись, хлопали Вере, ее заставили выпить полный бокал пунша, и она, неожиданно для себя, осушила его под одобрительные возгласы присутствующих.

Аккордеонист, уже изрядно зарядившийся крепким напитком, напомнил о себе звуками аккордеона. Взяв несколько аккордов, он запел. Гости тут же сгрудились возле него и подхватили песню. В отблесках полыхавшего в большом камине огня их голоса и звуки аккордеона поднимались к высокому потолку. Вера стояла рядом с Генрихом, который обнимал ее за талию. И ей было приятно его осторожное объятие. Она думала о том, какие милые люди окружают ее в этот вечер, как они дружелюбны, как встречают приезжих, которых знать-то не знают, но вот безоговорочно принимают в свой круг, делятся своим теплом. И она начала потихоньку подпевать, покачивая в такт песне кружкой, которую Генрих не уставал наполнять.

Roslein, Roslein, Roslein rot, Roslein auf der Heide,[4 - «Розочка, розочка, розочка красная, что на полянке растет» (нем).] – пели они.

Вера старательно пела, незаметно озираясь: она чувствовала на себе чей-то взгляд. Чуть в стороне от всех стоял тот самый лыжный инструктор, который чуть не испортил ей вечер, а теперь не спускал с нее глаз. Вера демонстративно пыталась выдержать этот взгляд, отметив, что мужчина очень хорош собой. Лет тридцати с небольшим, с короткой стрижкой темно-русых волос, со светлыми, в крапинках глазами и великолепным загаром, который еще более оттеняла белоснежная рубашка. Он держал в руке кружку с пуншем и был единственным в зале, кто не участвовал в хоровом пении. Плотно сомкнул красиво очерченный рот, он смотрел на Веру, и она вдруг смутилась и сердито отвернулась.

Новый год стремительно приближался, и так же стремительно нарастало всеобщее веселье. Молодежь снова закружилась в танце, по углам были видны целующиеся парочки, то и дело сыпались шутки, значения которых Вера не понимала, из-за незнания здешнего диалекта, но чувствовала их соленый вкус: женщины прыскали в кулак, а мужчины громко хохотали. Сын хозяев не отходил от нее, приглашал на каждый танец, а в перерывах все пополнял ее кружку. Его рука постоянно лежала на ее талии, и Вера даже как будто привыкла к теплу его широкой ладони.

Когда до Нового года оставалось не более четверти часа, старик Фигельман залез вдруг на стул и потребовал тишины.