Гейша

Розанов молча поднял глаза к давно не штукатуренному потолку, что должно было указывать на какие-то высшие силы, решившие для себя исход этого дела. Честно говоря, это мне совсем не понравилось.

— Но позвольте, вы же сказали, что дело простенькое.

— А оно и есть простое. Защищать ее — нечего делать. Обвинение доказано. Просто формально поприсутствуешь, и все дела.

Он выразительно подмигнул.

Что мне оставалось делать? Конечно, я бы мог пойти на принцип и отказаться. Но тогда плакал мой гипотетический отдых. И «жигуленку» пришлось бы стоять в чужом дворе до осенних дождей.

Розанов между тем написал записку нашему бухгалтеру и выразительно поднял ручку, чтобы ее подписать, одновременно глядя на меня. К сожалению, суммы, которую он указал, мне видно не было.

— Ну ладно, Генрих Афанасьевич, — наконец вздохнул я, — согласен.

— Вот и славненько, — проговорил Розанов, подписывая записку и вызывая бухгалтера, — в добрый путь. Если что — заходи, не стесняйся.

Надо сказать, Розанов не пожадничал. В кассе мне выдали изрядную сумму. Моих же, надо сказать, денег. Не к добру все это, помяните мое слово…

2

Километрах в десяти от древнего русского города Тверь, над кольцевой развилкой, возвышался автомобильный мост. На обочине моста, неприметно для проезжающих внизу водителей, стояла патрульная машина ГАИ. Перегнувшись через полосатые черно-белые перила, младший сержант дорожной милиции наставлял на ни о чем не подозревающих автомобилистов датчик, указывающий превышение скорости, и передавал по рации сидящим в засаде коллегам, машину с каким номером следует остановить. Капитан Бирюков устраивал такие засады постоянно. Добычу делили честно — согласно субординации. Любимым местом для засады служил разросшийся березнячок в полутора километрах от кольцевой. Там-то и поджидала зазевавшегося водителя неприятная встреча с представителями дорожной власти.

Смена капитана Бирюкова заканчивалась в семь вечера. Сдав дежурство, он не остался в отделении посидеть с товарищами, как принято после получки, а сразу отправился домой. На даче поспевала первая клубника, и он с женой собирался поехать с ночевкой на свой участок, чтобы с утречка собрать самую лучшую ягоду и отвезти на рынок. Вечером, думал Бирюков, с соседями можно будет и за жизнь покалякать, и пропустить рюмку-другую, а на службе — нечего распускаться.

Супруга капитана Бирюкова готовила на кухне кислые щи из прошлогодней квашеной капусты и смотрела по телевизору «Улицы разбитых фонарей». Бирюков брезгливо поморщился, еще на лестнице учуяв кислый капустный запах. Ну почему так выходит, что и зимой, и летом приходится есть одни соленья? Что, трудно жене сварить те же щи из свежей капусты? Вкалываешь, вкалываешь как конь, вертишься как балерина на сцене, обрабатываешь на даче шесть соток, да еще десять соток, взятые под картошку, а хоть бы раз летом со своей грядки свежий огурец позволили съесть! Нет, все лучшее на рынок, а что остается для себя, то супруга пускает на засолку.

Услышав шум в прихожей, жена выглянула из кухни.

— А, притянулся, — неласковым голосом приветствовала она мужа.

Подошла в грязном фартуке, с ножом и картофелиной в руке, привычным жестом обнюхала физиономию Бирюкова — не пахнет ли от него спиртным.

— На вот, спрячь в семейный банк, — протягивая жене мятые российские купюры и пару однодолларовых бумажек, сказал с наигранной веселостью Бирюков. — Заработал сегодня.

Супруга без улыбки забрала деньги, деловито пересчитала и унесла в спальню.

— Есть что поесть?

— За водой сперва сходи, — ответила из спальни жена, скрипя дверцами зеркального шифоньера. — Опять, сволочи, воду отключили, даже посуду помыть нечем.

Схватив на кухне горбушку черного хлеба и десятилитровый металлический бак, Бирюков пустился в обратный путь. Метрах в пятистах от их дома, посреди пустыря, стояла общественная колонка, куда жители близлежащих пятиэтажек стекались со своими ведрами, канистрами и бидонами. Тропинка проходила через гаражный кооператив. Проходя мимо металлической двери своего гаража, Бирюков всегда ежился от одного и того же неприятного воспоминания: этой зимой жена застукала его в гараже с разведенной соседкой… Что последовало после этого, лучше было не вспоминать.

Принеся воды, он получил от жены керамическую тарелку густых обжигающих щей, в которых плавали сверху желтые кольца лука, жаренного на прогорклом сливочном масле. Жена работала диетсестрой в больнице, поэтому морозильник всегда был забит двух-трехкилограммовыми поленьями сливочного масла. Несмотря на то что все в доме готовилось на сливочном масле, оно не успевало расходоваться и покрывалось зеленоватой плесенью прямо в холодильнике, но и тогда не выбрасывалось, а шло на приготовление поджарок. От этого вся еда неприятно попахивала.

— Опять накурился, — поведя носом, скривилась супруга. — Помирать будешь от рака, не жди, что я за тобой горшки стану выносить.

Бирюков ничего не ответил.

— Переключи, чего всякую ерунду смотришь! — помолчав, снова начала жена. — И так голова трещит.

— Оставь новости, — попросил он, но жена выхватила пульт и нажала на другую кнопку.

По другому каналу шла развлекательная программа, яркая и шумная. Там пели, плясали и гремели на барабанах до зеленых чертиков в глазах.

Бирюков молча взял пульт, переключил снова на новости. Жена чуть не поперхнулась от ярости.

— Что ты делаешь? Дай спокойно телевизор посмотреть! Первый раз за день присела! Быстро переключи.

Вместо ответа он только усилил звук.

— У, сволочь! — Жена замахнулась и треснула Бирюкова по лбу горячим половником, которым помешивала в кастрюле щи. — Кобелина вонючий! Делай, что я говорю, или выметайся к своей крашеной суке.

Завязалась короткая потасовка, в результате которой супруга все-таки овладела пультом и переключила телевизор на другой канал. Тогда Бирюков поднялся, подошел к телевизору, переключил кнопки на самом корпусе и, спиной загородив экран, отнял таким образом у жены возможность переключать каналы на расстоянии.

В пылу семейного скандала ни он, ни она не расслышали начало криминального репортажа. Знакомые слова, произнесенные комментаторшей вечернего выпуска новостей, ничем не выделялись из общей массы подобных репортажей: «Найден убитым в своем доме…», «Местные милицейские чины были подняты по тревоге…», «Генпрокуратура взяла дело под свой контроль…», «Задержан возможный подозреваемый по этому громкому уголовному делу, обещающему встать в один ряд с делами об убийстве Галины Старовойтовой и генерала Рохлина…»

— Заткнись, дура! — вдруг страшным голосом проревел Бирюков, всем корпусом придвигаясь к экрану телевизора и увеличивая громкость.

— Сам заткнись! — бойко выкрикнула в ответ супруга и осеклась, увидев вдруг на экране телевизора свою дочь Лену, которую омоновцы в бронежилетах, с автоматами, усаживали в белый милицейский «форд» с красно-синими мигалками.

— На этом наш выпуск новостей заканчивается, о развитии событий вы узнаете из нашего следующего выпуска, а вас ждут еще новости спорта и погоды, — мило улыбнувшись на прощание, протараторила симпатичная комментаторша, и на фоне веселой музыки на экране возникла навязшая в зубах реклама прокладок с крылышками, которые то и дело поливали какой-то голубой жидкостью.

Супруги Бирюковы так и стояли, замерев и уставившись в экран, где неутомимая учителка Эмма в белых штанах в облипку лезла перед всем классом на дерево. «Хоть бы ты этим самым местом на сук напоролась, дура», — говорила обычно в этот момент супруга Бирюкова. Но на этот раз она промолчала.

— Ой, Господи! — первой опомнилась Бирюкова.

Она вытерла фартуком бисеринки пота, выступившие на носу, и медленно опустилась на табуретку.

— Ты видел? А?

Капитан сделал руками несколько неопределенных движений в воздухе.

— Да не молчи как пень, когда тебя спрашивают!

— За тобой разве что услышишь, — огрызнулся муж. — Трещишь как сорока.

Жена не отреагировала на оскорбление. Дрожащей рукой она протянула пульт:

— На, Саша, переключи на другую программу, может, еще где новости идут? Ох, Господи, ты понял хоть, что там случилось? Убили кого-то? А Ленка наша тут при чем? А может, это и не она была, а так, похожа…

— Ага, и фамилия — простое совпадение, — нажимая по очереди на все кнопки, подколол жену Бирюков. — Сказали же, подозреваемая Елена Бирюкова.

— Ой, Господи! — тихо завыла супруга. — И что теперь с ней будет-то, Саша? Куда она влезла-то, а? Ой, чувствовало мое сердце, я сегодня всю ночь не могла уснуть, все про Ленку думала…

— Да хватит выть! Спать она не могла… Как трактор храпит каждую ночь.

— Скотина ты бесчувственная! — воя, сообщила мужу Бирюкова.

Скорее всего, этот разговор вскоре снова перерос бы в перепалку, если бы его не прервал выпуск новостей на другом канале. Супруги прильнули к экрану и затаили дыхание.