Голос горячего сердца

– Куда вы рвётесь? Не видите – лучники перед вами? Земля мокрая, как вы атакуете? Кони застрянут в мокрой почве! Годоны вас перестреляют, как куропаток на охоте!..

д?Альбре озабоченно качал головой. Похоже, несмотря на его возражения, кавалеристы были близки к тому, чтобы настоять на своём. И, хотя это должно было отсрочить минуту, когда Николя вступит в бой, поспешность конников отнюдь не радовала его, искушённого ветерана. Как бы хуже не вышло…

– Ваша светлость, мы сможем! Лучше погибнуть в бою, чем ждать, пока противник подойдёт на расстояние полёта стрелы и перебьёт нас, неподвижных!

– Ну, хорошо… Трубите в атаку.

Обрадованные капитаны-конники пришпорили коней, направляясь к своим отрядам. Почти немедленно после этого отовсюду донеслось громкое чваканье тысяч конских копыт, боровшихся с притяжением коварной мокрой глины. Кавалеристы неумолимо приближались к врагу и уже брались за свои длинные копья…

Англичане мигом оставили колья и подняли луки. Вложили стрелы, натянули тетиву…

Хмурое небо на считанные мгновения покрылось безобидного вида палочками, так похожими на соломинки, которые, словно в задумчивости, сперва поднялись, а затем повернулись и направились вниз, обрушиваясь на опрометчивых кавалеристов. Раздались крики боли людей, громкое ржание лошадей, грохот падения закованных в доспехи тел на мокрую землю. Лужи окрасились первой кровью.

– О, нет!

Происходило то, что не могло не случиться. Ещё ни один кавалерист не вступил в бой, а большая часть конного отряда была уже уничтожена. Уцелевшие в замешательстве повернули. Вслед им полетели новые стрелы.

– Пехота, вперёд!

Коннетабль Шарль д?Альбре, обнажив меч и подняв его над головой, сам вёл в атаку первый отряд пехотинцев. Те побежали лёгкой трусцой – вперёд, на годонов…

Сознание Николя словно раздвоилось. Ему даже казалось, что он уже умер и теперь со стороны взирает на происходящее, на себя самого, неторопливо бегущего к кольям врага.

Тем временем конники, ещё несколько минут тому назад так рвавшиеся в бой, теперь не только не атаковали, но мчались назад, смешав свои ряды и угрожая опрокинуть своих же пехотинцев. Одна из лошадей, фыркая, пронеслась вблизи Николя, обдав его лицо грязными брызгами из-под копыт.

– Остановитесь! Не позорьте рыцарство Франции! – кричал коннетабль отступающим. Как видно, те ещё не совсем потеряли голову: заслышав своего командующего, многие вовремя остановились и теперь помогали задержать остальных. Снова полетели стрелы со стороны англичан, но на этот раз они мало кого настигли – приблизившиеся к противнику пехотинцы вовремя прикрылись щитами. Прикрылся и Николя. В этот момент он даже порадовался, что идёт в первой линии: легче увидеть приближающиеся стрелы, надёжнее защититься от них… Он и не заметил, что английские колья совсем близко. Вот уже первые ряды французской пехоты, прикрывшейся щитами, обогнули колья и вступили в бой с противником…

Англичанам пришлось оставить бесполезные теперь луки и взяться за мечи и топоры. Закипела жаркая рукопашная схватка, в которой разозлённые французы явно имели преимущество. Николя, всё ещё не согревшийся после промозглой ночи, с наслаждением работал мечом, отгоняя врагов и продвигаясь шаг за шагом вперёд. Несколько раз довелось прикрыться от ударов щитом. Кажется, не так уж плохо складывается день…

Невдалеке раздались команды на языке врагов. В паузе между двумя поединками Николя бросил в ту сторону быстрый взгляд: отряд английских рыцарей, сопровождаемых пешими латниками, направлялся на левый фланг. Ещё немного – и окружат…

– Годоны обходят нас!

Не дожидаясь, пока его клич будет услышан, Николя бросился назад и влево – туда, где было меньше сражающихся. Никто не обратил на него внимания. Но вот послышались крики отчаяния французов, охваченных кольцом неприятеля. Плохо дело…

Схватка вокруг Николя вдруг замерла. И французы, и англичане взирали на происходящее вокруг кавалеристов.

– Король Генрих!

Эти слова Николя понял без всякого знания английского языка. Так вот он, главный годон…

Англичане перешли в атаку. Они продвигались слаженно, рубили всех подряд, добивали упавших, кроме рыцарей. Сопротивления им почти не оказывали, словно шок ужаса охватил французов. Ещё немного – и вся французская армия побежит… Однако, прежде чем Николя успел что-то сказать или сделать, кто-то ударил его сзади по голове, и он упал, лишившись сознания…

Когда Николя очнулся, рядом не было никого живого. На поле лежали тысячи мертвецов – в основном французы…

Николя дотронулся до затылка и не удержался от крика боли. Голова была вся в крови. Вероятно, подумал он, это и спасло его: годоны приняли за мертвеца и не стали добивать. Было холодно – кто-то снял с него старую добрую отцовскую куртку. Ни щита, ни меча рядом не было – судя по всему, пролежал он без сознания долго, мародёры успели сделать своё дело. Найти тёплую одежду оказалось не так трудно – Николя снял её с одного из трупов. Правда, куртка оказалась мала, но раненному солдату было не до удобств.

Только несколько дней спустя он узнал, как ему повезло: пленных, взятых во время первой атаки, англичане перебили. Всех до единого.

Январь 1416 года, Домреми

– Да, досталось тебе, парень, – смягчившимся голосом произнёс Жак Дарк. – Годоны – страшные люди. А тем более их король… Азенкурский Мясник…

В доме наступила тишина. Гость неторопливо доедал свой ужин, постукивая ложкой о миску. Отец семейства задумчиво обвёл взором жилище и вдруг поймал взгляд чёрных глазёнок дочки. Маленькая Жаннетт не спала. На мгновение отцу показалось, что девочка поняла всё, что только что рассказывал гость. Но, разумеется, это было невозможно.

Домреми, апрель 1420.

– Батюшка, а почему Господь согласился, чтобы его распяли?

– Господь принял муку ради искупления грехов людских, Жаннетт. Только поэтому.

– Но ведь Господь всесилен? Почему он не придумал что-нибудь другое для спасения людей?

– Пути Господа неисповедимы. Раз Он так поступил – значит, решил, что это правильнее всего.

Жаннетт с сомнением посмотрела на распятие. Иисус Христос вовсе не выглядел довольным тем, как с ним обошлись. Одно только – как гвозди в руки и ноги вколачивали… бр-р, больно до чего.

– Батюшка, а почему погибла Святая Екатерина?

– Она погибла за веру нашу, дитя моё. Враги хотели, чтобы она отреклась от христианской веры, она отказала им, вот с ней и расправились.

«А вот Луи-Школяр рассказывает, что Екатерину хотел взять замуж правитель Александрии, но получил отказ, потому что она не хотела за язычника. Она, наверное, была очень красива. Правитель нанял языческих мудрецов, чтобы они разубедили Екатерину, и она долго спорила с ними. В учёном споре она победила, тогда её заточили и стали мучить, но она всё равно не сдалась, и её казнили. Бедная Святая Екатерина. Правда, она после этого попала в рай. В раю хорошо. И всё-таки… её очень жалко. И Святую Маргариту тоже жалко, ведь и с ней так же поступили – жестоко и несправедливо.»

– Батюшка, а разве правильно, что Екатерину и Маргариту, хороших, добрых и красивых, так жестоко мучили и убили?

– Их жертва была угодна Богу, Жаннетт. Своим страданием они приблизились к Нему. Господь безмерно пострадал на распятии, и все лучшие люди тоже принимают мучения. Боль без вины очищает душу, приближает к Всевышнему.

«Страдают – лучшие? Но Луи-Школяр рассказывал на днях, как он видел однажды в Париже казнь ведьмы. Её сожгли живую. Она так кричала от боли… а ещё в ней был ребёночек, он выпал из её живота прямо в пламя. Даже слушать рассказ Луи – до того страшно, что хуже некуда. А уж видеть это… А каково ей было терпеть? Вчера вот – обожглась я о свечку, ужас как больно, кажется, нет ничего хуже. А как же ей пришлось на костре? Вот эта боль – по всему телу? Как же это страшно – даже представить себе… Получается, что и она, эта ведьма – лучшая, одна из лучших среди людей, совсем как святые Екатерина и Маргарита? Как Господь? И её ребёночек, который так и не родился… впрочем, он-то наверняка хороший, ведь согрешить не успел. Ведьмы и еретики, которых сжигают на кострах по приказу инквизиторов… лучшие из людей? Не следует спрашивать об этом отца Фронта, а то вдруг он рассердится на Луи… вот в прошлый раз ему нагорело – только за то, что пытался объяснить мне и брату Жаку, что такое буквы.»

– Жаннетт, а почему Катрин не приходит с тобой ко мне?

«Ой, неудобно как. Катрин ведь сейчас неподалёку, опять упражняется в бросании камней. Совсем ещё крошка, а уже всяко умеет. Отца Фронта она терпеть не может с тех пор, как он запретил хороводы у Дерева Фей, правда, дразнить его не решается, просто избегает.»

– Батюшка, сестричка Катрин ещё слишком мала…

Обманывать доброго отца Фронта было неудобно, и Жанна смотрела в пол. Отец Фронт вздохнул и укоризненно покачал головой. Как прискорбно, что младшая дочка Дарк не желает брать со старшей пример в благочестии и целомудрии!

Труа, Шампань, май 1420.

Уже неделю весь город жил радостным ожиданием, и сегодня оно оправдалось. Рано утром горожан поднял на ноги радостный перепев всех колоколов. Что он означал, поняли все от мала до велика. Мир! Сегодня будет заключён мирный договор с англичанами, и тогда многолетней войне конец! Прекратятся хаос и кровавая бойня, нужда и мародёрство. Солдаты вернутся домой, к своим невестам, жёнам, детям, матерям. Крестьяне отныне будут спокойно выходить на свои пашни, безбоязненно выводить скот на пастбища. Мир!

Полусонные, но радостные горожане выбегали на улицы – навстречу радостной процессии мира. Сотни кавалеристов в украшенных доспехах охраняли две роскошные кареты. В одной из них ехал герцог Бургундии, Филипп Добрый, а в другой – король и королева Франции: Карл Шестой по прозвищу Карл Простоватый и его супруга Изабелла Баварская. Чуть поодаль ехала третья карета, совсем невзрачная на вид. Её охраняло всего-то двое всадников, которые выглядели очень скромно. Это были англичане. А внутри неприметной кареты находился человек, которому Франция была обязана этим днём всеобщего умиротворения. Скромный епископ Пьер Кошон.

Торжественная процессия выехала на центральную площадь города и остановилась у ратуши. Всадники спешились, высокочтимые гости вышли из карет, разминая ноги после продолжительной езды, и принялись осматриваться по сторонам. В самой середине площади был установлен высокий разукрашенный помост. Именно к нему и направились теперь высочайшие особы, сопровождаемые отцами города и скромным епископом Кошоном, который держал в руках невзрачный футляр.

На помосте уже всё было готово для подписания мирного договора. Кошон вынул из футляра экземпляры договора и передал их секретарю Филиппа Доброго. Тот мигом разложил бумаги на столе:

– Ваше величество! Прошу вас!