Блуждающая реальность

Два отрывка из реалистического романа «Время собираться» (1949) ярко рисуют психику юного и невинного главного героя, Карла, весьма напоминающего молодого Филипа К. Дика. Разумеется, это не автобиографические пассажи; тем не менее они помогают нам понять, как думал и воспринимал мир молодой писатель на заре своей карьеры. Роман был опубликован ограниченным тиражом в 1994 году издательством WCS Books[6 - На русском языке опубликован в сборнике Филипа К. Дика «Обман Инкорпорэйтед» (Москва, Эксмо, 2014).].

«Об авторе» – впервые опубликовано (вместе с фотографией Дика) на внутренней стороне обложки в журнале Imagination[7 - Imagination (1950–1958) – американский малобюджетный журнал НФ и фэнтэзи. Было выпущено 63 номера, в которых публиковались Роберт Хайнлайн, Джон Уиндем и Роберт Шекли (первый рассказ).] (февраль 1953).

«Материалы к биографии Филипа К. Дика» – очевидно, подготовлены для кого-то из издателей Дика в 1968 году. Публикуется впервые.

«Автопортрет» впервые опубликован, если верить Полу Уильямсу, «в середине или конце 1968 года в каком-то датском журнале или фэнзине, который редактировал Янник Сторм». По-английски впервые опубликован в фэнзине под редакцией Уильямса PKDS Newsletter (№ 2, декабрь 1983).

«Ночные заметки усталого писателя-фантаста» написаны в 1968 году, впервые опубликованы в журнале Eternity SF[8 - Eternity SF (1972–1975, 1979–1980) – американский полупрофессиональный журнал («прозин»). Кроме Дика в журнале публиковались Роджер Желязны, Орсон Скотт Кард и Глен Кук.] (№ 1, июль 1972). Переизданы в фэнзине PKDS Newsletter (№ 22/23, декабрь 1989).

Два автобиографических наброска, оба под заглавием «Материалы к биографии Филипа К. Дика», написанные в 1972 и 1973 годах, здесь публикуются впервые.

«Мемуары на обороте счета от ветеринара» публиковались в журнале The Real World (№ 5, февраль-март 1976).

«Короткая счастливая жизнь писателя-фантаста» — впервые опубликовано в фэнзине Scintillation[9 - Scintillation (1975–1977) – фэнзин, входивший в десятку лучших по авторитетному мнению журнала Locus. Издавался в Портленде, штат Орегон, Карлом Беннетом. Было выпущено 13 номеров.] (том 3, № 3, июнь 1976).

«Странные воспоминания о смерти», написанные в 1979 году, впервые опубликованы в журнале Interzone[10 - Interzone – издающийся с 1982 года британский прозин, содержащий в основном рецензии и критические статьи. Получил премию «Хьюго» в 1995 году и также номинируется на нее ежегодно с 1986 года.] (№ 8, лето 1984), затем перепечатаны в сборнике рассказов и статей Дика I Hope I Shall Arrive Soon (Doubleday, 1985) под редакцией Марка Херста и Пола Уильямса.

Переписка 1980 года с критиком Франком Бертраном, озаглавленная (в машинописной рукописи Дика) «Филип К. Дик о философии. Короткое интервью», впервые опубликована на французском языке[11 - Philip K. Dick et la Philosophie: Une Courte Interview, перевод Сильви Ленэ, фэнзин Yellow Submarine (№ 41, сентябрь 1986).] и позднее на английском в фэнзине Niekas[12 - Niekas (1962–1998) – американский фэнзин. Название переводится с литовского как «Ничего». Фэнзин получил в 1967 году премию «Хьюго» и еще трижды на нее номинировался. В нем печатались материалы широкого круга авторов – от Айзека Азимова до С.?Т. Джоши.] (№ 36, 1988). Здесь публикуется по рукописи, находящейся в распоряжении Фонда Дика.

«Время собираться». Два отрывка из романа

(1949)

Так случается со всем, что является на свет из влажной земли, прорастает сквозь вязкую грязь и глину. Все, большое и малое, живет. Появляется на свет, продираясь через липкую слякоть. А потом умирает.

Карл снова поднял взгляд к свету, к солнцу и далеким холмам. Теперь они казались ему не такими, как несколько секунд назад. Быть может, сейчас он видел отчетливее. Над головой распростерлись чистые голубые небеса. Но с них летели кровь и перья. Небеса прекрасны, пока держишься от них подальше, а стоит взглянуть повнимательнее – ничего хорошего в них нет. Только безобразие и горечь.

Небеса прибиты гвоздями, склеены жвачкой и скотчем. Много раз трескались – и много раз их чинили. Крошатся, проседают, гниют, качаются на ветру, и порой, как в детской книжке, обломки небес падают наземь.

Карл сошел с дороги и теперь медленно взбирался вверх по узкой тропинке. Шел широкими шагами, тяжело дыша, и скоро поднялся по травянистому склону холма. Здесь ненадолго остановился, глянул назад.

Компания и ее собственность далеко внизу съежились до неразличимости. Превратились в едва заметные точки. Карл присел на камень. Мир вокруг был тих и неподвижен, ничто не нарушало покоя. Его мир. Молчаливый личный мир.

И все же он не понимал: как это может быть его мир? Вот он улыбается цветам и траве – но за ними стоит нечто, чему нельзя улыбнуться. Нечто неприятное. То, что ему не нравится, чего он не хочет.

Выходит, это не его мир. Свой мир он создал бы совсем иначе. А тут все как-то неправильно собрано. Совсем неправильно. Неприятно даже думать об этом.

Вот на тропинке лежит птичка, молчаливая и неподвижная. Напоминает… Карл задумался. Что же она напоминает? Его охватило странное чувство. Это уже было. То же самое. Так же он вышел из дома и увидел что-то ужасное. Бессмысленное. То, чего не мог ни понять, ни объяснить.

Некоторое время спустя он вспомнил. Кот. Дряхлый умирающий кот: тощий, одноглазый, облезлый. Кот и птичка. Вокруг жужжат мухи, маршируют колоннами муравьи. А они умирают – молча исчезают, уходят непонятно куда. Никто не смотрит, всем наплевать.

Этого Карл понять не мог. Откуда в огромном теплом мире – такое? Бессмыслица… Или все же есть какая-то причина? Какая-то цель?

Когда он понял, что кот мертв, то медленно, в глубокой задумчивости вернулся домой. К себе, в свою комнату, к своим вещам. К микроскопу. К маркам, картам, альбомам и книгам. У них есть смысл. Есть цель. Причина существования. На них можно взглянуть и понять.

Сидя на склоне холма, Карл задумался о своем детстве. Не так уж давно оно закончилось. Всего несколько лет назад. Вокруг вздымались, обступали со всех сторон воспоминания. Картины, запахи. Вкусы. Прошлое осталось с ним. Совсем рядом, под поверхностью: комната, микроскоп, рисунки. Все здесь – ждет, когда его позовут.

* * *

Его поразили ее груди. Они не торчали вперед. Не вздымались, мягко круглясь, как на рисунках, а свисали и начинали болтаться, когда она наклонялась. Груди тряслись и подпрыгивали, пока она подбирала свое белье, пока, нагнувшись, тянулась за шортами. Никаких твердых чашечек – только плоть, такая же, как остальное тело, мягкая бледная плоть. Как бурдюки с вином, какие висят на стенах шатров в ближневосточных селениях. Мягкие вихляющиеся мешочки плоти, которые, должно быть, порой ей мешают.

Она застегнула красные шорты, надела серую блузку. Присела застегнуть босоножки. Выглядела уже как обычно – не то белое и крепкое нагое тело. Груди больше не свисали и не походили на бурдюки: они, как обычно, слегка приподнимали блузку. В этой блузке и в облегающих шортах она казалась выше и стройнее.

Она закончила одеваться и пошла прочь через лужайку. Он потерял ее из виду. Вот ее и нет. Все закончилось. Карл расслабился. Утихло волнение, сердце замедлило шаг, схлынула краска со щек и ушей. Он глубоко вздохнул и с шумом выдохнул.

Неужто это случилось на самом деле? Он был растерян. В каком-то смысле даже разочарован. Невысокая, с бледной кожей, с выпуклостями там и сям. Ноги, чтобы ходить, ступни, чтобы стоять. Тело такое же, как и все прочие, – физическое тело, инструмент, машина. Как все остальное, из праха и жидкой грязи явилось в мир. Пройдет время – и оно обвиснет, покроется морщинами, начнет трескаться и ломаться; не помогут ни гвозди, ни клей, ни липкая лента – оно возвратится в землю, из которой пришло.

Тело износится и умрет. Выцветет и исчезнет, как трава и цветы, как могучие ели, как холмы, как сама земля. Ведь оно – часть обычного мира, материальная вещь среди других материальных вещей. Так же существует и действует. Подвластно тем же законам.

Вдруг ему вспомнились собственные рисунки: как он, сидя в тесной комнате при сочащемся сквозь шторы солнечном свете, срисовывал девушек с календарей, и сколько образов и понятий теснилось тогда в его уме. Карл улыбнулся. Что ж, по крайней мере, он понял нечто новое. Верно, утратил все дорогие ему образы и иллюзии – зато осознал то, что прежде ускользало. Ее тело, его тело, все тела – одно. Части одного и того же мира. Нет ничего вне его – никаких иных миров, никаких обширных угодий призрачной души. Есть лишь это – то, что он видел своими глазами. Деревья, солнце, вода. Он, Барбара, все и вся – части этого. И нет ничего иного.

Нельзя сказать, что его тайный внутренний мир – духовный мир, так долго им лелеемый, – рухнул в одно мгновение. Он не обрушился, оставив груду печальных развалин. Скорее, просто исчез. Все мечты Карла, все долго хранимые идеи лопнули беззвучно, словно мыльный пузырь, и ушли из бытия навеки, не оставив следа, словно их и не было.

Об авторе

(1953)

Однажды, еще ребенком, я нашел в книжном магазине под полкой с комиксами журнал под названием Stirring Science Stories[13 - Stirring Science Stories – НФ-журнал, издававшийся с 1941 по 1942 год. Было выпущено четыре номера. Главный редактор – Дональд Э. Уоллхейм (1914–1990), в дальнейшем издававший фантастику в издательстве Ace Books и основавший издательство DAW Books. Филип К. Дик печатался у Уоллхейма.]. В конце концов я его купил и понес домой, листая по дороге. Он был полон красочных и смелых идей. Люди пересекали вселенную, путешествовали во времени, уменьшались до размеров элементарных частиц… Им не было преград! Наше общество, наша окружающая среда оказались уже не единственно возможными. Научная фантастика поднимала человека над обыденностью и выводила за пределы привычного мира.

Тогда мне было двенадцать лет. Но я разглядел в научной фантастике то, что вижу и сейчас: среду, в которой – разумеется, повинуясь законам разума и эволюционному принципу – может раскрыться в полную силу человеческое воображение. С годами научная фантастика выросла, обрела зрелое социальное мышление и чувство ответственности.

Мне захотелось писать научную фантастику, когда я увидел, что из бесконечных дуэлей на лучевых пистолетах она превращается в исследование различных человеческих характеров и общественных проблем.

Я обожаю писать научную фантастику: для меня это прежде всего разговор с другими, так же, как я, желающими понять, что за силы нами движут. Мою жену, как и кота по имени Магнификат, немного тревожит это увлечение. Как и у большинства читателей фантастики, полки у меня ломятся от папок и стопок журналов; повсюду громоздятся коробки с разными записями, пометками и отрывками ненаписанных рассказов, огромный письменный стол тоже завален материалами на разных стадиях готовности. Соседи говорят, что я «много читаю и пишу». По-моему, мое призвание себя оправдает. Быть может, мы доживем до времени, когда научно-фантастические журналы появятся в публичных библиотеках – а однажды, быть может, проникнут и в библиотеки школ.

    ФИЛИП К. ДИК

Материалы к биографии Филипа К. Дика

(1968)

Филип К. Дик учился в Калифорнийском университете, работал в магазине грамзаписей, писал рекламные тексты, вел программу классической музыки на радио KSMO. В настоящее время живет в Сан-Рафаэле, интересуется галлюциногенами и нюхательным табаком. Родился в Чикаго 16 декабря 1928 года. Человек уже взрослый, солидный и бородатый, но фанатично пялится на девиц – разве только сантиметром их не измеряет. Первый свой рассказ продал в ноябре 1951 года и с тех пор ничем, кроме сочинения научной фантастики, не занимался. Выпустил двадцать семь книг, из них двадцать шесть романов. Первый роман опубликован в 1954 году. В июне 1953-го рассказы Дика вышли одновременно в семи журналах. В 1962 году получил премию «Хьюго» за роман «Человек в Высоком замке». Женат, две дочери и хорошенькая нервная юная женушка Нэнси, которая боится телефона. За два года (1963 и 1964) написал и опубликовал двенадцать романов и множество рассказов журнального объема. Любит уток и овец; живет на берегу заводи, где останавливаются утки, когда летят на юг. Семнадцати овец лишился при последнем разводе. Сменил много котов, разных и странных: один из них, Гораций, всю жизнь задавал незримый вопрос, на который никто не мог ответить. Большую часть времени слушает сперва Скарлатти, затем Jefferson Airplane, а потом «Гибель богов» и пытается сложить их воедино. Имеет множество фобий и почти никуда не выходит, но любит, когда гости приходят к нему, в уютный домик у воды. Должен кредиторам целое состояние. Предупреждаем: не одалживайте ему денег! Мало того: он еще и ваши таблетки сопрет. Своей лучшей книгой считает роман «Мечтают ли андроиды об электроовцах?», недавно выпущенный в Doubleday, поскольку там описывает злоключения животных и общество, в котором собака или кошка являются более статусными символами (и стоят дороже), чем машина или дом.

Автопортрет

(1968)

Чикаго: здесь 16 декабря 1928 года я родился. Холодный город, родной дом гангстеров, – но настоящий, и я это ценил. К счастью, отец с матерью перевезли нас в Калифорнию, на берег Залива, и там я узнал, что на свете случается и хорошая погода – причем даже чаще, чем плохая. Так что, как и большинство калифорнийцев, я не родился в Калифорнии, а туда переехал (в возрасте примерно года, если быть точным).

Что из тех времен можно припомнить как свидетельство, что однажды я стану писателем? Моя мать (она еще жива) писала и подавала литературные надежды. У нее ничего не вышло. Но она научила меня восхищаться книгами… в то время как для отца не существовало ничего, кроме футбольных матчей.

Их брак не продлился долго: когда мне было пять, они разошлись. Отец переехал в Рино, штат Невада, а мы с матерью – и еще дедушка, бабушка и тетя – остались в Беркли, в нашем большом старом доме.

Главной моей любовью тогда были ковбойские песни. В сущности, музыка всегда играла большую роль в моей жизни. Но в те дни – когда мне было шесть – я носил ковбойский костюм и слушал ковбойскую музыку по радио. Музыка и газетные комиксы составляли весь мой мир.

Странно подумать, что ребенок мог расти во времена Депрессии и ничего о ней не знать. Тем не менее я никогда не слышал этого слова. Знал, разумеется, что у матери постоянно туго с деньгами, но не делал из этого никаких выводов. Я ощущал мрачность городских улиц и домов, однако объяснял это тем, что все машины здесь черные. По улицам словно катила огромная, нескончаемая похоронная процессия.

Были у нас и развлечения. Зимой 1934 года мы вдвоем с матерью переехали в Вашингтон, округ Колумбия. Тогда я вдруг узнал, что такое по-настоящему ужасная погода… и все же нам там очень нравилось. Зимой мы катались на санках, летом – на «флексиз»[14 - Колесные сани.]. Лето в Вашингтоне – кошмар неописуемый. Наверное, я слегка съехал – от лета в элегантном сочетании с тем, что у нас с матерью не было своего жилья. Жили мы у знакомых. Год там, год здесь. Я с этим не справлялся (а какой семилетка справился бы?), и меня отправили в спецшколу для «трудных» детей. В интернате я ничего не ел и быстро терял вес. Однако именно там начался мой путь писателя – точнее, сперва поэта. Я сочинил свое первое стихотворение: