Параллельный катаклизм

– Сержант Лазарев, московская милиция, – представился он, козырнув и глядя на Панина очень внимательными, прищуренными глазами. – Прошу предъявить документы! И вас, гражданочка, тоже!

– Так я же здесь, милок, живу, дома у меня паспорт, квартира «пять», кого хочешь спроси, – раскраснелась старушка.

Панин полез в карман, между делом изучая окрестности в поисках остальной московской милиции. Но город был велик, нужно было бдить во всех районах – в визуально наблюдаемой местности хватало сержанта Лазарева.

– Я здесь по служебному делу, сержант, – переходя на полушепот сообщил Панин. – Вы своим появлением можете нарушить план нашей операции.

– Какой еще операции? – так же сбавляя тон, спросил сержант. Рука у него уже трогала кобур.

– Отойдемте-ка, Лазарев, в сторонку, – посоветовал Панин, извлекая из кармана какую-то красную корочку и тут же пряча ее назад.

– Покажите, покажите документ! – снова потребовал милиционер, но все же шагнул за Паниным в сторону подъезда.

Они сделали еще несколько шагов, но кобур уже был расстегнут, и скоро силы могли стать не равны. И пришлось делать все при свете дня, на виду у окон и бабушки-ветерана, а не тусклой безжизненности подъезда.

Руки Панина совершили несколько быстрых, неуловимых движений, и сержант Лазарев осел, просыпался вниз, подобно внутренностям освобождаемого от груза мешка. Панин успел подхватить его до падения и живенько доволочь до входной двери. Бабушка открыла рот от удивления, а Панин, загородившись дверью, уже шарил по карманам нейтрализованного правозаконника. Он нашел документы там, где и планировал, около сердца во внутреннем кармане. Очень хотелось прихватить и пистолет, но, скорее всего, это было бы лишнее.

– Вызовите милицию! – скомандовал он бабушке, пролетая мимо. – И «Скорую помощь», «Скорую помощь» не забудьте.

А ноги уже уплотняли секунды, сводя пространство и время к единому знаменателю. Прав был Эйнштейн, что ни говорите.

5. Традиции

«Кавалерийская дивизия имени Григория Ивановича Котовского» – вот как это называлось по-официальному. Ну а для немцев это была лютая смерть. Она прошла с боями всю Румынию, Венгрию, Чехословакию и Польшу, а теперь на пути ее лежала сердцевина Германии. Вам смешно? Кто же воюет конями в двадцатом веке, в веке машин и роящихся покуда только в мозговитых головах безумцев управляемых атомных реакций? Однако идет своим чередом осень сорок первого года, и совсем недавно в большинстве армий мира присутствовала конница. Просто теперь нет уже этих стран как самостоятельных образований. Да еще, конечно, ни одна из них не имела столько конных дивизий, как СССР, ну что ж, и от тайги до британских морей…

Вам все равно смешно? Над вашей макушкой никогда не свистела острая металлическая штуковина, называемая саблей? А неслась ли на вас когда-нибудь тысяча пышущих паром, взмыленных галопом лошадей, с людьми на спинах? И видели ли вы, сквозь неожиданно возникающее марево, перекошенные жестокостью лица этой тысячи всадников? Да, конечно, не видели, ибо тот, кто такое наблюдал, обычно уже не мог передать по наследству свои впечатления.

Понятно, что пулемет, а может, десяток пулеметов, установленных заблаговременно в нужном направлении, снаряженных под завязку и снабженных прикованными цепями расчетами, могли бы остановить эту лавину. Возможно, могли бы. И не в том дело, что, кроме шашек, у конников, понятное дело, в наличии «ППШ» и косят они очередями, не выскакивая из седел. А дело в том, что направление атаки выбирается заблаговременно и само время назначается наступающей стороной, потому как это, конечно, конное воинство, но нового социального строя, и есть у них авиация, которая выдает координаты, а часто и поддерживает сверху предварительным бомбометанием.

А еще надо не забывать, что воюет эта Красная дивизия с людьми, а люди существа живые и потому не окончательно предсказуемы, но тем не менее программируемы предварительной психической обработкой. И чем дальше уходила дивизия имени Г. И. Котовского от родной границы, тем сильнее впереди нее расходилась кругами паника. А потому, если где-то вырезала дивизия тысячу, то выплескивалась молва о десяти тысячах, а через некоторое время само число боев начинало в разговорах удваиваться и утраиваться, а когда числа вымышленные затирали окончательно реальные, тогда уже алгебра количества погибших начинала жить своей жизнью и, умножаясь и делясь, уносилась ввысь геометрической прогрессией. И когда просачивался среди фрицев слух, что где-то снова прорвали фронт, все сразу очень сильно интересовались, на том ли участке находится сейчас дивизия имени Котовского, и если оказывалось, что на том, – серели лица и расширялись глаза.

Так что не смейтесь, жива еще конница и даже очень необходима!

6. Аллюр

В том грохоте, глушащем звуки даже на расстоянии километров, можно не слишком таиться. Можно, отгибая встречную сухую ветвь, неожиданно сломать ее, и ничего не случится. Можно говорить в голос с едущим позади товарищем и не прерывать лошадиное ржание, которое ты чувствуешь заблаговременно по вскинутой вверх такой родной и огромной морде, не наклоняться при этом, прислоняясь к теплому уху, и не предупреждать будущее спокойным шепотом: «Тихо, тихо, Огонек, молчи – всякая сволочь вокруг бродит», поглаживая под большущим черным глазом свободной ладонью. Многое можно, только нельзя забывать внимательно вглядываться вперед, в стороны, да и назад тоже, а еще вслушиваться, сквозь дальний шум танковых пушек, селектируя звуковую какофонию доставшегося нам мира – нельзя допустить, чтобы где-то поблизости клацнул незамеченным пулеметный затвор или раздалась беспорядочная нерусская речь в командной тональности. Слишком мало их в этом рейде-разъезде, и негоже растрачивать лошадей и товарищей в бессмысленных маленьких боях – у них впереди жирная, славная своей значимостью цель. И надо дойти без потерь, потому как неизвестно точно, сколько они там положат этих самых товарищей и тех же самых лошадок. И хочется скакать в галоп, ускоряя развязку, какой бы она ни была, потому как вон она – цель путешествия и кровавой охоты на людишек, периодически выдает себя ударами по перепонкам, солидными такими ударами, будто в самое ухо просовывают исправный Царь-колокол. Но нужно ехать не торопясь, с опаской, не угодить в засаду и беречь копящееся конское напряжение для грядущего стремительного броска.

– Давай я пойду вперед, Ренат, – предлагает скачущий вторым Сережа Лоза.

– Не стоит, Серый, – без улыбки улыбается Джумахунов. – В следующий раз.

А какая, к черту, разница, размышляет он про себя, если впереди, в засаде, «МГ-34», на две сошки поставленный, то первый ты или второй – разница невелика – всех положат, как оловянных солдатиков. Были у него когда-то в другой жизни, в неизмеримо далеком, как звезды, Бишкеке такие солдатики. Он не помнил, откуда они у него появились, кто из взрослых купил их или выменял на что-нибудь, может, они присутствовали в их маленьком домике с самого рождения. Зато он помнил их всех – всех своих оловянных воинов. А еще старый дедуля-аксакал из соседнего дома, почему-то не имеющий ни детей, ни внуков, ни даже жены, преподнес ему однажды вырезанных из дерева малюсеньких конников. Он понятия не имел до этого, что старик такой мастер. И вот тогда, наверное, все и началось, мыслил далее Джумахунов, улетая частью сознания в неизмеримые глубины или выси памяти. Теперь эта явившаяся неизвестно откуда конница всегда и неизменно решала исход производимых на глиняном полу боев в пользу того отряда, за который сражалась, она всегда сваливалась на врагов как снег на голову, прячась за старой тумбочкой или за свернутым рулоном верблюжьим одеялом. Вот, может, с того момента все и вытекло, продолжает рассуждения Джумахунов. Доигрался. Он снова улыбается без улыбки. А еще он продолжает вслушиваться попривыкшими к грохоту канонады ушами в обманчивую ближнюю тишину.

– А мы точно сможем подойти к ним, не выходя из леса, Ренат? – в который раз интересуется Сережа Лоза.

И Джумахунов отвечает, что да, сможем. Он знает, что его конкретный ответ абсолютно не требуется, Лоза сам прекрасно видел карту и изучал самолетные фотоснимки. Просто перед боем Лоза всегда волнуется, как ребенок, и этими наивными вопросами он хоть частично сбрасывает напряжение. Наверное, Лозе очень хочется для разрядки запеть свои жалостные украинские песни, но сейчас не время и не место. И еще Джумахунов знает, тысячу раз подтверждалось практикой, что когда они ринутся в последнем броске, громче всех «ура!» будет литься из луженой глотки Сергея, и будет он красив и страшен, как шайтан, и не понадобятся ему никакие отвлекающие разговоры-примочки. Просто Сережа Лоза не может, подобно Джумахунову, раздваиваться, находясь одновременно там, в старом Бишкеке, теперь именуемом по-новому – Фрунзе, или где угодно еще, и здесь, в разросшемся в лес кустарнике южной Германии. Наверное, он забывает, как забывал маленький, увлеченный игрушечным боем Ренат, играя за противную сторону, что там, за скатанным одеялом, таится непобедимая армада из двух деревянных всадников с пиками и что когда про нее вспомнят, все сразу разрешится само собой. Надо бы сказать Лозе про эту спрятанную, схороненную за одеялом и в сердце, подмогу и тогда, может, он успокоится до самого боя. Или нет, нельзя выдавать самые секретные резервы Верховного командования.

И они едут молча. И Ренат почесывает широченную шею лошади, у которой не понравившееся ему поначалу имя – Огонек. И конь идет вперед, шевеля своими большими ушами, водя ими как локаторами. Между ним и Джумахуновым телепатическая связь. Животное совсем спокойно, оно знает о спрятанных за верблюжьим одеялом чудо-солдатах.

И они едут молча, не выдавая никому своей маленькой решающей тайны.

7. Лавина

И когда прорывается передний неподготовленный к обороне рубеж, двадцать тысяч одетых в броню моторов могут выбирать: остаться ли здесь помогать авиации и пехоте утюжить окруженных и еще не понявших, что к чему, вояк или нестись дальше, добивая, руша и не давая создавать рубежи настоящей обороны. И здесь в полосе прорыва остаются те, что медлительны по натуре, типа маленького сухопутного броненосца «Т-35», а может, имеют узкое предназначение – «КВ-2», например, его работа рушить толстые стены Восточной Пруссии.

И тогда только быстрая конница стального века льется вперед лавиной. Нет, это не гоночные автомобили, они не соревнуются с самолетами, пусть летчики, не торопясь, выдают им координаты новых целей или невидимых за горизонтами и лесами засад. Человеку, почти каждому, нравится созидательный процесс, но и в разрушении есть своя притягательная сила, и сейчас у каждого танкиста звенит камертоном именно эта струна нашего сложного естества. И пыль столбом из-под гусениц, и опрокинутые корпусами «тридцатьчетверок» полыхающие грузовики, и снова бесконечные колонны этих раскиданных игрушками по обочинам грузовиков: пустых, с рассыпанными снарядными ящиками, с раздавленными невезучими пассажирами, с какими-то консервами – расплющенные банки катятся во все стороны, словно живые, а дальше, колесами вверх, повозки и лошади с переломанными хребтами или с гирляндами пуль в крупе – ржут, никак не желают спокойно затихнуть в этом хаосе, молят на своем языке, чтобы добил какой-нибудь добрый человек, но кому сейчас дело до животных – разбежались кто куда. А сотворившая хаос танковая рота уже умчалась вперед, творить чудесное разрушение дальше, не слышны уже дизельные моторы – далеко, но неожиданно снова бухают за деревьями 57-миллиметровые танковые пушки – это нашли они какую-то новую жертву. И так без конца, удары по отступающей, бегущей немецкой армии, не прикрытой с неба собственной авиацией. Удары по армии, совсем, совсем не готовой к обороне. Ей бы отойти подальше, вкопаться в землю, ну пусть уже не на Буге, пусть на Висле – ведь берега рек планеты Земля, обычно, те, что с запада, крутые, а восточные пологие, и если вкопаться, то будут защитники на возвышении, а русские танки снизу в обрыве, да еще и за рекой, и тогда, может быть… Но никак не получается – запас хода у советских танков «БТ» – пятьсот километров, и не нужно им покуда тормозить для заправки, и снова подрезают они запрудившие дороги колонны, потому что прут без дорог, а немецкая техника, почти вся колесная – не гусеничная. А еще отступающие немецкие колонны месят сверху, ровняют с землей, фронтовые штурмовики, и нет этому конца. Сколько же их? Множество несметное, потому как все время, без перерыва в небе ревут, и счастье, если просто над головой проносятся, игнорируя – там, впереди, что-то более интересное, но обычно совсем не игнорируют: гроздья пуль – плюх, плюх – забиваются в утоптанную землю железными каплями; бомбы малокалиберные – гроздьями, разрывающие в щепки машины; или, самое худшее, что-то совсем дьявольское и никто не может объяснить, только штаны, полные страха, это когда с самолетов ухает, и несутся к земле ужасные огненные стрелы – и съедающее глаза пламя во все стороны, и огненные горы, не желающие опадать. Кто из немцев может догадаться, что это ракетные снаряды – впервые в мире массовое применение, да еще и с летающих батарей. В нашем мире их ставили на машины, потому как господство в воздухе полностью перехватил Гитлер. А здесь можно повыпендриваться напропалую.

И затем – не успеют водители запрыгнуть на подножки случайно уцелевших машин – снова танки. И снаряды навылет, сквозь строй. Это уже «КВ», с ним шутки плохи, и даже если ты в танке, можешь смело выскакивать, коли успеешь – нечем пробить броню «КВ» во всем немецком вермахте. И тарахтит курсовой пулемет. И пленные табунами – «Гитлер капут!». Иногда их берут. Это когда есть под рукой свободная пехота.

И нет этому конца.

8. Жареные мясные блюда

Вот то, чего они боялись – посторонний близкий шум. Ревут с надрывом моторы, похоже, танки, а может, гусеничные тягачи, они попадаются, хотя у немцев их почти нет – все на колесах.

Лесок вокруг все-таки очень редкий, и сейчас, судя по карте, они должны пересечь небольшую пустошь, да еще и дорогу. Самый опасный участок маршрута. Несколько солдат спешиваются и быстро, как тени, перемещаются к крайним деревьям. Да, это танки – «Т-2», фанерная броня для приданных к конной дивизии имени Григория Котовского «Т-26». Но сейчас с ними нет танков, а против конницы даже «Т-2» – сила.

Однако «Т-2» всего две штуки, и они явно не готовы к бою. Похоже, меняют позицию, перемещаясь по рокадной трассе на какой-нибудь новый фланг. Позади каждого на буксире бочка с горючим – так не ходят в бой. А для советских танков, с очень большим запасом хода, это вообще невиданное явление. У немцев давно, а может, с самого начала, нехватка транспорта, особенно гусеничного. Замполиты рассказывают, что они собирались воевать с Союзом – полная глупость. Как они обеспечивали бы свои ушедшие вперед танковые армии?

Однако два танка с бензиновыми бочками на цепях – это уникальная для поражения цель. Конечно, не конников, а для противотанкового ружья с зажигательным патроном. Тульское ружье способно пронзить и броню «Т-2», все равно откуда, тем более сбоку.

– Рискнем? – спрашивает Джумахунов, не поясняя даже, о чем речь.

Сергей Лоза позади даже не дышит, так хочется ему положительного ответа лейтенанта Сологубы. Лейтенант думает, а может, ждет, хотя и так все уже ясно и понятно, что танки движутся по дороге и никуда не свернут. Возможно, он взвешивает риск выдать себя до выполнения главного задания. Но пропустить эти славные, пришпиленные к тарам танки, танки, которые, если их пропустить, способны, разместившись поудобнее, устроить из засады жестокую мясорубку для наступающих пехотинцев и которые кому-то придется потом рвать гранатами, и дай бог, чтобы не с собой заодно, – нет, это свыше сил лейтенанта Сологубы.

– Жмыхова сюда, живо, с расчетом и причиндалами, – распоряжается он почти шепотом, на грани слышимости в гуле идущего вдали боя, боясь спугнуть удачу.

И Джумахунов снова улыбается не шевеля губами.

А потом они стоят, обнимая снизу лошадиные шеи, готовые вскочить в седла в мгновение ока, и успокаивая коней, чувствующих приближение событий и ревущие моторы «Т-2». И таращится из кустов тульское чудо длиннющим стволом, таким длиннющим, что кажется невероятным, что торчащие из люков фрицы до сих пор его не заметили.

И вот опять буцание по ушам, и сразу по глазам – патрон зажигательный и бочка первого танка производят ослепительный фейерверк. Там, наверное, ад. А сержант Жмыхов умело заряжает новый патрон. Шайтан! Два выстрела – два бронированных чудовища, это даже похлеще, чем игра в оловянные солдатики.

А затем – седла и стремена на нужные места. И коней в этот пылающий ад, и сабли наголо. И отсвечивают они дьявольским, шайтанским огнем. И кто-то из гитлеровцев умудрился выжить в бензиновой западне, и даже один из «Т-2» еще движется, неясно, управляемый либо нет. И гранату ему под брюхо, и в сторону лошадей, пока не бухнуло. И катится кричащая голова, отсеченная от объятого пламенем тела, и еще одна, возможно, уже мертвого, свесившегося из люка начальника колонны. И еще две гранаты в распахнутый люк, дабы не поддался танк починке, но, наверное, это уже перебор.

А потом стремительным аллюром весь конный отряд пересекает местность. И где-то рядом следуют деревянные копьеносцы, выскочившие из-за старого сундука. Но их не замечает никто, кроме Джумахунова. Он им подмигивает и прячет обагренную кровью саблю – сейчас не время ее протирать.

9. Экспонаты

В московском Музее Вооруженных Сил было на что посмотреть. И главное, не надо было что-то выведывать, высматривать и выспрашивать, довольствуясь намеками и достраивая остальное в голове. Здесь все было на виду. Вот она в натуральную величину – модель первой водородной бомбы, взорванной в 1953 году в австралийской пустыне Симпсон. Да, это была трезвая мысль «вождя и учителя» передвинуть испытательный полигон несколько южнее Казахстана, дабы не засорять радиационными отходами будущие целинные земли. Вообще, грандиозность некоторых замыслов поражала. В этой вселенной большому Советскому Союзу не стоило опасаться сильных империалистических врагов, а потому то, что в родном мире Панина было бы за семью печатями, здесь выставлялось наружу. Например, использование нейтральной и незаселенной Антарктиды для супервзрывов таких мощностей, для коих уже не годилась маленькая, к тому же разделенная на антагонистические лагеря Австралия. Пятьсот мегатонн бабахнули подо льдами Земли Уилкса, выбросив на волю лед с двухкилометровой глубины. Лежал он там, никого не трогал миллионы лет и тут вдруг в одно мгновение вошел в мир, явив столб пара восьмидесятипятикилометровой высоты. Вот и фото – большие, правда, черно-белые, отлично отснятые со станций «Восток» и «Мирный». Вид с обеих сторон, как полагается. Но здесь, конечно, расстояние великовато, нет эффекта – самолетные снимки куда красивее. Геополитика наяву.

Панин смотрел во все глаза, это была не просто история, местами здесь имелись вещи, от которых волосы на голове шевелились. И, кстати, об ужасах: о германских концентрационных лагерях смерти в экспозиции военного времени почему-то не было ни слова. Война та, как положено, именовалась Второй Империалистической, но только до сорок первого года. Потом она резко переименовывалась в Мировую Освободительную, или та становилась ее частью – что-то здесь было запутано, и, скорее всего, намеренно. Короче, после лета того же – сорок первого обе войны – Мировая Империалистическая и Освободительная производились как бы параллельно. Кое-где эти параллельные лихо пересекались. Например, до сорок седьмого война императорской Японии с США именовалась Большой Тихоокеанской, а после вступления в дело СССР вдруг скачком стала частью все той же Освободительной.

И, в общем, если читать между строк и видеть картину в целом, можно было уловить, отчего этот мир приобрел столь разительные отличия от знакомого Панину с детства. И не нужно было изучать какие-то засекреченные документы, рыться в пыльных, помеченных грифом высокой таинственности диссертациях, либо взламывать охраняемые автоматчиками сейфы, или, еще того хуже, забираться в дебри вероятностей высшей алгебры, подкрепленной компьютерной топологией, – вот оно решение проблемы, только впитывай и запоминай.

10. Охват

Ну, с Европой все ясно. По центру, по горным склонам Карпат, через Дунай в Альпы, рассекая ее, милую, вдоль, ползут по склонам, шелестят гусеницами легких «Т-40» горно-стрелковые дивизии, укомплектованные исключительно выходцами с Большого и Малого Кавказа. Грузины, армяне, осетины и прочие в тесной, спаянной трудностями похода связке. Водрузить красное знамя на Монблан? Всегда пожалуйста, наш родной Казбек куда выше.