Повесть о Верном Школяре и Восточной Красавице

а рядышком —
тихая запыленность его темных
стоптанных ботинок…
Защитник слабых он, бесстрашный он, всегда такой он был…
И если бьют кого-то на улице,
он бросается защищать.
И уличную драку он преображает в поединок…
Я так люблю его…

Мы татары

Мы татары
Мы татары…
– Мы булгары с Волги…– он говорит внезапно…
И я снова маленькая девочка,
и поднимается рассветного солнца красный круг
И растворяется в сверкающие жаром переливы.
Мой дед молчит, молчит,
сжимает скрещенные пальцы смуглых рук.
И голову склоняет

снова молчаливый.
И мерцает в зелени листвы сиянье тонких ос и мух.
Мой дед молчит,
и частица солнца в осколке стекла себя раздробила.
Восточный он король,
и полководец его
индийский петух…
Как в сказках Гауфа

или на той страничке, где принцесса Брамбилла…

Глава вторая

ЯВЛЕНИЕ ТАНГРА, ДРЕВНЕГО ТЮРКСКОГО БОГА

Л. К.

Давно я не видела такого молодого лица.
Давно я не радовалась мальчишескому телу голому.
И не мёртвая шапка, а просто одна живая лиса
Обвивает эту черноволосую голову.
И выписаны тайно и размашисто
следы птичьих когтей на шапочном ярлыке.
И метро переполняется нечеловечески-горловыми
птичьими голосами.
А эта лиса
всё время резко улыбается на своем родном языке,
И непонятно смотрит на меня своими глазами.
Как будто с киноэкрана,
когда высокое дерево зелёное вдруг прямо на людей сидяших
всеми своими листьями порывается.
Квадратики зеленой куртки,
будто светлый живой атласистый, из книжных фотографий оживший
камень малахит.
А юноша тоже
только глазами темными яркими радостно и глубоко улыбается,
И дышит яблоковым своим живым лицом,
И молчит.
И пусть этой отчётливой переливчато-щелкающей музыкой
Не поются приоткрытые большие нежные губы,
но зато
Радостное тело угадывается в слабой одежде узкой,
И свивает в сердце моём одно свое гнездо.
И зелёная куртка сияет, как будто листья древесные, помытые дождем.
И белая радостность крупных зубов, мгновенно-яркая;
и белизна свежая,
потому что весна яблоневой цветущей ветки.
На одно мгновение – вместе —
в чьём-то большом едином дыхании мы живем.
Распушились мягкие меховые иглы над этими черными раскинутыми
бровями,
и вот я быстро вгляделась в насмешливый черный блеск ресниц
и увидела выпуклые смуглые веки.
И сразу опустила глаза
и увидела взрослые чёрные туфли, закрытые, без шнурков;
Зато у ворота вились лёгкие зеленые шнурки…
Зима и весна, живые,
за руки держатся,
прямо ко мне делают несколько шагов…
Яблоко лица,
ты послушай меня,
мне хочется медленными умиленными губами целовать обе твои
щеки…
Мальчишеский кадык —
живая косточка под кожей тугой —
тонко и жестко.
Телесная сила и вытянутость —
мальчишески-учащённое биение сердца.
Черные брюки узко морщатся в подколенках —
длинные худые ноги подростка.
Сморщилась темнота шерстяного носка и видно светлую щиколотку
волоски острые светятся…
Юноша и не видит меня, и не знает обо мне,
и не захочет знать.
И если его губы совсем раскроются и слово произнесут.
это будут не губы человеческие, а лишь одна страшная звериная
пасть.
Но разве это всё значит, что я должна с закрытыми глазами жить,
как будто без снов тяжко спать?