Невероятные небылицы, или Путешествие к средоточию Земли

– Неужели это кажется вам удивительным, милостивые государыни? – примолвил я. – Итак, позвольте спросить, кто же у вас воспитывает детей?

– Натурально, наемники! – отвечала хозяйка.

– А кто занимается хозяйством?

– Никто! – сказали скотиниотки в один голос.

– Мужья должны нам доставлять все нужное для содержания дома, удовлетворять нашим прихотям, а наше дело плясать, петь и прогуливаться! – сказала одна молодая, жеманная дамочка.

– И сочинять развлечения для наших мужей, или так называемые капризы! – примолвила другая дама.

– Все это кое-как свойственно молодости, – сказал я, – но к чему доведет такая жизнь в старости?

– Старость имеет свои приятности, – отвечала одна пожилая дама. – Тогда мы станем заниматься сплетнями, пересудами, сватовством.

– Спойте что-нибудь! – сказала одна скотиниотка.

– Попляшите! – промолвила другая.

– Как вам нравится мой наряд? – спросила третья, и, наконец, все приступили ко мне с просьбами и вопросами. Видя, что мне невозможно от них отделаться, я притворился больным и вышел наверх, где застал гостей распростертых на земле, в изнеможении от споров и самохвальства.

Вскоре наступило время сна, и гости разбрелись по домам. Хозяин отвел меня в мою комнату, обещаясь на другой день показать все редкости и достопримечательные места в городе [5 - Здесь недостает в рукописи нескольких страниц: может быть, Издателю удастся отыскать их на толкучем рынке, и тогда сообщит он их читателям при полном издании сего путешествия.].

Пробыв целый месяц между скотиниотами, я до того соскучился, что возненавидел жизнь. Их подозрительность, упрямство, раздражительность, самонадеянность, при совершенном невежестве, ежедневно причиняли мне неприятности. Все мое удовольствие состояло в прогулке к жерлу, изливающему свет и теплоту. Атмосфера, окружающая сие жерло, припоминала мне благословенные страны земной поверхности, и я не мог насытить своего зрения исходящим оттуда светом, от которого убегали скотиниоты. Однажды я встретил у сего жерла старика, вступил с ним в разговор и узнал, что он пустынник, посвятивший всю жизнь свою на открытие пути в страну светлости, о которой гласит предание, что она находится под Скотиниею. Пустынник сказал мне, что уже несколько из его соотечественников проникли в сию страну и что он, наконец, открыл подземный ход, но не знает еще, куда он ведет, и боится один пуститься туда. Я вызвался сопутствовать ему вместе с Джоном. Он с радостью на это согласился. Мы возвратились в город, запаслись съестными припасами и водою, нагрузили все это на телегу, запряженную 12 сурками, которыми снабдил меня добрый Дуриндос, и на другой день пустились в путь в подземный ход, в сопровождении пустынника. Четыре дня сряду мы шли все вниз, во мраке; наконец, наступило мерцание; в подземном ходе делалось постепенно светлее, и на седьмой день мы вышли на пространный луг, где было светло, как на поверхности земли. Скотиниот упал на землю от восхищения, и мы, возблагодарив Бога за наше спасение, пошли навстречу к пастуху, который, играя на свирели, гнал стадо из веселой деревеньки, построенной на берегу ручья.

От пастуха узнали мы, что страна сия называется Светония; он говорил языком, составленным из русских, французских, английских и немецких слов, и потому я легко понимал его. Мы бросили на дороге нашу тележку с сурками и пошли прямо в деревню. Чистота домиков и одежды крестьян возвещала о их благосостоянии. Устройство тела нашего спутника, скотиниота, и наша одежда хотя возбуждали внимание жителей, но ни один из них не оскорбил нас насмешкою и не обеспокоил неуместным любопытством. Измученные дальним путем, сели мы отдохнуть при колодце: тогда один старик подошел к нам и предложил прохладиться и успокоиться в странноприимном доме, где на общий счет всех жителей угощают путешественников. Мы с радостью на это согласились, и старик дорогою предложил мне вежливо вопрос о нашем отечестве. Я рассказал ему в нескольких словах мои приключения, и старик отвечал:

– У нас есть предание, что несколько скотиниотов перешло к нам в продолжение многих столетий. Здесь они теряют свои свойства и делаются людьми, подобными нам. Об игнорантах я вовсе не слыхал. Что же касается до обитателей поверхности земли, которые, как я вижу, во всех частях тела похожи на нас и даже понимают наш язык, то хотя мы никогда их не видали, но знаем по теории вероятностей, что наша планета должна иметь поверхность, озаряемую светом небесным и обитаемую существами мыслящими.

– Чем же освещается ваша страна? – спросил я.

– Огнем, находящимся в средоточии земли! – отвечал старец.

– Итак, вы не знаете мрака?

– Мы доставляем себе иногда удовольствие наслаждаться темнотою, запирая ставни в домах или отдыхая в подземных пещерах: впрочем, у нас всегда светло и тепло.

Между тем мы пришли в гостиницу, построенную на возвышении; из окон ее увидел я обширный город, лежащий в долине, на берегу широкой реки.

– Это столица наша, – сказал старец. – Она называется Утопия.

– Утопия! – воскликнул я в восхищении. – Место, которое мы тщетно отыскивали на поверхности земли!

– Оно здесь, в центре земли! – сказал старец.

– Итак, люди здесь счастливы? – спросил я нетерпеливо.

– Счастливы, сколько возможно существу, одаренному страстями и недугами, – отвечал старец. – Нас приучают с молодости, – продолжал он, – подчинять страсти рассудку, довольствоваться малым, не желать невозможного, трудиться для укрепления тела и безбедного пропитания, следовательно, для приобретения независимости, и наконец, употреблять все наши способности, все силы душевные и телесные на вспоможение нашим ближним. Исполняя все это и повинуясь законам и законным властям, большая часть из нас счастлива, и если случается, что люди беспокойные вздумают нарушать общее благополучие, то им никогда не удается, ибо в большом числе добрых злые не могут иметь ни влияния, ни силы.

Рассказ старца возбудил во мне сильное желание тотчас поспешить в Утопию, чтобы собственными глазами осмотреть все постановления, делающие людей счастливыми. Отобедав в гостинице и поблагодарив старика, мы поспешили в город и чрез полчаса очутились у заставы.

Здесь нас остановили и спросили: откуда мы, зачем идем в город и чем будем содержать себя?

Эти вопросы показались мне странными, и я изъявил свое неудовольствие, сказав:

– Какое кому до меня дело? Я волен в своих поступках.

– Это правда, – отвечал один чиновник, – но большие города не должны служить убежищем лености, праздности и пороку. Мы должны знать, чем содержит себя житель города, не обрабатывая поля и не занимаясь должностью или мастерством. Эта предосторожность избавляет честных граждан от многих неприятностей. Мы также обязаны давать работу и занятие ищущим пропитания, объяснять весь городской порядок прибывающим сюда за делами, призирать сирот, неимущих, несчастных и странников.

– К какому же разряду вы причислите нас? – сказал я и повторил мои приключения, со времени моего падения в подземную пропасть.

Чиновники слушали меня с величайшим любопытством, осматривали нашу одежду и сложение тела скотиниота и, удостоверившись из моего ломаного языка в том, что мы иностранцы, по кратком совещании, объявили нам, что мы будем содержаться в городской гостинице до тех пор, пока не изберем себе рода жизни и не узнаем языка и обычаев Светонии. Нам тут же дали одежду светонцев, похожую на древнюю греческую, в которой наш скотиниот казался чрезвычайно смешным. Один из чиновников взялся сам проводить нас в гостиницу и доложил обо всем городскому начальству.

Проходя городом, мы удивлялись чистоте его и довольству жителей. Улицы были широкие, и частные все дома вообще небольшие, в один этаж, с садом и цветниками перед окнами. Общественные здания, напротив того, были чрезвычайно великолепны, покрыты блестящим металлом с мраморными колоннами; резьбою и архитектурою превосходили они все, что я видел в натуре и на рисунках. Экипажей было очень мало. Проводник сказал нам, что в Утопии только пожилые и заслуженные люди и больные ездят в повозках, запряженных волами; все прочие ходят пешком, как следует здоровому и бодрому человеку. Прибыв в гостиницу, чиновник дал приказание в рассуждении нашего содержания и приставил к нам двух собеседников, вроде итальянских чичероне, чтоб во всякое время водить нас по городу, показывать и объяснять нам все достойное любопытства и знакомить с здешними обычаями. Скотиниот и Джон изъявили желание остаться дома и отведать всех напитков Утопии, полагая, что счастливые люди должны иметь хорошее вино, а я, с моим собеседником, пошел бродить по городу. Я чрезвычайно удивился, вовсе не встречая женщин на улицах, и спросил у моего собеседника:

– Неужели вы женщин держите взаперти, как индеек, подобно нашим азиятцам?

– Напротив того, они пользуются у нас совершенною свободою, – отвечал светонец, – но они имеют столь много занятий дома, что, исключая часов, назначенных для публичных прогулок, им некогда бродить по улицам. Домашнее хозяйство, воспитание детей и все работы, не требующие больших усилий, предоставлены у нас женскому полу. Жешнщины ходят за больными, приготовляют лекарства, пищу, одежду, наблюдают за чистотою в домах, и праздность почитается у нас величайшим пороком в женщинах.

В это время я вспомнил о наших бесконечных визитах, прогулках, посещениях всех лавок и магазинов без нужды и без дела и невольно улыбнулся. Светонец приметил это и спросил меня:

– Разве у вас праздность не почитается пороком?

– Не всеми, – отвечал я, – при всем том я полагаю, что ваши женщины не трудятся столько, как наши. Знаете ли вы, что такое мода? – промолвил я.

– Нет, – сказал светонец.

– Итак, я вам растолкую: мода есть обычай переменять как можно чаще цвет и покрой платья, вид прически, фасон шляпок, форму экипажа и домашних приборов, даже образ жизни, занятий, увеселений и самого горя или траура.

– То есть вы беспрестанно усовершаете ваши изобретения и промениваете их на лучшее? – сказал светонец.

– Если б это было так, как вы говорите, – возразил я, – тогда мода почиталась бы путем усовершенствований; но, по несчастию, часто выходит напротив. Мы меняем покойное на беспокойное, твердое и крепкое на слабое, красивое на безобразное потому только, что так велит мода.

– Кто же изобретает моду? – спросил светонец. – Без сомнения, отличнейшие и умнейшие люди?

– Вы не мастер угадывать, – сказал я. – Моды изобретают полсотни швей, в одном большом городе, и знатные дамы более повинуются уставам ветреной швеи, нежели… но не в этом дело. Я вам сказал, что наши женщины более трудятся: теперь вам будет это понятнее, когда я скажу, что прекрасный пол высшего звания занимается у нас модами, то есть женщины не работают сами, но только наряжаются, обновляются и преобразуют все в доме. Это отнимает у них все время, и едва остается в сутки несколько часов на визиты, осмотр магазинов и прогулки, и потому другую половину суток, то есть неизвестную вам ночь, посвящают они на балы, собрания и т. п. Итак, наша светская женщина находится в беспрестанной работе и гораздо скорее приходит в изнеможение и теряет силы, нежели простая крестьянка, достающая себе пропитание в поте чела.

– Но какая польза от этой так называемой работы? – спросил светонец.

– Это другой вопрос, – сказал я, – на который трудно отвечать.

В это время мы приблизились к одному огромному зданию.

– Это суд, – сказал светонец.

– Итак, у вас есть суд, следовательно, и тяжбы! – воскликнул я. – Позвольте усомниться в счастии жителей Утопии.

– Не будьте опрометчивы, – возразил светонец. – Люди не могут руководствоваться собственною волею, как животные инстинктом, и потому, для определения правого и неправового, составлены законы, а где законы, там должны быть и блюстители правосудия, которые обязаны разрешать трудные вопросы юридические в сомнительных случаях.