Исповедь на краю

Они поднялись. Сергей открыл дверь ключом, который им передала Тамара, включил свет в прихожей. Дина вошла и принюхалась.

– Знаешь, Сереж, самое важное – запах чужого жилья. Бывает, ничего страшного, но вынести невозможно. А здесь пахнет хорошо. Чистотой и уютом.

– Да, вполне. Топаз тоже так считает и в данный момент метит территорию на кухне.

– Это он формально лапу поднимает. В знак уважения к хозяевам. Тем более что здесь собака живет. Ладно. Раз кухня обжита, давай чаю выпьем. Я привезла заварку, сахар, конфеты, пирожные.

– Лучше бы ты колбасу привезла.

– Есть хочешь? Давай печенку тебе поджарю?

– Чтоб я отобрал еду у собаки? У комиссара Рекса? Ни за что! Мне и пирожные сойдут.

На кухне стояла тщательно вычищенная посуда, плита и раковина сверкали белизной. Они выпили чаю, и Сергей стал рассказывать, что удалось узнать в МУРе.

– Версия с маньяком-педофилом, похоже, отпадает. Девочка не изнасилована. Никаких следов сексуальных приставаний. Вероятно, все произошло сразу. Она открыла дверь кому-то, кого знала, во всяком случае, не боялась этого человека. Потому что сразу повернулась к нему спиной и пошла в комнату. Убийца сзади ударил ее ножом, затем бросил на кровать – на спину, и нанес пятнадцать ударов в грудь и живот. Затем один в висок. Хотя она в это время скорее всего уже была мертва. Затем он пытается отрезать у мертвого ребенка ухо, но бросает это. И отчленяет скальпелем (!) голову. Затем эта мразь берет головку и кладет ее на порог комнаты, чтобы было видно из прихожей. Возможно, в этом тоже есть какой-то вызов. Если бы дверь была заперта, а мать не прибежала случайно с работы, то до вечера никто бы ничего не заметил.

– Ты не знаешь, какой по счету удар был смертельным?

– Я спрашивал. Пока точно не сказали. Я понимаю, о чем ты. Возможно, первый. И она не успела испугаться или почувствовать боль.

– Я могла бы убить этого мерзавца.

– А я хотел бы. Очень.

– В квартире что-нибудь пропало?

– Ничего. Деньги лежали – небольшая сумма – в той же комнате в шкатулке. Найти их было элементарно. Золота, дорогих вещей, шуб у них нет. Но на днях Верины родители подарили ей дубленку, подкопив деньги к зиме. Девочкам новые теплые курточки купили, Олегу – кожаную куртку на меху. Все на месте. Что, кстати, исключает еще одну версию: будто наркоман во время ломки ворвался в случайную квартиру.

– Ясно. С чего начинать, Сережа?

– С чего? Смотри. Знакомься. Разговаривай. Пока за что-нибудь не зацепимся. Мне сказали: Федоровы до похорон будут жить у родителей. Так что их мы увидим только на кладбище. Крепись, дорогая.

– Все в порядке. Точнее, в поряде, как говорят братки. Ты иди. Мы распакуемся, отдохнем и приступим к делу.

Сергей встал, на секунду прижал Дину к себе и быстро пошел к выходу, но на пороге остановился.

– Да, забыл сказать. К тебе зайдет участковый. Иван Николаевич. Познакомитесь. Договорись с ним во дворе вместе посветиться. А то здесь все боятся чужих людей. Пусть видят, что ты не с улицы, о тебе знают в милиции, и все такое. Он будет распространять легенду насчет мужа-подводника и ремонта в твоей квартире. Пока. До созвона.

Погрузившись в раздумья, Дина помыла чашки, прошлась по комнатам. Одна совсем крохотная – с двумя деревянными полутораспальными кроватями и трельяжем. Место оставалось лишь для проползания по стене вдоль спинок к окну. Но собачий матрас у окна поместится. Для приличия. Спать-то Топик, конечно, будет на кровати. В другой комнате размещались стенка, диван, письменный стол и телевизор на тумбочке. На полу лежал красный ковер. Что еще нужно для жизни? Точнее, для дела. Наша служба и опасна, и трудна. А уж насколько она не видна… Дина открыла один из шкафчиков и обнаружила чистое постельное белье. Одеяла ватные, стеганые. Прекрасно, тепло мы любим. Выглянула в окно: льет, проклятый. Дождь начался неделю назад – все, как и обещал Гидрометцентр: «Возможны кратковременные осадки».

Глава 3

Валентина Петровна, главврач дома ребенка № 15, стояла у окна и безрадостно смотрела на дождь. Все, как всегда, сошлось. Потепление и затяжная слякоть после первых заморозков, ранняя эпидемия гриппа в Москве, и сразу пятнадцать новеньких из разных роддомов. В помещении уже топят, душно, приходится форточки все время держать открытыми. А пять малышей температурят. Может, конечно, простыли, сквозняком продуло, но, скорее всего, в дом занесли вирус. Прививки всем сделали, но грипп нынче пошел избирательный. Когда все заболеют, врачи объявят, что прививка была не та.

Валентина Петровна вышла из кабинета и, надевая на ходу марлевую повязку, направилась к изолятору. Вот они, мои больные детки в клетке. Кто тут у нас хнычет? Кто на ручки хочет? Детишки зашевелились в кроватках, потянулись к ней, приветствуя ручками и ножками в ползунках. Валентина Петровна начала обход с первой кроватки. Пощупала лобик годовалой Ирочки, проверила, не мокрая ли она, спросила у няни: как девочка ела?

Валентина по очереди подержала на руках четырех больных. И лишь затем разрешила себе подойти к Ване. Она всегда осуждала себя, если какой-нибудь один ребенок становился ей дороже остальных. Но что тут поделаешь: тает сердце, когда видит она эту круглую головку с белобрысыми вихрами, маленький курносый нос, красивый аккуратный ротик, как у девочки. Так хочется схватить на руки это двухлетнее чудо, прижать к себе, успокоить, защитить от всех напастей! Но два года – в доме ребенка это возраст! Он уже большой. И самостоятельный. Нужен повод, чтоб такого мужика на руки брать. Сейчас он есть.

– Иди ко мне, солнце мое, зайчик дорогой!

– Баба Валя, – блаженно произнес малыш, обнимая Валентину Петровну за шею.

– Он горячий, – целуя мальчика, озабоченно нахмурилась она. – Надя, дай-ка градусник. А потом я его покормлю. Куриные котлетки сегодня утром дома пожарила. Ему можно и Катеньке.

– Котлета. – Малыш показал ямочки на щеках.

* * *

На новом месте приснись, жених, невесте! Дина уснула на одной из двух не очень удобных кроватей часа в три. Увидела короткий глупый сон. Будто она идет по мрачному пустому двору, рядом плетется Топик, а в руках у нее какая-то сумка. То есть она думала во сне, что это сумка. Но тут из окна закричали: «Она несет ботинок Путина». Дина посмотрела, и правда: она держит за шнурок какой-то белый ботинок с цветным орнаментом. Дина открыла глаза и спросила у себя: «Ну, и при чем тут Путин? И к чему может присниться подобная ерунда?» Она включила бра над кроватью и посмотрела на часы: четыре. Еще темно на улице. Но Топик уже хлопал рядом своими огромными, черными, абсолютно не сонными глазами и вздыхал ей в лицо.

– Ну что ж. Раз ты не против, пойдем. Начнем изучать нравы этого дома.

Они вышли под моросящий дождь. Дина посмотрела на здание – все окна темные. Только на втором этаже у кого-то горит настольная лампа. Утром узнаем, кто там живет. Они обошли двор два раза по периметру и вернулись в квартиру.

– Попробуем еще поспать, – сказала Дина, помогая Топику вылезти из ванны.

На следующую прогулку они вышли в семь. Окна горели уже во многих квартирах. Вышел парень в джинсах и светлой куртке, завел старенькие «Жигули», уехал. Появилась дворничиха Галина Ивановна. «То ли у меня настроение плохое, то ли у нее лицо убийцы», – подумала Дина и вежливо поздоровалась.

Повторив процедуру с теплой ванной, Дина дала Топику немного корма, попила чаю с вареньем и на этот раз провалилась на три часа в глубокий сон без всяких видений.

* * *

Нина встала, как всегда, рано. Не включая в комнате свет, вышла на кухню. Поставила чайник, закурила сигарету, посмотрела в окно. Чертов дождь. У нее ботинки промокают. Новые купить с этой зарплаты не получится. У Дашки джинсы до дыр на заднице протерлись. На ней все горит. И это самый маленький ее недостаток. Вчера вечером Нина пришла домой голодная, озябшая, с тяжелой сумкой, позвала: «Дашенька», – но никто не отозвался. «Спит или выскочила куда-то», – подумала она. Сняла куртку, сапоги и вдруг услышала стон. Нина обмерла. Стон повторился, но уже как-то хрипло. Нина почувствовала, что у нее отнялись ноги. Надо бежать в комнату, а она не может сдвинуться с места. А звуки становились все более странными. «Дашку душат!» – поняла Нина. Это предсмертные хрипы. Она безумно огляделась. Из оружия под рукой был только зонтик. Она сделала страшное усилие, оторвала ноги от пола и с зонтиком наперевес влетела в их с Дашкой спальню… И тупо уставилась на совершенно голый зад, который дергался на ее кровати. Лишь о следующую минуту она разглядела под неизвестным туловищем родную дочь, тоже голую и невменяемую. Та смотрела на Нину, но не видела ее. Во всяком случае, она не прервала своего занятия. Нина чувствовала себя невидимкой. Она стояла и обреченно ждала, пока ее дочь не издаст последний ликующий клич. После чего Нина устало кивнула и вышла на кухню. Она так мечтала о спокойном ужине и уютном вечере у телевизора. Вдвоем. Теперь нужно собраться с силами и поприветствовать гостя. Его оборотная сторона на нее не произвела большого впечатления. Но своей первой ошибки Нина больше не повторит. Она не будет кричать: «Как ты можешь? Что ты себе позволяешь? Я не могу жить с проституткой!» Когда Нина выступила так первой раз в подобной ситуации, Дашка спокойно натянула трусы и джинсы, взяла за руку своего оболтуса и гордо прошествовала мимо матери на свободу. Вернулась через три дня. И даже самый наивный человек не сказал бы по ее виду, что она провела это время в монастыре. С тех пор Нина смирилась с новой, так сказать, реальностью.

Дашка появилась на пороге кухни с выражением сытой кошки на хорошенькой мордочке.

– Что купила?

– Пельмени и торт «Чародейка». Он с нами ужинает?

– Да ты что! Я так жрать хочу! Особенно «Чародейку»… Ну ты пошел? – обернулась она к типу, который маячил за ее спиной.

Тот что-то промычал. Дашка довела его до входной двери и небрежно произнесла:

– Ну давай! Пока.

Стало быть, торжественного представления не будет. Оно и к лучшему. Нина не компьютер, чтобы запоминать их всех по именам. Они ведь не повторяются.

– Слушай, дочка, – решилась все же она. – Я надеюсь, ты не с улицы их приводишь? Ты хоть понимаешь, что случилось и что еще может случиться? Здесь бродит какой-то маньяк.

– Ой, мама. Только не надо сходить с ума. Я, по-твоему, маньяка от неманьяка не отличу?

– Дура, – беспомощно вздохнула Нина. – На них же ничего не написано. Даже Мариночка дверь открыла. Такая умница, осторожная, послушная.

Нина всхлипнула. Дашка притихла, и обе опасливо посмотрели в черное окно.

* * *