Казначей общака

Костыль сделал озабоченное лицо, как бы раздумывая над предложением, потом произнес:

– Я держу одного лоха на примете, он подойдет нам по всем статьям.

Артур неопределенно пожал плечами, что должно было означать: твоя идея, ты и распоряжайся.

– Ты уж присмотри, я тебе доверяю. Здесь важно не ошибиться, а то потом этими костьми и поперхнуться можно. Знавал я одного такого, «быка»… Взяли на свою шею, так он во время побега троих своих сокамерников слопал. И такое вот случается. Если что от меня потребуется, дашь знать.

Третьего человека Паша Фомичев подбирал особенно тщательно. Идеально было бы выбрать стопроцентного лоха, доверяющего каждому слову, или неисправимого романтика, мечтающего о кусочке южного солнца с тем же вожделением, с каким девственник думает о первой брачной ночи. Но такие экземпляры на особом режиме встречаются редко, а если и появляются, то больше напоминают мезозойский реликт. Придется работать с тем материалом, что имеется в наличии.

Свой выбор Паша Фомичев остановил на двадцатипятилетнем баклане с обидной кличкой Альфонс. Несмотря на полярную стужу, он сохранил юношеский румянец, пробивавшийся через его белую кожу алым наливом. Его цветущая внешность была обманчива, на зону он пошел по третьему сроку, причем впервые с «чалкиной деревней» познакомился в пятнадцать лет, откуда вышел вором отряда. Второй раз сел по банальному поводу – ковырнул собутыльника ножом, правда, сумел быстро выйти по амнистии; третий раз вышло серьезно: организовал притон с десятком девиц – голимая лимита, имеющая где-нибудь в ближнем зарубежье, в качестве приданого, древний курятник.

Через год стахановской работы троих из них нашли в подмосковном лесу с перерезанными горлами. Именно таким образом сутенеры наказывают своих рабынь, наградивших постыдной болезнью уважаемых людей.

Сутенеры – не самая почитаемая специальность в преступном мире, и потому блатные только морщили нос, когда Альфонс предпринимал попытки сближения. На зоне свои законы…

Разговор состоялся после ужина, незадолго до вечерней проверки. Отозвав Альфонса в сторонку, Костыль коротко изложил суть задуманного.

Альфонс почесал коротко остриженный затылок. Зевнул разок, а потом безразлично буркнул:

– Что мне это даст? Мне осталось сидеть четыре года. Как-нибудь протяну.

– Ну-ну, – скептически хмыкнул Паша Фомичев, – кажется, ты проигрался Гоше. Сколько он тебе дал, чтобы ты вернул долг? Месяц?

Порыв ветра хлестко, пощечиной ударил в лицо Альфонсу, он невольно зажмурился и, чуть отвернувшись, хмуро поинтересовался:

– Откуда тебе это известно?

– Мне многое известно. Я знаю, что ты даже выдал ему записочку, что если в срок не отдашь проигранное, то с продырявленной задницей переберешься обживать петушиный угол.

Выступившая на щеках Альфонса кровь в вечерних сумерках выглядела серым налетом.

– Он обещал не говорить…

Костыль невесело хмыкнул:

– А он и не говорил, только за бревнышками, где вы играли, человечек сидел, он все слышал и при надобности сможет подтвердить.

– Понятно, – проглотил едкую слюну Альфонс.

– Так вот, хочу спросить, как же ты собираешься отдать этот долг? Убить медведя, освежевать его, а потом продать шкуру?

– Я отыграюсь.

– Такой долг можно отыграть, если играть целых две недели, день и ночь, и при этом ни разу не проиграть. А игрок ты, прямо скажу, неважнецкий, так что у тебя два выхода – или топать в петушатник, или идти в бега. Если ты согласишься, я обещаю, что ты еще прилично заработаешь. У меня есть человек, который выправит нам паспорта, и на воле ты будешь чистым.

– Это точно? – неожиданно оживился Альфонс.

– Бля буду! – веско заверил Паша Фомичев. – Во всяком случае, у тебя будет очень хороший шанс ухватить неплохой кусок. Это я тебе обещаю. На такую «капусту» ты сможешь куражиться года два, не меньше. Если же откажешься, то оставшийся срок тебя будут пахать во все дыры за полпачки «Беломора». Ну как, по рукам?

Неожиданный порыв ветра сорвал с макушки Альфонса кепку и весело покатил ее по плацу. Альфонс чертыхнулся, досадливо поморщившись. Кепку поднимать с плаца не полагалось, это все равно что окунуться в дерьмо. Единственное, что оставалось Альфонсу, так это от злости со всей силы поддать головной убор ногой.

– По рукам, – выдавил из себя Альфонс.

За нарушение формы одежды полагался карцер, и он с тоской думал о том, что следующие три дня ему придется провести на земляном полу.

– Вот и поладили. А насчет «пидорки», – махнул Костыль в сторону упавшей кепки, – ты не переживай, есть у меня одна в запасе. Не хочу, чтобы ты заболел накануне побега, – и Паша широко улыбнулся обветренными губами.

Вряд ли Альфонс догадался об истинной причине его веселья.

Глава 4

ЛЮБОВНЫЙ ТРЕУГОЛЬНИК

– Ты ничего не напутал?

Костыль сделал вид, что засомневался, даже брови дрогнули и, чуть изогнувшись, сошлись на узкой переносице.

Губы Артура Резаного скривились в злорадную ухмылку.

– Я сначала не понимал, что же это он в санчасти делает? А потом, когда Зойку увидел, до меня дошло. Она все распоряжается: дров наколи, да унеси их в подсобку, да в штабеля ровно уложи. Ну, мне стало понятно, просто к мужику клеится. А что в этом особенного? Наш бригадир парень видный, косая сажень в плечах, вот ей и захотелось. А ты посмотри на ее муженька – дохленький, заморыш северный!

– А как же их раньше-то никто не засек?

– Все очень просто, – терпеливо объяснял Резаный. – Бригадир на блядки один никогда не ходит и на шухере всегда «шестерку» свою ставит, Василька. А тот, если чего-то замечает, сразу в дверь стучит. Ну а любовничкам вполне хватает времени, чтобы привести себя в порядок.

– Как же ты до всего этого допер?

Костыль усиленно пытался делать вид, что его мало занимает рассказ Резаного. Но сам едва сдерживался, чтобы не рассмеяться от подвалившей удачи.

– А ты послушай, – возбужденно продолжал говорить Резаный, почувствовав, что Фомичева заинтересовал его рассказ, – у Васьки как-то раз живот прихватило. Когда он на очке мучился, я в это время в санчасть зашел. Прохожу по коридору. Слышу, какие-то уж очень знакомые стоны раздаются. Меня аж всего передернуло от возбуждения. Заглянул я в дверь, а там наш бугор посадил Зойку на стол, закинул ее ноги себе на плечи и солдатиком ее обрабатывает. Честно говоря, я едва удержался, чтобы за ним в очередь не встать.

– И что же ты сделал?

– А чего я сделал? Прикрыл аккуратненько дверь и на цыпочках по коридору вышел, чтобы их счастье хрупкое не спугнуть, а то заместитель по воспитательной работе мужик строгий. Ему может не понравиться, что его женушка таким успехом у блатарей пользуется.

– И ты никому не рассказал? – засомневался Костыль, впервые улыбнувшись.

– Бля буду, нет, – серьезно поклялся Артур, – тебе первому сказал, да и то для дела, может быть, и пригодится.

– Значит, ты говоришь, они трутся в одно и то же время, – задумался Костыль, понимая, что судьба предоставила ему еще один дополнительный шанс, пренебречь которым было бы так же глупо, как не воспользоваться расположением девицы, готовой к страстному соитию.

– Как электрички, точно по расписанию! – с энтузиазмом воскликнул Резаный, понимая, что Зойка и бригадир стали маленьким элементом их многоходового плана.

Паша Фомичев отпил из жестяной кружки чифирь. Горячая жидкость жарко разлилась по всем сосудам, усиленно гоня кровь. Невидимые кузнецы с завидным азартом застучали в висках.

Шел второй круг, а следовательно, напиток полагалось глотнуть дважды. Пить чифирь следовало без суеты, основательно, чтобы сполна насладиться его терпким и душистым ароматом. Костыль сделал еще один глоток и протянул кружку Артуру. Резаный был чифирщик со стажем, а потому никогда не спешил и как мог растягивал удовольствие. На этот счет у него была собственная нехитрая философия. К чифирю нужно подходить с душой. Это как обладать женщиной, предварительно обласкав ее. Приятность должна быть в теле, а от того желание только усиливается.

Резаный пил чифирь степенно, нахваливая каждый глоток. Чем-то он напоминал дворянина, вкушавшего изысканное французское вино в тенистой беседке яблоневого сада.