Тюрьмой Варяга не сломить

– Что здесь произошло? – сухо спросил Ховански.

Один из охранников, видимо, старший по званию, вытянувшись перед начальником, срывающимся голосом стал докладывать, указывая на мулатов:

– Кто-то из этих троих зарезал заключенного, господин полковник. К сожалению, никто не видел, как это произошло. Лейтенант Таккер все время находился рядом и отвлекся буквально на секунду… – полицейский замялся, но, найдясь, браво продолжил свой доклад: – Отвлекся, чтобы дать распоряжение, а когда повернулся… заключенный Кидс был уже ранен и лежал на полу. Мы ничем не успели ему помочь. – Полицейский с сожалением посмотрел на бездыханного Джонни Кидса, тело которого по-прежнему лежало на полу, перегородив весь коридор, рот был широко открыт, а остекленевшие глаза смотрели в потолок, а может быть, в вечность.

– А этот что? – так же сдержанно и сурово поинтересовался Томас Ховански, вскинув глаза на заключенного Игнатова, которому уже нацепили на запястья наручники.

– Мулаты сами все затеяли, – продолжал начальник охраны, – но русский оказался проворнее. Одному свернул челюсть, другому сломал руку, а третий наверняка теперь останется без яиц.

– Этих двоих отвести в госпиталь… иначе и они сдохнут до суда. А русского и этого третьего рассадить по одиночным камерам. Труп в морг! На медэкспертизу.

Два надзирателя принесли носилки, на которых лежал широкий зеленый мешок. Брезгливо, стараясь не запачкаться кровью, положили покойника на прорезиненную поверхность и упаковали его с головой, затянув «молнию» на самом затылке.

Подталкиваемый надзирателем, Варяг двинулся по коридору. Вдруг, что-то почувствовав, он резко обернулся и сразу наткнулся глазами на острый как бритва взгляд невысокого худощавого азиата Стива, который тут же отвернулся, сделав вид, что вовсе не интересуется русским.

Глава 10

Я тебя удавлю!

День был безнадежно испорчен. Каким-то образом журналисты сумели пронюхать об убийстве в исправительном центре, и вечерние газеты запестрели заголовками: «Очередное побоище в здании тюрьмы», «Куда смотрит суд?!», «Есть ли в тюрьме демократия?».

По ночному каналу был дан сюжет у здания исправительной тюрьмы, в котором бойкий репортер рассказывал о подробностях драки. Описание было настолько точным, как будто бы он вместе с Томасом следил за всем происходящим на мониторе. Увеличенным планом оператор показал этаж, на котором размещалась столовая, и в заключение добавил:

– До каких же пор будет продолжаться насилие в исправительном центре? А может, тюремная администрация решила взять на себя и роль судей?

Томас Ховански в раздражении выключил телевизор. Состоявшийся репортаж был могильной плитой на его дальнейшей карьере. Все его честолюбивые помыслы в одночасье сумел разрушить безусый юнец, который едва выпрыгнул из стен колледжа. Как объяснить теперь изысканной аудитории, что он заведует не пансионом для престарелых, а исправительным центром, а в тюрьме случается, что заключенные не только бьют друг другу рожи, но еще и убивают.

Ховански надеялся, что когда-нибудь его старания будут замечены и по достоинству отмечены и он сумеет сделать карьеру, а то и перебраться в Вашингтон и заняться политикой, но после этого репортажа стало ясно, что его исправительный центр автоматически попадает в число худших. А на всевозможных совещаниях более удачливые коллеги будут тыкать ему в спину пальцами. Отныне его участь – киснуть в четырех стенах до самой пенсии.

От нахлынувших размышлений сделалось невыносимо, и Ховански позвонил Фрэнки:

– Слушаю, – безрадостно отозвался Галлахер на противоположном конце провода.

– Это Том. У меня все валится из рук. Если бы не твоя дурацкая идея, то меня не мучила бы бессонница.

– Что ты так волнуешься? – невозмутимо спросил Фрэнки. – Тебя не должно волновать то, что произошло.

– А когда мне, по-твоему, стоит волноваться? Когда Дядюшка Сэм выгонит меня пинком под зад с работы?! Может, ты этого хочешь? Я проработал в учреждении пятнадцать лет и не имел ни одного взыскания, а сейчас меня могут просто вышвырнуть безо всякого содержания.

– Ты преувеличиваешь.

– И потом, мне не по душе вся эта вонь вокруг моего учреждения. Если газетчики начнут копать дальше, то нам не поздоровится обоим. Учти это! И как они обо всем узнали?! Моя тюрьма – это не место отдыха, а закрытое учреждение. Я начинаю думать о том, что моя тюрьма скоро превратится в один из филиалов вечерней газеты. Кто-то из моих сотрудников снабжает журналистов информацией.

– Том, тебя не должна беспокоить вся эта шумиха, ты им не по зубам. И потом… я сам обо всем рассказал газетчикам.

От приступа ярости у Тома перехватило горло:

– Да ты с ума сошел! Зачем тебе все это было нужно?! Я тебя удавлю!

Фрэнки хмыкнул в трубку, и Том даже представил, как ядовитая улыбочка разодрала его тонкие губы.

– Можешь не переживать, все идет так, как нужно.

– О чем ты говоришь, дьявол тебя побери! Эти журналисты способны копать не хуже ищеек! Они могут вытянуть даже то, о чем мы просто и не подозреваем! Хочу тебя предупредить: я не из тех, кто берет все на себя! Я выдам и тебя, и все твое вонючее ФБР! Я даже не стану торговаться, а сдам вас с потрохами, будете знать, как соваться туда, куда не следует. И чихал я на все твои обещания относительно моей предстоящей карьеры. Я сыт по горло твоей дружбой.

– Ты выговорился? А теперь выслушай меня, – в голосе Фрэнки сквозило трудноскрываемое раздражение. – Не будь глупцом, если не хочешь, чтобы тебя в вечерних сумерках переехал грузовик. У меня для тебя имеется приятный сюрприз.

– Что еще за сюрприз?! – орал в трубку Ховански. – Хватит с меня всех этих неожиданностей. От них у меня вылезут волосы раньше положенного срока.

– Сейчас от твоего крика расколется трубка. Подожди до завтра, а там можешь делать все, что хочешь, – и, не попрощавшись, бросил трубку.

Том Ховански вновь развернул газету. На той странице, где крупным планом был дан фотоснимок тюрьмы, белой стрелкой были указаны окна его кабинета, а ниже крупными буквами было приписано: «Отсюда начальник исправительного центра наблюдает за порядком».

Том в ярости отшвырнул газету и с тоской подумал о том, что завтрашний день будет значительно труднее, чем сегодняшний. Видно, сам черт надоумил его связаться с этим полоумным. Эх, попадись один из этих журналистов к нему в исправительный центр, так он сумел бы превратить его жизнь в ад!

Глава 11

Привет из прошлого

Фрэнки Галлахер сразу понял, что этот высокий, чуть сутуловатый старик в недорогом плаще и есть тот, кто звонил ему полтора часа назад. Старик увидел его первым и сразу подошел, точно они были давно знакомы. Без всяких приветствий он спокойно сказал:

– А знаете, я хочу передать вам привет от вашей русской приятельницы… Валентины. Помните такую? Вы тогда, кажется, служили в посольской охране.

Даже удар электрическим током не смог бы подействовать на опытного Фрэнки более устрашающе, чем имя этой русской подруги. Теперь он не сомневался в том, что встреча со стариком была очень тонкой комбинацией российских разведслужб.

…История с Валентиной случилась двадцать лет назад, когда Фрэнки в звании младшего офицера проходил службу в морской пехоте. Тогда он был молод, честолюбив, очень уверен в себе и считал, что женщины существуют исключительно для того, чтобы завоевывать их. Сам Фрэнки Галлахер числился женихом в доброй дюжине весьма приличных семей, а во время коротких отпусков не пропускал ни одного публичного дома в иностранных портах, где его тоже принимали за своего парня.

Совсем неожиданно он был откомандирован в Москву охранять американское посольство и заодно выполнять обязанности агента разведки. Неожиданный перевод Фрэнки воспринял как очередную улыбку фортуны и с рвением продолжал службу уже в новом качестве. Приятно было то, что свободного времени у него было теперь побольше, и он использовал его не для того, чтобы насладиться красотой памятников русской архитектуры, а чтобы увеличить число любовных побед, но теперь уже над московскими красавицами.

И все-таки Фрэнки влюбился.

Он никогда не думал, что страсть может быть такой пожирающей. Увидев Валентину – русскую машинистку из отдела информации, – он понял, что пропал.

Валентина была выпускницей филологического факультета Московского университета, бегло гoворила по-английски, была потрясающей в постели и к тому же оказалась неплохим учителем по русскому языку, так что через полгода общения с ней Фрэнки сносно разговаривал по-русски. Возможно, именно это обстоятельство, то есть безупречное знание русского, сыграло в его судьбе определяющую роль, когда его решили перевести в Европейское управление ФБР. Так что, можно сказать, благодаря именно Валентине он делал карьеру эксперта по «русской мафии».

Но он совсем не мог предположить, что через двадцать лет получит «привет» от Валентины в столь неожиданных обстоятельствах от какого-то незнакомого благообразного старика.

Фрэнки, натужно улыбнувшись, ответил:

– Я не понимаю, о чем вы говорите.

– Напрасно, – твердо отвечал старик. – Вот взгляните на эти фотографии, – и он сунул оторопевшему Фрэнки увесистый пакет.

Помедлив, Фрэнки вытащил одну фотографию, затем другую. Боже мой! Оказывается, русская контрразведка следила за каждым его шагом, даже в квартире на… как его… Кутузовском, где он проводил сладкие минуты в обществе Валентины.

– Вы знаете, кто я? – спросил Фрэнки, нехотя отдавая пакет старику.

– Что за вопрос? Разумеется, – старик осторожно взял пакет из рук Фрэнки, – иначе наш разговор с вами был бы беспредметен.