Каленым железом

– Вася, да ты что же это делаешь? – вдруг ужасалась Аня.

– Что? Что? – пугался и Вася.

– Ты зачем эти старые брюки надел?

– Они мне нравятся.

– Немедленно их сними. Они мятые.

– Ну и что, что мятые, черт с ними…

– Не черт, а это ты раньше мог неряхой и грязнулей ходить. А теперь ты женатый человек. Ты идешь со мной. Все скажут, что это я за тобой не слежу.

– Да в гробу я видел, что скажут, – огрызался Вася, но брюки все же переодевал, справедливо считая, что все это мелочи и не стоит из-за мелочей спор разводить.

Сам-то он, как ему казалось, совершенно не изменился. Он по-прежнему был весел, ровен, бодр. Правда, с институтом пришлось на время расстаться – Аня сдавала государственные экзамены, нужны были деньги, и Вася пошел работать техником в горную лабораторию. Да как-то там незаметно и остался. Поигрывал на гитаре, изредка встречался с друзьями, до сих пор неженатыми.

– Все в порядке, старики, – говорил он. – Я считаю, что я прав. Я сам пошел на это, и я прав. И потом, я вам скажу, у человека в доме должен быть суп.

– Суп и в столовой есть, – возражали друзья.

– Не то, не то… – смеялся Вася. – В столовой суп есть, но нету этой… эманации. Понимаете? Эманации. Когда все напряжено, и волшебное сияние от всего исходит, невидимое сияние счастья.

Тут какой-нибудь развеселый друг озабоченно щупал Васин лоб, отчего Вася первый же и хохотал.

Ну а если честно признаться, начал, начал его грызть какой-то маленький червячок. Потому что все вроде бы и нормально шло, да как-то не так, как-то не так… С одной стороны, наверное, действительно хорошо, когда женщина следит за тобой, просит, чтобы ты не гулял и не водил ночевать в дом веселых дружков. Когда она гладит твои рубашки и прикидывает хватит ли вам до получки тех ваших ежемесячных денег, на которые вы существуете без ропота и обиды. Конечно, хорошо, а то как же иначе? А иначе – пропадешь, опустишься, измельчаешь, погибнешь без возврата.

И, будучи человеком отчасти рациональным, Вася умом-то это понимал, но все его существо вопреки мировой логике восставало против этой непонятно почему унизительной для него опеки. Дыхания ему, что ли, не хватало? И ведь знал он, что существует даже такой специальный термин «обабилась», но отчего же так быстро-то? Отчего так быстро?

И вскоре стал молодой супруг вести себя, мягко говоря, не совсем корректно. Вредничать стал, капризничать, нехорошо улыбаться. И особенно злился оттого, что Аню как-то и не особенно удивила подобная перемена в его поведении. Как будто она давно уже была готова к этому. Ровно и спокойно она настаивала на сказанном, а при грубых Васиных словах запиралась, за неимением другого места, в ванной и там тихо читала, доводя его тем самым до окончательного исступления.

Вот так и стали проходить эти их обыденные деньки – в мелкой вражде и спорах, равно как ночи – в жаркой любви.

От таких потрясений и контрастных переходов Васины нервишки стали совсем сдавать. То все грубил, бывало, а однажды, исступленный, даже замахнулся на Аню кулаком.

Это случилось так. В ранней юности Вася баловался стишками. Стишки были так себе. Вася это понимал и вскоре свои версификаторские упражнения прекратил. Но у него была громадная амбарная книга, куда он записывал всякие лично им придуманные мысли, фразы и рассуждения. О жизни и смерти, о любви и правде, о том, что бога нет, но лучше бы, если б он был. Вася цели никакой не имел, делая эти записи. Впрочем, тут я, пожалуй, не совсем прав. Временами ему казалось, что это – костяк, фундамент, на котором он когда-нибудь построит хорошую, честную, умную книгу, не «амбарную», а вечную, построит и тем самым оправдает свое существование в этом мире. Потому не для того же родился он, Василий Феськов, на земле, чтобы только так вот есть, спать, ходить на работу, целовать Аню. Хотя – хорошо есть, хорошо спать, сладко целовать Аню.

И вот что еще интересно. Ей он почему-то свои записки никогда не показывал. Да и сама она особого любопытства не проявляла, когда он, вытащив книгу из старого чемодана, закинутого на антресоли, морщил лоб и вписывал туда мелким круглым почерком очередную свою, как он выражался, «толковую мыслю».

И в тот плохой день, когда все случилось, Вася пришел с работы, поел и решил записать в книгу вопли нервного мужика, которого он видел в автобусе. Мужик тот кричал, что он только что из морга, где лежит его любезный друг, лежит бездыханный, потому что он попал под электричку. «Сашка, Сашка! – кричал мужик. – И что ты наделал, Сашка! И ведь не пьяный ты был, а на работу шел, Сашка!»

Эти нелепые выкрики и хотел записать Вася. Но он книгу на антресолях не нашел. Он обрыскал один чемодан, другой, но книги нигде не было.

– Аня, ты случайно не видела, у меня была такая книга, «Амбарная» на ней написано, зеленая такая, толстая книга? – спросил он.

– Видела, – ответила Аня, сидевшая у телевизора с шитьем на коленях.

– А где она?

– В мусоропроводе, – спокойно ответила Аня.

– Да ты что? Ты шутишь? – побледнел Вася.

– Нет, не шучу, – любезно ответила Аня. – Нисколько не шучу.

Вася побежал на лестницу, открыл мусоропровод. Там к влажной его стенке прилип какой-то бумажный обрывок.

«…изнь дается человеку случайно. По случа…

…совпадению я явился в этот мир. Так какого же че…

…трусливо цепляться за него. Мир! И тянуть и муча…»

– Зачем ты это сделала? – вскочил Вася в комнату.

– О-о, какой сердитый муженек у меня, – улыбнулась Аня.

– Я тебя спрашиваю!

– Ая тебе отвечаю! Я случайно на нее наткнулась. И случайно прочитала. И знаешь, я тебе что скажу, большей пошлости, грязи, сальности и безвкусицы я в жизни не видела…

– Да твое-то какое до этого дело? – задохнулся от злобы Вася.

– А ты повежливей, пожалуйста, повежливей. Я не спорю, в конце концов, может быть, это и не мое дело, что ты пишешь гадости даже и про меня. Ты б хоть немножко подумал! ЧТО пишешь? Ты ведь как-никак теперь семейный человек!

Вот тут-то и замахнулся на нее Вася.

– Ах ты дрянь! – закричал он.

Но Аня смотрела на него по-обычному спокойно, как-то, я бы даже сказал, светло смотрела, беспечно, равнодушно.

– Если ты меня хоть раз когда-нибудь ударишь, я от тебя тут же уйду.

– Ах ты дрянь! – кричал Вася. – Ты зачем все делаешь мне назло? Ты что, умнее меня?

– Успокой нервы! – насмешливо бросила она и повернулась уходить по привычке в ванную.

– А, черт! – взвыл Вася и, оттолкнув ее, сам туда первый кинулся, закрылся на крючок.

Трясущимися руками вырвал он из брюк ремень и остановился в растерянности, потому что он ни разу еще в жизни не вешался и не знал, как это делается.

Он подошел к зеркалу и нерешительно примерил ремень, как галстук. Из зеркала глядело на него почти незнакомое, озлобленное лицо.

– Открой! Открой! Василий, немедленно открой! – бессильно лупила в дверь Аня, которая каким-то инстинктом почуяла, что на этот раз по-настоящему плохо дело. – Открой, открой! Вася, миленький, хорошенький, родной, ну открой, открой, открой!

– Ну, чего раскричалась? – грубо спросил Вася, рывком распахивая дверь.

– Вася, я не успела тебе сказать. У нас, у нас будет ма-а-ленький!..