Сотник. Чужие здесь не ходят

– Я вот только сейчас и узнал. Там лента атласная в траве валялась. Голубенькая… Видать, Дмитр-то зазнобе своей хотел подарить… да не успел вот…

– Да-а…

Выслушав, сотник решительно поднялся на ноги.

– Поедем, глянем. Покажешь! Как на покосе?

– Да косят… Завтра-то уж на похороны все… Горюют. Господине… – Встав, Зевота искоса глянул на Мишу. – Мне б за хлебами… на Кузьминых двор… Есть-то людям надо.

– Давай. Только быстро!

– Одна нога здесь, другая там, господине.

Поклонившись, Зевота вышел из горницы…

Сотник покачал головой:

– Ну да-а… С его-то ногой – да быстро? Так… Давай Демьяна сюда! Пусть вместо меня сегодня развод проводит!

Молча кивнув, секретарь распахнул дверь.

Полусотник Демьян – здоровенный молодой мужик с круглым лицом и кучерявой бородкою – уже стоял на пороге!

И это очень не понравилось Мише…

– Илья, задержись… Проходи, Демьян. Случилось что?

– Здравия желаю, господин сотник! – перешагнув порог, воин вытянулся, молодецки выпятив грудь. – Случилось. Утренняя сторожа на плесе у Медвежьего урочища трех покойничков обнаружила. Видно, течением вынесло. Говорят – свежие!

– Так могло и от Журавлей принести…

– Могло. Но этих-то парни узнали – свои. Корягиных холопы обельные и с ними рядович Ефим! И не по пьяни утопли – стрелами всех!

– Та-ак… – Михайла озадаченно уселся в кресло. – Стражу выставили?

– Так точно, господин сотник!

– Что ж… заодно и этих поглядим. А потом уж сообщим и деду Коряге… Холопы… доверенный человек… однако…

– Господине! – вдруг подал голос Илья. – Дед Корягин своих в Туров третьего дня отправлял. Хомуты купить, лодку, да и так, по мелочи… Еще хвастал, мол, в городе-то всяко дешевле, чем тут, на рядках или у выжиги Неждана. Хотя Неждан со своих недорого берет…

– Ага, ага… – Миша соображал быстро. – Значит, думаешь, их от самого Турова пасли? Потом выбрали удобный момент, местечко поглуше… Демьян! Там лодки поблизости не видали?

– Видали бы – доложили б, господин сотник.

– Добро. Сами поглядим… У Медвежьего урочища, говоришь? Так… Пока свободны все… Демьян! Живо малую ладейку готовить.

Выпроводив всех, Миша закусил губу и подошел к висевшему в простенке зеркалу из полированного серебра. Вздохнув, покачал головой, прищурился, глянув в глаза своему отражению:

– Ну, что скажешь, сэр Майкл? Опять началось? Мало нам в прошлом году трупов… Эх, черт… И кто ж опять безобразит? Если просто шайка – одно дело, а если… если опять подосланцы? Ой нехорошо, особенно – перед ярмаркой…

Не простой был парень Миша… Миша… Михаил Андреевич Ратников, управленец из высших слоев, бывший депутат Госдумы (и много кто еще) Михаил Андреевич Ратников из города Санкт-Петербурга, перемещенный силой науки в тело юного отрока. Раньше это как-то напрягало (не только других, но и самого Михаила) – уж слишком мудро, по-взрослому, рассуждал и действовал двенадцатилетний пацан.

Однако шло время, Михайла заматерел и много чего достиг, и уже не был тем белоголовым тонкошеим отроком, что еще года три назад. Доставшиеся от матери зеленые глаза смотрели жестко, цепко, создавая образ весьма недоверчивого и хмурого парня, чему способствовал и раздвоенный ямочкой упрямый подбородок, как у покойного отца. Губы, правда, еще остались почти что детскими, пухлыми, зато растительность на лице полезла уже давно. Светлая небольшая бородка, усы… мозоли на нижней челюсти, натертые подбородочным ремнем из-за постоянного ношения шлема. И еще мозоли, набитые упражнениями на костяшках пальцев. Вечные синяки и царапины, постоянный, несмотря на ежедневные купания, запах пота, въевшийся в войлочный поддоспешник… Миша всегда хотел быть воином – и стал им. Да не простым воином – сотником, начальником и командиром им же созданной Младшей стражи – дозорного отряда из числа отроков Ратного и ближних к нему деревень…

Адаптация прошла успешно, однако ж с тех самых – первых – пор появилась у Михайлы привычка к внутренним монологам или диалогам с язвительным Михаилом Андреевичем, иронично обращающимся к Мишке «сэр Майкл». Зачастую Мишка легко побеждал Михаила Андреевича Ратникова, и тот на некоторое время как бы засыпал, но когда выпадала спокойная минутка, мысли, отнюдь не детские, начинали литься многоводной рекою, захватывая сознание безраздельно.

Что же касаемо всех дел… Это только сказки, что человек из будущего может запросто перевернуть прошлое, переделать его под себя! Скорее наоборот, это прошлое – нынешнее настоящее! – сильно повлияло на Ратникова, схватило за шиворот, потащило, особо не спрашивая – куда. За прошедшее время Миша сильно изменился, и не только внешне – заматерел, стал куда более циничным, расчетливым и грубым, и самое главное – привык к человеческой крови и смертоубийствам, как обыденному методу решения многих проблем. Вот уж поистине: нет человека – нет проблемы!

А вот эти проблемы – подобные сегодняшней – как раз и должен был разрешать Миша в меру своих сил и способностей, на что имелось прямое распоряжение ратнинского воеводы Корнея Агеича Лисовина, родного Мишиного деда. Человеком дед был суровым и за «порядок» спрашивал строго.

«Малая лодейка» – однодревка с невысокими бортами-насадами (Миша именовал ее – «шестивесельный ял») – уже покачивалась у пристани. Гребцы с загребным – дюжие парни – при виде сотника приосанились и перестали задирать идущих по бережку девчонок – те шли к мосткам полоскать белье. Тут же, невдалеке от ладейки, приткнулся и челнок покосного старшого Зевоты Хромца. Зевота, дожидаючись, сидел на корме и стругал какую-то палку.

– Вперед! – ловко запрыгнув в ладью, приказал Михайла. – Вон за тем челноком. Зевота – показывай дорогу…

Плыли хоть и против течения, да ходко, не такой уж и быстрой была Горынь-река, а ближе к берегам вода и вообще частенько почти стояла, а лодки были не настолько большими, чтоб всерьез опасаться мелей – чай, не торговые ладьи!

Было еще утро, но солнышко уже начинало припекать, по всему чувствовалось, что день будет жаркий. Ну, и хорошо, что не дождь – тот бы точно все следы смыл! Если они, эти следы, еще вообще остались…

Скептически хмыкнув себе под нос, Миша всматривался в берега, заросшие ивой и черноталом, на заливные луга с пасущимися стадами, на синевший невдалеке густой смешанный лес. Не выплывая на стремнину, лодки держались близехонько к берегу, так, что можно было протянуть руку и сорвать осоку или рогоз. Совсем рядом, за брединой, выпорхнули из густых зарослей вербы скворцы – взъерошенные, мокрые – видать, спасаясь от жары, залезли на отмели в воду. Чуть дальше, на лугу, отцветая, догорал белыми звездочками белозер, грелись на ярком солнышке красно-белые «кошачьи лапки», а чуть дальше, за разливанным золотом лютиков и купавниц, многобашенной крепостью покачивались густо-розовые елочки кипрея. Отражаясь в спокойных водах, медленно проплывали по небу белые кучевые облака, похожие на чудесные замки, в кустах пели жаворонки, а рядом, в тенистом омутке, всплеснула какая-то крупная рыба.

– Ой-ё! Осетр! – восхищенно бросил кто-то из гребцов.

– Сам ты осетр! То ж видно – щука!

Миша улыбнулся – отроки еще, почти дети. Впрочем, по здешним понятиям – уже куда как взрослые, всем по четырнадцать лет, а кому и поболе. Скоро жениться пора, а они тут… как дети!

– Сам ты щука! Говорю же – осетр!

– А ну отставить разговорчики! – покосившись на сидевшего рядом Мишу, живо пресек загребной – младший урядник Регота. Постарше других, посолиднее, с уже пробившимися усиками и бородкой.

За излучиной потянулись леса, река сузилась, берега стали выше, и густой лес подступил к самой воде, цепляясь корявыми ветками за весла. Течение усилилось, и гребцам пришлось попотеть, пока вновь не оказались на плесе.

– Приплыли почти, – оглянувшись, крикнул с идущего впереди челнока Зевота Хромец. – Эвон – покос… – он показал рукой на заливной луг. – А вон, в тех кусточках… там полюбовнички…

– Давай туда, – быстро приказал Михайла.

Похоже, тела так никто и не трогал, даже дикие звери еще не успели подойти, обглодать. А вот муравьи – те уже да, позвали повсюду! Мертвая, бесстыдно оголенная девушка лежала в луже собственной крови с перерезанным горлом. Белое, все еще красивое, лицо ее напоминало ромейскую статую. Большой рыжий муравей деловито полз по лбу к носу…

Невдалеке, на подстилке из мягких медвежьих ушек и таволги, лежал молодой парень с черной стрелой в груди.

Вокруг весело щебетали птицы.

Глава 2

Погорынье – Туров. Август 1130 г.

В распахнутых глазах мертвой девушки отражалось бледно-синее, с плывущими облаками, небо. Пахло пряной травою и сладким медовым клевером… а еще – кровью. Над лужей потемневшей и уже запекшейся крови жужжали противные изумруднозеленые мухи.