Сотник. Чужие здесь не ходят

– Дневальный! Ермилу-десятника покличь! Пусть заглянет.

Уж, конечно, ехать самолично в Туров (как поступил бы еще года два-три назад) Михайла вовсе не собирался – не позволяла занимаемая должность. Не дело сотника так вот мотаться, на то подчиненные есть… Не зря ведь в управленческой науке придумали делегирование полномочий. А без этого какое же управление? На семь частей при всем желании не разорвешься никак. Не нужно это. Да и несолидно – так и уважать перестанут совсем.

– Поручик Ермил… по вашему приказанью…

– Да не тянись ты, друже… Садись вон, кваску испей… Только сам себе наливай вон, из кувшина. Мне заодно плесни – жарко.

Славный юноша. Сколько ему – шестнадцать? Да, где-то около того. Как и рыжему Beлимудру-Вельке. Вытянулся уже, но еще не успел заматереть. Смуглый, узкое, обрамленное длинными темными волосами, лицо. Ермил чем-то походил на ромея или венецианца. Умен, начитан, предан. Всегда спокоен, несуетлив. Перед начальством не заискивает, себе цену знает. Серые глаза смотрят по-взрослому, цепко. Сирота. Выходец из Нинеиной веси, но со старой волхвой не дружит… мягко говоря… Дружит с землячком своим – Велькой, и еще с одной девушкой, Добровоей Истоминой. Правда, девица эта та еще – воин в юбке. Из лука, из арбалета бьет, с рогатиной управляется, с мечом…

– Ну, как? Вкусен квас-то?

– Ага…

Серые глаза юноши вопросительно смотрели на сотника… Правда, никакого нетерпения Ермил не выказывал – спокойно пил себе квас. Раз уж угостили.

– Сегодня же отправляйся в Туров, Ермиле, – сотник не стал мучить парня ожиданиями. – Там встретишься со Ставрогиным… Помнишь его?

– Артемия Лукича? – Ермил спрятал улыбку. – Да помню – дознаватель княжий.

– Ну и хорошо. Как смеркаться начнет, подойдешь к детинцу, прямо к мосточкам, к башне… Там и стой…

– И долго?

– Увидишь… Да уж не до утра, парень! – усмехнувшись, Миша протянул посланцу берестяную грамотцу, саму собой скрутившуюся в свиток. – Послание мое передашь. Там – так себе – поклоны да просьба немножко помочь… Самое главное обскажешь на словах. Слушай…

Проводив юношу, сотник вновь принялся ходить по горнице – думал, как всегда, мысленно разговаривая сам с собой, сам с собой споря. Пока не имелось конкретики, можно было обдумать так сказать – общее…

«Почему убийства произошли именно сейчас? Ведь почти год все было спокойно… А? Что скажете, сэр Майкл? Может быть, есть какое-то важное дело, событие… которое кому-то очень хочется сорвать!

А ведь есть такое! В двадцатых числах сентября – на «осенины» – запланирована большая суконная ярмарка или, как тогда говорили – «торжки». Ярмарка – слово немецкое, пока что неведомое, поэтому и «торжки». На торжки обычно собирались по отраслям – скажем, тележных дел мастера и саночник, или горшечники, кузнецы, ювелиры… На этот же раз – суконники. Впервые в Ратном. И тут не только в престиже дело, хотя и не без этого – среди сукноделов и торговцев сукном бедняков не водилось. К тому же-и это главная причина – я на паях со старостой Аристархом совсем недавно открыли сукновальную мануфактуру, опередив «осевое время» (выражаясь словами философа Карла Ясперса) веков этак на пять. Ну, а почему бы не открыть? Производительные силы для этого имелись – и сукновальные станки (изобретать не надо), и ткацкие станы, и двигатель – верхнебойное водяное колесо. Ну и рабочая сила… Еще имелись малоимущие свободные люди, еще не всех закабалили – вполне можно было нанять, тем более в законах – в «Русской правде» – договор найма был прописан особо. Наймитами там называли закупов. Согласно статье семьдесят третьей «Русской правды» наймиты находились фактически на положении временных холопов, поскольку должны были работать на хозяина до возвращения купы – денежной или вещевой ссуды, то есть «лицо, лишенное права отходить от своего хозяина, пока он долга своего не заплатил или не отработал». За попытку уйти от господина не расплатившись и за кражи закуп может быть обращен в полное холопство согласно дополнениям к основному закону – статьям пятьдесят пятой, пятьдесят шестой, шестьдесят четвертой – так называемой «Пространной правды». Я правда немножко иначе смотрю на «купу» – разбив ее на две части: собственно «купу» – аванс – и – зарплату.

Слава богу, цеховое движение еще не имеет на Руси такой силы и распространения, как в Европе – не надо отчитываться перед цеховыми старшинами за количество станков и работников, размер оплаты труда и время работы. Эта вот правовая отсталость, неразработанность трудового права, нынче мне на руку. А что? Может, и выгорит дело. Да обязательно выгорит!»

Давно размышляя над безопасностью родного села – по сути-то давно уже города или, лучше сказать, торгового поселения, «рядка», – сотник пришел к выводу, что такую безопасность (пусть даже и относительную) может дать не только благоволение князя, но и деньги! Хорошие, большие деньги, на которые можно много чего сделать! Такие вот денежки ратнинцы понемногу и зарабатывали – открывали мануфактуры: оружейные мастерские, бумажную мельницу, даже ткацкая имелась…

Тут другое нужно было продумать – кое-что об уважении и отношении людей. Богатство – от Бога, трудись и богатей – это ведь протестантская этика, а до появления протестантизма, до знаменитых девяноста пяти тезисов Мартина Лютера еще ого-го сколько! Да и… Где германские земли, а где – Русь? Впрочем, и на Руси что-то подобное появлялось… появится – в Новгороде, лет через триста. Стригольники, жидовствующие и прочие ереси – самый настоящий русский протестантизм! Ну, до того далеко еще… Хотя – надо! Если уж думать глобально, то без идеологии – никуда.

«Ох ты ж, сэр Майкл! Не слишком ли замахнулся? Ишь ты – протестантизм! Философ, ага… Марк Аврелий… Бэкон… Спиноза…

Давай-ка, сэр Майкл, – спустись с небес на землю, о земном подумай! О насущном. Как там у Блаженного Августина? Град Земной и град Божий? Так вот – о граде земном. О Божьем – уж потом как-нибудь, на досуге… Пока же конкретные проблемы нужно решать – и как можно быстрее!

Итак, сэр… Что вырисовывается? А то, что кто-то очень хочет сорвать торжки – вот что! Конкуренты – мастера-суконники, возможно – купцы. И очень может быть – их кто-то умело и тонко направляет… Ясно кто – Юрий, суздальский князь, старый и упертый вражина, интриган, каких еще поискать! Между прочим – будущий основатель Москвы! А ведь когда-то не так и давно боярин Сан Саныч Журавль с Дамиром-мастером (люди из будущего!) предлагали Юрию все! Технологии, обучение войска, социальная инженерия – все ради того, чтоб Русь вновь стала единой, крепкой… Пусть даже под Юрием… И не было бы никакого ига! А к Юрию имелись подходы – просто сложилось так… Отказался! Не захотел быть кому-то обязанным, сам замыслил всех под свою власть! Вот уж точно – Долгорукий… С той поры «журавли» – а потом и ратнинцы – самые главные его враги. Слишком уж много узнал Юрий-князь… Слишком уж многое ему поведали… Надеялись… Увы!»

Добравшись до Турова с попутным купеческим караваном – три большие ладьи и две долбленки, – Ермил первым делом зашел в корчму. В ту, что на самой пристани…

Уселся в углу, заказал на половину ромейской медяхи сыто да пирожки с горохом – пищу бедняков, да, потягивая сладковатый напиток, незаметно поглядывал на посетителей, а больше – слушал. В корчме ведь много чего говорили, тем более сейчас, ближе к вечеру.

Народишку собиралось все больше, и люд-то был самый простой – грузчики, лодейщики, артельщики-каменотесы, плотники да прочие мастеровые, из тех, кому на заезжий дом Галактиона Грека путь заказан, потому как там – только для «лучших» людей, для купцов да приказчиков – гостей торговых. Здесь же, у пристани, народец попроще… Песни пели, болтали, с азартом следили за петушиным боем, устроенным каким-то смуглявым типом, потом подрались – но пока что так, вполсилы, не взахлеб.

– Парень… пирожка не отломишь? – уселась рядом какая-то тощая девка. Босая, в серой посконной рубахе до щиколоток, запона сермяжная, веревкой простой подпоясана, на голове – черный платок, из-под платка – белесые пряди. Лицо узкое, смуглое… хотя нет – скорей, просто загорелое… впалые щеки, длинный тонкий нос да большие светло-серые очи.

Несмотря на молодость, Ермил был юношей умным и в высшей степени наблюдательным, да и господин сотник много чему научил.

Девчонка… Паломница, верно, или просто нищенка. Не сказать чтоб уродка, но и красивой не назовешь. Хотя смотря как поглядеть… Вон, Добровоя тоже не всем красавицей кажется… Может, и эта – если отмыть да приодеть…

– На, кушай! – отломив полпирога, Ермил щедро поделился с нищенкой. Да тут же, вспомнив присказки сотника, не удержался, съязвил: – Ни в чем себе не отказывай, дщерь! Сыта тебе купить? Или пива хочешь?

– Спаси тя Бог, милостивец! – мотнув головой, нищенка перекрестилась и с жадностью впилась зубами в пирог.

– Кушай, кушай… Эй, человече! Сыта еще принеси… И пирог гороховый…

– Гороховых нету, господин, – оправив рубаху, поклонился корчемный служка. – Не спеклись еще.

– А что есть?

– С белорыбицей да с куриными потрошками! Вкусные зело.

– Окстись – с потрошками! Сегодня ж пятница – постный день!

– Так какие нести?

– Давай уж с белорыбицей.

Прислушиваясь к разговорам вокруг и посматривая на девчонку, Ермил напустил на себя самый благостный вид… И лихорадочно соображал, думал! Вот эта нищенка… Зачем она подсела именно к нему? Для встречи Ермил оделся уж очень просто – в сермягу да лапти, едва ль не во рвань – а тут, в корчме, были куда более зажиточные посетители… У них бы и выпрашивала! Подали бы не в пример больше… Значит, тут другая цель. Верно, что-то разузнать на первое время. А Ермила выбрала, потому как тот все же производил впечатление человека, которого можно было не опасаться. Этакий простоватый деревенский парень…

– Тя как звать-то?

– Фекла. Паломница я. Из Стародуба.

Ишь ты – Фекла! А ведь не врет, что паломница. «Фиту» – «Ф» – выговаривает уверенно. Местные бы сказали – «Хвекла».

– А на богомолье-то куда?

– Да возвращаюсь уже. С Волыни, с обители дальней. Вот в Турове помолюсь, в ваших краях обителей много! Да тут и сытно все ж, – со всей откровенностью вдруг призналась девчонка. – Осень скоро. Говорят, где-то рядом торжки будут…

– Кто говорит? – Ермил навострил уши.

– Так на пристани… И вон тут, в корчме, болтают.

И впрямь – болтали. Кто-то вспоминал своих знакомых сукноделов, ткачей, кто-то собирался продать на торжках шерсть… Ну, понятно все – событие! Не часто такие торжки проходят… ну, дай Бог – будут и каждый год.

С другого боку уселся на скамью бугаистый парень, по виду – мастеровой, плотник или каменщик. Одежка посконина – и красного атласа кушак! Одна-ако…

Заказав хмельной квас, парняга сразу же намахнул кружку и довольно передернул плечом:

– Ух, и славно ж!

– На здоровьице! – с улыбкой покивал Ермил.