Космический капкан

Лемуриец позади начал проявлять признаки беспокойства.

– Извините, мне показалось, что вы звонили не на Процион, – проблеял он. – С Проциона моцион мы не сделаем в Мамбасу.

Жмых оглянулся, в очередной раз пожалев, что у него нет с собой газовика. А схватываться с лемурийцем голыми руками, пожалуй, не стоило.

– Ты в курсе, парень, что подслушивать нехорошо? – нахмурившись, спросил Жмых.

Лемуриец смутился. Щелочки его зрачков даже немного расширились.

– Правда? – переспросил он.

– Точно, – ответил Глеб.

– Так я и не подслушивал. Случайно вышло. В ждал, когда освободится телефон, чтобы позвони своей любимой Амалии.

– Она что, тоже лемурийка? – бесцеремонно спросил Жмых.

– Да. Конечно. Мне нравятся некоторые земные девушки, я могу посвятить им строфу-другую, но в же лемурийки прекраснее.

– Ага. Кошки облезлые, – бросил в сторону! Жмых. – Ни кожи, ни рожи, и фигуры, как у подрос ков.

– Извините, не расслышал вас, – шевельнул ушами лемуриец.

– Я говорю: к слову о девушках, надо еще позвонить. На Процион. Я и собирался звонить на Процион, но вспомнил, что моего звонка очень ждет один друг.

– Звоните, – скорбно вздохнул поэт. Опасаясь оставлять за спиной безумного лемурийца, который к тому же раскусил его хитрость, Жмых постоянно оглядываясь, набрал двадцатидвухзначнь номер. В наушнике щелкнуло, и томный голос проговорил с придыханием:

– Алло!

Изображение на экране по какой-то причине не появилось. То ли со связью случились перебои, то ли Софочка не хотела, чтобы ее видели без макияжа. Женщины к видеофону всегда относились с презрением, предпочитая голосовую связь.

– Соф-и-иик, – постаравшись изобразить максимальную нежность, позвал Жмых.

– Это ты, Глебчик, дорогой? «Узнала», – самодовольно подумал Жмых.

– Ну а кто еще? Я, конечно.

– Ты где? На Проционе?

– Пока нет. Но скоро буду. И упаду в твои объятья, Софик.

– Ты при деньга-а-ах? – протянула она.

«Вот ведь, – подумал Глеб, – только деньги ее и интересуют. А сколько я на нее, дуру жадную, спустил прошлый раз?»

– Не волнуйся, не на мели, – соврал Глеб. – Все просто отлично. Только соскучился очень. Ты же меня знаешь. – Так приезжай скорее, – голос у Софочки стал медовым, – ты же знаешь, я всегда тебя жду. – Обязательно приеду, – пообещал Жмых. – Слушай, Софа, я решил с тобой не расставаться. Делаю, тебе предложение. Официальное. Кольцо вручу лично. При встрече.

На другом конце линии на несколько секунд воцарилось молчание.

– Правда?

– А то?!

«Могу и жениться, – отстраненно подумал Глеб. – На месяц стану семейным. Надо же где-то перекантоваться. Даже фамилию ее возьму. Чем чаще меняешь фамилию на законных основаниях, тем лучше. А как же ее фамилия? Цуккермейстнер, кажется. Хорошая фамилия».

– У меня тепло и уютно, – проворковала Софочка, – когда тебя ждать, котик?

– Кто там? – вдруг зазвучал в трубке грубый мужской голос.

– Ой, – вскрикнула Софочка.

– Это еще что такое?! – проговорил Глеб. – Кто там у тебя?

Поэт– лемуриец ахнул и принялся сочувственно трясти головой, словно козел, ворвавшийся в огород, полный тугих капустных кочанов.

– Я спрашиваю, кто там?! – зазвучал снова грубый голос. – А ну ты, гадюка, включи-ка мне изображение на минутку. Чтобы я знал, кому всадить нож сердце!

– Нет, – крикнула Софочка, – я люблю тебя Друмда! И тебя, конечно, Глеб! Приезжай, я согласна.

Связь оборвалась.

– Та-а-ак, – протянул Глеб и грохнул трубку на рычаги. – Друмда, значит! Ну и имечко у этого типа или фамилия? Такую фамилию я бы себе не взял…

Визит на Процион откладывался. Мало ли что Софочка согласна. Можно, конечно, полететь, посмотреть, что там за Друмда с грубым голосом. Но разборки с любовниками Софочки – а они сплошь воры убийцы – сейчас совсем ни к чему. Только зря потратил деньги…

– Извините, – приблизился лемуриец, – я опять случайно услышал ваш разговор и хочу сказать: не расстраивайтесь так! – Он положил руку на плечо Глеба. – Нет, в самом деле, любовь стоит того, что ней говорят величайшие поэты прошлого. Она стоит величайших жертв, которые ей приносят. Но мне хотелось бы, чтобы вы поняли. С крахом любви не завершается жизнь. Вы наверняка встретите девушку прекрасную во всех отношениях. Ту, что со временем разделит ваши чувства, завладеет вашим сердцем. По этому поводу у меня есть пара строк. Не желаете послушать?…

– Нет! – ответил Глеб со всей возможной мягкостью, хотя тирада поэта-лемурийца вызвала у нег серьезное раздражение. Он осторожно освободился о лежащей у него на плече ладони. – Может быть, другой раз.

– Но ведь другого раза может и не быть.

«Оно и к лучшему», – подумал Жмых, а вслух сказал:

– Ты не против, лохматый, если я сделаю еще один звонок?

– Вы так сильно ее любили? – поинтересовался поэт.

– Возможно, – уклончиво ответил Глеб, повернулся и принялся выстукивать новый номер. Поэт все время оставался в его поле зрения. Кто знает, чего ждать от лемурийца? Что может вызвать его гнев? Напрасно он брякнул это в высшей степени неудачное обращение – «лохматый». Но лемуриец и правда даже не заросший, а именно лохматый! А взгляд на бледном лице так и пылает.

Жмых ласково улыбнулся лемурийцу и подумал, что, если разгорится конфликт, надо сразу его вырубать. Поискал кругом тяжелое и решил, что ударит его в лоб трубкой.

На сей раз экран просветлел. На нем обрисовался изящный дамский силуэт. Суровая брюнетка сжимала в тонких пальцах бокал с вином. Левая рука, украшенная тяжелым золотым браслетом, лежала на подлокотнике кресла. Длинные ногти брюнетки отливали темно-алым, словно она только что потрошила голыми руками тушу дикого зверя.

– Мари, – выдохнул Глеб, – давно не виделись.

– Давно, – согласилась Мари, разглядывая собеседника с неодобрением. – Пожалуй, это и к лучшему? Где это ты? Похоже, в космопорте?

– Вроде того, – откликнулся Жмых. – Представь себе, приехал, чтобы вылететь к тебе сей же час. Как ты на это смотришь?