Бунт при Бетельгейзе

Один из полицейских хотел застегнуть на руке Эдварда наручники, но тот вдруг дико заорал и вытащил из-под рубашки брусок пластиковой взрывчатки. Устроен он был почти так же, как граната. Предохранительное кольцо, скоба, и, собственно, сама взрывчатка. Зубами сорвав кольцо, Цитрус поднял взрывчатку мусонов над головой.

– Только прикоснитесь ко мне! Только выстрелите! Все взлетим на воздух!

Большинство присутствующих бросились на землю. С бомбами шутки плохи…

– Это димлетид, – побелевшими от страха губами прошептал полицейский офицер. – Разнесет всё вокруг. И катера. И нас – в капусту. Страшная штука.

– Лежите, ребята, лежите, – подал голос Швеллер. – Нас проблемы легавых вообще не касаются.

– Не двигаться, придурки! – прорычал Иванов своим.

– Я сажусь в полицейский катер. И улетаю, – объявил Цитрус. – Мне уже всё равно! Если кто дернется – бабахну тут всё незамедлительно. И не вздумайте гнаться за мной!

Широкими шагами он направился к ближайшему полицейскому катеру. Люди испуганно шарахались в сторону – хотя заряда гранаты наверняка хватило бы, чтобы достать их и за пятьдесят, и за сто метров…

Пилота не пришлось просить покинуть кабину. Полицейский выскочил оттуда сам, лег на землю и закрыл голову руками.

– Молодец, сообразительный парень, – одобрил Эдик, – вот, берите пример с него! – Заглянул внутрь, убеждаясь, что в машине больше никого нет. Забрался в салон. Нажал на сенсор закрытия дверей.

Как только створка опустилась, толпа зашумела, все вскочили с земли и кинулись к своим катерам, будто те могли защитить их от взрыва.

Цитрус уселся в кресло, больной рукой потянул на себя штурвал, другой продолжая придерживать взрыватель гранаты. Катер начал подниматься в воздух.

– Неудобно-то как! – проскрипел зубами Цитрус. Действие обезболивающего заканчивалось, рука ныла и плохо его слушалась.

Эдвард потянул рычаг на себя, развернул катер, круто забирая вверх, потом завис в десятке метров над замершей в ужасе толпой. Боль в руке стала нестерпимой.

– Да гори оно всё огнем! – прокричал Эдвард, швырнул бомбу в открытое окно и перехватил штурвал освободившейся здоровой рукой.

Чудовищной силы взрыв спустя несколько секунд тряхнул катер так, что, казалось, он рассыплется в воздухе. Но надежная машина выдержала. В иллюминатор на полном ходу впечатались чьи-то ноги в ошметках полицейской формы и оторванная голова Швеллера. Голубой глаз, не мигая, смотрел на должника сквозь противоударное стекло.

– А-а-а-а! – заорал перепуганный Эдвард и рванул штурвал на себя. Послышался глухой щелчок, и штурвал заклинило. Скорее всего, взрывом смяло связанные с ним напрямую рулевые стабилизаторы.

Следуя с максимальным ускорением, полицейский катер устремился в небо. Как ни дергал Эдвард штурвал, как ни пинал его ногами, получить контроль над управлением не удавалось. Машина неслась отвесно вверх с бешеной скоростью – прочь от планеты, пробиваясь в густую черноту космоса.

Цитрус задраил иллюминаторы, переключил энергосистемы катера на межпланетный режим и приготовился к смерти: бортовой компьютер начертил четкую траекторию полета – следуя тем же курсом, через семнадцать часов катер сгорит, влетев в ближайшую звезду.

Эдик прикинул, как можно замедлиться. Возникла пара интересных идей. Включение тормозных двигателей закончилось катастрофой. Основной движок, переведенный на полный ход, выдавал столько мощности, что тормозные попросту прогорели. Тогда Эдик открыл топливные баки и принялся сливать горючее в открытый космос. «Вот кому-то радости будет, когда обнаружит расплескавшееся в межзведной пустоте топливо! Его же можно при желании собрать и использовать».

Двигатель вскоре зачихал, а затем и вовсе заглох. Катер прекратил набирать скорость. Эдик выдохнул с облегчением, откинулся в кресле.

Счастье его было недолгим. Через пару часов к дрейфовавшему в черных просторах космоса катеру пристыковался линейный крейсер межгалактической полиции. Эдика заковали в наручники, препроводили на борт полицейского корабля и швырнули в клетку.

– Убийца! – глядя на него с ненавистью, сказал один из копов. – Теперь-то ты не скоро на свободе окажешься. Можешь быть в этом уверен, подонок. Если бы ты попал к нашим коллегам из Баранбау – тебя бы на месте шлепнули. Как просили они, чтобы тебя им отдали! Но наш капитан – кремень. Повезло тебе, отконвоируем тебя в пересыльную тюрьму на Эпсиолне Эридана. Только не радуйся сильно, тебя и там достанут. Да… Это уж точно.

– Слушай, – Эдик припал к решетке «обезьянника» и жарко зашептал: – Я, между нами говоря, очень богат. Дедушка оставил мне в наследство бубличную фабрику на Амальгаме-12… Большую такую фабрику. Больше, чем ты можешь себе представить!

Глава 2

ЗАМОЧИТЬ ЦИТРУСА

– Определить наказание в виде ста тридцати двух лет пребывания в колонии общего режима астероидного типа по выбору министерства юстиции, – закончил чтение длинного приговора судья, вытер пот со лба и стукнул деревянным молотком по полированному столу. Ручка молотка обломилась, и набалдашник, отскочив от гладкой поверхности, красиво вращаясь, полетел в зал. Однако угрозы для людей он не представлял – публики было мало, несколько репортеров да пара темных личностей, работающих то ли на правительство, то ли на мусонов. Набалдашник шлепнулся в задних рядах, попрыгал под креслами и затих.

За время судебных заседаний, длившихся без малого год, Эдик Цитрус не раз доводил судью до белого каления. Он бессовестно врал, рассказывал неправдоподобные байки, требовал очных ставок, давал показания и тут же отказывался от них. К большому сожалению судьи, до «шлюза», как называли высшую меру в органах юрисдикции межпланетного пространства, проделки Эдварда не дотягивали. Законы межпланетных территорий отличались мягкостью и терпимостью даже к закоренелым коскам, сомнения истолковывались, в пользу подсудимого, выдачу пойманных в космосе преступников на планеты правила не предусматривали. За все преступления судили здесь – на орбитальной станции у Эпсилона Эридана, в самом большом астероидном поселении Галактики. Именно отсюда коски направлялись в колонии разных миров.

– Спасибо, ваша честь! – во весь голос заорал Цитрус. – Было так приятно с вами познакомиться! Общение с такой высокоинтеллектуальной и гуманной личностью доставило мне подлинное удовольствие. Несказанное удовольствие! Сказочное удовольствие! Я словно бы…

– Уведите его, – попросил судья, наливаясь краской. – Приговор обжалованию не подлежит. Так что надеюсь, в ближайшие сто тридцать два года я вас не увижу, Цитрус!

Судья, наконец, осознал, что сегодня – последний день процесса, и улыбнулся искренне, совсем по-детски. Можно было подумать, будто он выиграл в лотерею крупную сумму денег.

– Не забуду вашу доброту, – крикнул Эдвард вслед удаляющемуся прыгающими шагами судье – не так-то легко сохранять степенную походку при силе тяжести в десять раз ниже земной. – Хотя шестнадцать лет вы мне зря накинули. Не вступал я ни в какие сговоры, действовал сугубо сам, по собственной инициативе! Я вообще всегда работаю один – никому в этом мире нельзя доверять!

– Как частное лицо скажу тебе: заглохни, погань! – обернулся от дверей снявший парик с потной лысины судья. – Голоса твоего уже слышать не могу.

Конвоиры подхватили Эдварда под руки и потащили по темному коридору к грузовому кораблю, предназначенному для перевозки заключенных внутри планетных систем.

– Куда, куда меня везут, граждане начальники? – обратился Цитрус к конвоирам, как только судья скрылся из вида. – Я не хочу на Лямбду Большого Пса! Там, говорят, открытым способом добывают плутоний, а скафандры защиты дают рваные. Сто тридцать два года я там точно не протяну – пусть на плутонии парятся те, у кого срока короткие! И на Дзету Змееносца не хочу. Там «красная» зона, всё по звонку, слова лишнего не скажи…

– Да уж, слова не сказать, без этого ты точно помрешь, – хохотнул низенький толстый конвоир, похожий на большой воздушный шарик. – А насчет колонии не переживай, отправят тебя на Бетельгейзе, как инвалида. У нас система гуманная, на тачку не поставят. Колония номер шесть на Бетельгейзе – место, что надо. Работа легкая, условия хорошие…

При этом толстый конвоир почему-то гадко ухмыльнулся.

– Что еще за номер шесть? Почему номер шесть? – всполошился Эдвард, поглаживая культю левой руки. – Там много колоний, что ли?

– Нумерация сквозная по всей Галактике, – сквозь зубы бросил другой конвоир. – Если бы не твое увечье, давно бы ты резиновой палкой по рогам схлопотал. Помалкивай да шагай вперед!

Цитрус счел за лучшее замолчать на некоторое время. Обидно, конечно, потерять руку. Все копы, которым он твердил, что у него началось заражение, в ответ только смеялись, называли грязным убийцей и отъявленным мерзавцем. Рука рукой, но сколько уже бонусов он получил благодаря ее потере! Палкой вот сейчас не ударили. Да и срок ему определили не триста сорок лет, как планировалось изначально, а всего сто тридцать два. Можно даже выйти на свободу, если очень повезет. Продолжительность жизни всё увеличивается…

Потом, режим содержания. Эдварду полагался дополнительный паек, и теперь его отправят на Бетельгейзе, а не на плутониевые рудники. Неплохо! Руку, если разбогатеешь, можно пришить. Донорскую. Главное, проследить, чтобы была не очень волосата – а то с браслетом неудобно носить, волосы вырываются. Ну и негритянскую руку, наверное, всё же не надо. Хотя и стильно, но как-то больно вызывающе – одна белая, другая черная… А пока достаточно и простого протеза – куска пластика с крючком на конце. А лучше всего руку клонировать, правда, это стоит в пять раз дороже…

– Грузись! – прервал размышления Эдварда конвойный. – Сейчас на распределительный пункт тебя повезут.

Грузовик выглядел не слишком презентабельно. Ржавые пятна на боках, треснувшее и залитое герметиком стекло в одном из иллюминаторов, половина габаритных огней не горит.

– А я думал, сразу на Бетельгейзе, – вздохнул Эдвард. – Хочется, знаете ли, домой!

– То есть как домой? – удивился худой конвойный. – Ты с Бетельгейзе, что ли?

– Нет. Но, если учесть, что мне приведется провести в той колонии сто тридцать два года, полагаю, она станет моим домом. До сих пор я не задерживался на одном месте так долго.

– Ты серьезно собираешься дожить до конца срока? – спросил толстяк-конвоир. – Протянуть на астероидах сто тридцать два года?

– Почему нет? Если уж меня не смогли достать здесь люди Швеллера и Иванова… Полагаю, и там им это будет затруднительно сделать. Да и зачем? Денег я уже точно им не отдам. Как, кстати, на Бетельгейзе можно что-то заработать? Я слышал, в колониях работают. А кто работает, тот получает зарплату. Так ведь?

– Если будешь вкалывать весь день, копеек тридцать тебе заплатят, – хмыкнул толстяк. – Потому что варежки, которые вяжут коски в этой колонии, покупают крайне неохотно. Разве что всякие государственные ведомства, вроде полицейского департамента, за бесценок. Вот и приходится вашему брату париться практически даром. Были у меня варежки с Бетельгейзе прошлой зимой… Чуть руки не отморозил! И это на орбитальной станции, где температура не опускается ниже пятнадцати градусов! А еще, там вроде добывают золото. Но платят за это такие же гроши. Так что, по мне лучше уж варежки вязать.

Цитрус устроился на жесткой лавке позади относительно комфортабельных кресел, которые заняли охранники. Грузовик стартовал без рывков – экономичный ионный двигатель разгонял корабль очень плавно.