Немногие возвратившиеся. Записки офицера итальянского экспедиционного корпуса. 1942-1943

Нога все еще продолжала беспокоить меня. Я шагал по дороге и с грустью размышлял о собственной судьбе. За что мне все это? Если бы паралич развился, я бы с первого момента был обречен. Неужели Провидение хочет дать мне почувствовать на собственном опыте, что человеческая жизнь в полном смысле этого слова всегда висит на волоске?

Услышав о моих трудностях, майор предложил мне занять место на одном из грузовиков. Но уже давно перевалило за полночь, осталось позади Медово, мы повернули направо, а ни одного итальянского грузовика так и не появилось.

Сразу за деревней располагались биваком чернорубашечники одного из батальонов М[9 - Батальоны М отборные силы итальянских фашистов. М первая буква имени Муссолини.], по-моему, Таглименто. Здесь же я увидел последние средства транспорта, принадлежавшие моей бригаде, – «павези».

Через некоторое время колонна в очередной раз остановилась. Я был вынужден отправиться на поклон к маленькому немецкому лейтенанту с орлиным носом, в ведении которого находился трактор, тянущий трейлер, нагруженный бочками с бензином, и противотанковое орудие. Мы говорили по-французски. Это единственный язык, кроме хорошо знакомого немцам языка насилия, который они понимают. В результате я получил место в машине для себя и еще одного солдата, который не мог идти.

Прежде чем мы снова тронулись в путь, к нам подсел еще один итальянский лейтенант, а затем попытались присоединиться еще несколько, но немцы проявили бдительность и всех отогнали. Мы поехали дальше. Но через каждые несколько метров делали остановки. Сидеть без движения было очень холодно. Первым не выдержал солдат, за ним слез и пошел пешком лейтенант. На их места нашлось много желающих, но немцы больше никого не пустили.

Вперед. Остановка. Снова вперед. Остановка. И так до бесконечности.

В деревне за Медовом, кажется, это было Карасеево, мы остановились надолго. С трейлера выгружали бензин, требовавшийся для заправки грузовиков. Я воспользовался остановкой и подошел к большому костру, окруженному людской толпой. Оказывается, жгли склад продовольствия. Хотя бы таким образом, но я получил возможность немного согреться. Наконец-то!

Затем я вернулся к трейлеру, и мы продолжили путь.

Теперь по дороге все чаще попадались тела замерзших в пути солдат. Сперва мне не хотелось верить своим глазам. Должно быть, я ошибся и на дороге лежат вовсе не люди, а кучки брошенного кем-то тряпья. Но при ближайшем рассмотрении всякий раз оказывалось, что на снегу лежали все– таки люди, превращенные страшным морозом в глыбы льда. Их лица были искажены смертной мукой. Застывшие глаза смотрели в черное небо.

Мы двигались дальше.

Тянущаяся по широкой дороге колонна была все так же четко разделена на итальянскую и немецкую.

Неожиданно нам начали попадаться сначала отдельные люди, а потом небольшие группы, спешащие в обратном направлении. Вскоре идущих навстречу стало так много, что мы были вынуждены остановиться. Я спрыгнул с трейлера и обратился за разъяснениями к бегущим навстречу офицерам. Они поспешно и с некоторым смущением рассказали, что дорога впереди перерезана уже несколько часов назад. Было около двух часов ночи 20 декабря.

Распрощавшись с проявившим ко мне гостеприимство немецким младшим лейтенантом, я побрел обратно в деревню. Очень тихо, чтобы не услышали солдаты, я передал майору Беллини печальные новости. Затем я отправился в битком набитую избу, чтобы погреться.

Насколько нам было известно, русским никогда не удавалось выйти из немецкого окружения.

Глава 3

20 декабря

Всего через несколько минут поступил приказ 30-й артиллерийской бригаде строиться. Остатки 60-го батальона присоединились к 61-му.

Я слышал голоса майора Беллини и капитана Россито, командира 1-й батареи, но не торопился выйти из теплой избы и присоединиться к ним. Должен признаться, что я отчаянно устал и, кроме того, меня страшила перспектива вновь оказаться на морозе, пробирающем до костей. Когда же я все-таки выполз на воздух, оказалось, что батальон ушел. Люди, торопливо шагающие по обледенелой дороге, были мне незнакомы.

Я громко крикнул. Голос мой разнесся очень далеко в морозной ночи, но ответа не последовало. Я остался один. Следовало как можно скорее догнать батальон.

Я присоединился к мрачной колонне, которая, оставив дорогу на Мешков слева, повернула на юг к выходу из деревни и двинулась по направлению к Поповке. Появилась информация, что на этом направлении немцы планируют прорыв.

Вдруг я заметил транспортные средства, принадлежащие артиллеристам Пасубио. Несколько тягачей с натугой волокли орудия. За ними тянулись люди. Я вспрыгнул на подножку одного из тягачей и таким образом преодолел семь или восемь километров, отделяющих меня от Поповки.

Занимался новый зимний день.

Вокруг нас была только бесконечная заснеженная степь, а над головами – такое же бесконечное свинцово-голубое небо.

В деревне я встретил нескольких знакомых ребят из 80-го пехотного полка. Лейтенант Корреале (в далекой мирной жизни преподаватель философии) настолько устал, что с трудом передвигал ноги. К тому же он сильно охрип и совсем не мог говорить, лишь сипел. Он сказал мне, что, если ему прикажут снова идти вперед, он умрет.

Больше я его никогда не видел.

А пока, глядя на его усталое обветренное лицо, я вспоминал долгие беседы, которые мы вели с ним и майором Пассини долгими зимними вечерами в офицерской столовой в Абросимове на Дону. С мальчишеской горячностью мы всячески превозносили мастерство и храбрость итальянских солдат. Майор, бывший намного старше и опытнее нас, добродушно усмехался и спокойно объяснял, что мы не правы.

Сидя за отдельным маленьким столиком, младший лейтенант Бернаби бросал на нас негодующие взгляды. Было поздно, все офицеры уже поели и разошлись, а мы продолжали оживленно беседовать, не собираясь покидать помещение. Дело в том, что младший лейтенант Бернаби, недавно прибывший из Италии, спал в этой комнате, когда все уходили. А звание младшего лейтенанта получил всего два месяца назад.

А затем начались тяжелые бои. Однажды лунной ночью Бернаби отправился на санях в роту. Он был очень доволен, потому что должен был принять под командование отделение. И погиб. Майор Пассини тоже погиб. И еще многих людей из того батальона уже нет в живых.

Теперь я считал, что самое худшее позади. Я наткнулся на Корреале, который, прихрамывая, бродил вокруг в поисках своих солдат. Большинство из них были рекрутами с Сицилии, только что прибывшими на фронт, и при любом удобном случае старались улизнуть подальше. Очевидно, майор в своих оценках все-таки был прав.

Некоторые вещи лучше забыть.

Здесь же были капитан Ланциани и младший лейтенант Фаброцини, бойкий неаполитанец. Как и Корреале, капитан Ланциани прихрамывал.

Мы остановились.

В самом разгаре дня немцы на 8 или 9 тяжелых броневиках отправились куда-то в восточном направлении. Они должны были прорвать окружение. Во всяком случае, мы так считали.

За ними двигались фургоны с пожитками, а дальше шли две колонны итальянских солдат. Черные ленты, извивающиеся по ослепительно белому снегу. Огромное пространство вокруг Поповки теперь кишело людьми, причем со стороны Медова подходили все новые колонны. Я держался рядом с Фаброцини, офицером, командующим в Абросимове остатками взвода разведчиков. Нам пришлось многое пережить вместе, и ладили мы хорошо.

Мы остановились на гребне очень длинного холма. Там немцы выполняли какие-то сложные маневры, рассчитанные на то, чтобы обмануть противника. Но не было похоже, что они планируют идти на прорыв.

Фаброцини, несколько его разведчиков и я ждали сидя на снегу и лязгая зубами от холода. За нашими спинами уныло чернели покосившиеся избы Поповки. Впереди, казалось до самого горизонта, простирались бесконечные заснеженные равнины. Нигде не было видно ни одного признака жизни.

Я решил, что должен немедленно встать и начать двигаться, иначе рискую замерзнуть насмерть.

Пытаясь согреться, я принялся быстро ходить взад-вперед и в конце концов неожиданно наткнулся на своего командира – майора Беллини, стоящего в окружении нескольких офицеров бригады.

Холод становился невыносимым. Оставалось только удивляться, что все мы еще живы. В ожидании прорыва нам было совершенно необходимо найти хотя бы какое-нибудь убежище.

Капитан Россито – весьма упитанный краснолицый мужчина – отправился куда-то в темноту, заявив, что присмотрел для нас всех отличное убежище в большом стогу сена. Мы довольно долго ждали, но он все не возвращался. В конце концов майор решительно направился обратно в деревню, мы потянулись за ним.

Мы больше не видели капитана Россито. Позже я слышал, что он нашел в брошенном немецком грузовике бутылку коньяку и, ничего не соображая от холода, в несколько глотков осушил ее до дна. Поэтому он так и не узнал, что мы ушли из Поповки.

Мы вошли в какую-то избу, откуда слышалась итальянская речь. И действительно, там оказалась большая группа чернорубашечников.

Неожиданно вокруг загремели взрывы. Враг открыл огонь по колонне.

Было очевидно, что, раз русские стреляют из минометов, они находятся где-то поблизости. Но где? На этот вопрос не мог ответить никто.

Должен признаться, в тот момент нас это не особенно интересовало. Мы настолько окоченели, что возможность хотя бы немного согреться занимала нас значительно больше, чем все враги на свете.

К сожалению, мое пребывание в теплой избе оказалось слишком коротким. Майор приказал мне отправиться на поиски полковника Касасса, командира 80-го пехотного полка, чтобы получить инструкции.

Мне оставалось только тяжело вздохнуть и снова идти на мороз.

* * *

Мне показалось, что прошло много часов, прежде чем я наконец выяснил, что полковник обосновался где-то на холме к западу от нас. Мы там уже были и явились свидетелями полнейшей неразберихи. Множество солдат из самых разных частей бестолково толпились в одном месте, не зная, что делать.

Уже давно перевалило за полдень. Я заметил, что некоторые части снова покидают деревню.