Полет «Феникса»

Какое-то время Моран не мог шевельнуться. Он приходил в себя от лишившего его последних сил страха. Ему вдруг подумалось, что Таунс с изощренностью сумасшедшего как раз и ждал этого момента, решив истратить все семь зарядов и этим приговорить их к смерти – только для того, чтобы доказать, что прав он, а не Стрингер, что нужно было провести пробный запуск, когда он этого требовал.

Но мотор работал. Усилием воли Моран заставил себя скомандовать:

– Пока мотор прогревается, всем занять свои места!

Место Тилни было крайним от хвоста с правой стороны. Кроу помог ему продеть ногу в проволочную подножку, поддерживая снизу, пока юнец не пролез в гнездо и не распластался в нем, держась за ручки и жмуря глаза от поднятого винтом песчаного шлейфа.

За ним взобрался Кроу, и, когда он разместился, Белами подал ему мешок с обезьянкой. Кроу осторожно принял его, шепча: "Бимбо... иди ко мне. Все будет хорошо, маленький Бимбо..."

Уотсон залез в свое гнездо с левой стороны. Перед ним улегся Белами. Моран подошел к Стрингеру:

– Вы сможете... сами? – Он знал, что Стрингер потерял сознание во время бритья и, может быть, нуждается в помощи.

– Разумеется, – Стрингер отвернулся и пошел прямо через взмывающее кверху песчаное облако вокруг хвоста. Одежда колыхалась на худом теле. Он дождался, пока взберется Моран, поднялся на правое крыло и сел в свое кресло, застегнув привязной ремень.

– Разбег, – послышался голос Таунса, и все удивились – откуда у него взялись силы прокричать это.

Обороты увеличились. Лопасти пропеллера слились и растворились в песчаном облаке. Рама самолета содрогнулась. Теперь песок широкой струей вылетал из-под хвоста.

Тилни ощутил на лице жар мотора и крепче зажмурил глаза.

Кроу обхватил рукой стойку и плотнее прижал к себе обезьянку. "Все будет хорошо, Бимбо, все будет хорошо", – повторял он. Это был голос, которому обезьяна доверяла, голос того, кто делился с ней водой.

В напряженном ожидании вытянулся Уотсон, думая про себя: "Роз не будет, капитан Харрис, сэр, черт тебя побери, роз не будет".

Моран сжал руками стойку и прислушался к взвывающему мотору: "Нет на свете другого летчика, Фрэнки, которого я предпочел бы сейчас тебе".

Белами нащупал дневник, последняя запись: "Воскресенье. Самолет готов, надеемся улететь. Удачи нам".

Мотор ревел при полуоткрытом дросселе. Когда салазки заскользили по песку, Таунс опустил заслонку. Сквозь задымленные стекла очков ему виделись восходящие волны воздуха над пустыней. В ослепительном небе плавилось солнце. Он проверил хвостовые рули и обернулся к Стрингеру. Тот кивнул.

Глава 25

Песок длинным серпом взмыл в воздух, когда передние салазки начали вспахивать мягкий грунт. Сильно задергался хвостовой костыль. Двигатель развил полную мощность и медленно потащил за собой машину, забиравшую влево, все время влево, пока не очистился костыль и движение не стало равномернее; но даже при резко отклоненном руле самолет шел по кривой. Левая направляющая костыля цеплялась за грунт, пока Таунс не наклонил элероны, приподняв правое крыло, а вместе с ним уровень хвостового костыля. Самолет шел теперь прямо, но до этого он уже успел сделать полуокружность, и впереди на них надвигался северный гребень дюн – оставалось триста-двести ярдов, они не успевали взлететь даже при полной мощности и до конца отжатой штурвальной колонке. Хвостовой костыль молотил по песку. До дюн оставалось меньше ста ярдов.

Он закрыл дроссель и пригасил скорость, ожидая, когда снова начнет цеплять левая направляющая, поправляя ее поворотом руля. Вот она описала широкую окружность, а край правого крыла едва не зарылся в бок дюн, разворачиваясь в последний момент. Таунс снова выжал полную мощность и воспользовался элеронами, чтобы поднять левую сторону и выправить ход машины. Костыль приподнялся, и самолет начал разбег – теперь он шел по прямой, но слишком близко от остатков "Скайтрака", козел и ящиков с инструментами. Таунс попробовал скорректировать ход, но опять стал цеплять костыль. Его с трудом удалось поднять и направить машину по прямой.

Оставалось надеяться на удачу. Если самолет наткнется на камень, его отбросит в сторону, и он врежется в "Скайтрак". Только бы не было камня: грунта под взмывающим ввысь песком он не видел. Если все же встретится камень, столкновения не избежать. Можно лишь уповать на удачу. Он видел, что, идя по прямой, самолет разминется со "Скайтраком" и на разбег останется четыреста-пятьсот ярдов – до невысоких дюн.

Рев мотора заполнял пространство. На песке оставались следы салазок. У самого края правого крыла проплыл "Скайтрак", сразу исчезнув из вида со всеми его кошмарами. Крылья прогибались под крепким тросом, костыль стучал по песку, хвост маятником качало из сторону в сторону, отчего еще туже натягивался трос, взвывая музыкальной нотой, перебивавшей даже рев мотора. Наконец Таунс взял на себя ручку, чувствуя, как крылья наполняются силой. Удары костыля стали реже, опасное качанье прекратилось – и вот на песке осталась только падающая сверху тень машины.

Это не игрушка, мистер Таунс, это самолет.

Тень проплыла по дюнам, непрерывно уменьшаясь. К югу лежала безбрежная пустыня. Самолет сделал медленный разворот, по левому крылу заскользили лучи солнца. Как и планировали, взяли курс на запад.

* * *

Два офицера гарнизона Эль Аранаб неторопливо потягивали джин, сидя на террасе старого форта в тени навеса. Было одиннадцать утра. Они услышали приближающийся рокот. Судя по звуку, самолет шел на очень низкой высоте. Потом они увидели и сам самолет и разом отставили стаканы, потому что аэродрома в Эль Аранаб не было, а самолет явно шел на посадку.

– Боже, какая странная у него форма, видишь?

– Да. И какие-то парни облепили его. Очень подозрительно.

Они поднялись. Под террасой забегали арабы, указывая на небо.

– Никаких сомнений. Идет на посадку.

– Придется встречать.

И они проворно зашагали к месту, на которое опускалась эта нелепая машина. За ними поспешили арабы и несколько рядовых британской армии.

Самолет сел невдалеке. Из него выбирались люди. Их шатало, но все держались на ногах.

Из пустыни выходили семь человек и обезьянка.