Рука и сердце Кинг-Конга

– Это была модель моей новой инсталляции, – машинально ответил Зяма, против обыкновения не разоравшись насчет тупых вандалов и варваров, неспособных к адекватной оценке гениальных предметов дизайнерского искусства. – Насчет Полонского… Ему можно чем-то помочь?

Братец поднял с паркета курящийся сизым дымком паяльник и посмотрел на него с таким задумчивым видом, словно рассматривал возможность оживления коматозного Полонского и взимания с него задолженности непосредственно с помощью данного электроприбора.

– Молись за его здоровье! – посоветовала я.

– Дюша! Твой телефон! – прокричала из прихожей мамуля.

Моя сумка, заброшенная на вешалку, дергалась на крючке, как свинья на веревочке, и примерно так же мелодично повизгивала.

– Индульгенция! – едва я приложилась к трубке, с надрывом воззвал ко мне Максим Смеловский. – Спаси-помоги!

Я скрипнула зубами. Терпеть не могу, когда доморощенные остряки коверкают мое и без того небанальное имя ради красного словца!

– Это что-то новенькое, – холодно похвалила я.

Прежде меня уже называли Индюшкой, Индуской, Индирой и Индианой Джонсом. В «Индульгенции» чувствовался некий зловещий средневековый колорит. Невыветрившийся дымный запашок от Зяминого паяльника закономерно проассоциировался у меня с кострами святой инквизиции.

– Было новенькое, да сплыло! – Макс отчетливо всхлипнул. – Инка, у меня такая беда! У меня Россинанта увели!

Тема замшелого Средневековья получила неожиданное развитие.

Еще на Зеленой, призывая меня умчаться с ним на белом коне, Смеловский похвастал, что окрестил своего нового четырехколесного друга в честь боевого скакуна Дон Кихота Ламанчского. Поскольку моя девичья память избирательна, технические характеристики нового автомобиля Смеловского в ней не задержались, но гордое лошадиное имя застряло, как шпора в боку. Так что я не затруднилась расшифровать Максимкино иносказание:

– У тебя угнали машину?

– Да!

– Новую «Ауди», которую ты только что купил?!

– Да!

– Макс… – Я просто не знала, что сказать. – Как же это случилось?

– Да очень просто!

Макс коротко изложил мне свою печальную историю, и я согласилась, что она действительно весьма незатейлива: автомобиль, оставленный незадачливым автовладельцем без присмотра на обочине оживленной городской улицы, элементарно не дождался хозяина, вернувшегося примерно через час. В самом деле, очень простая история! Несколько осложняло ее только одно обстоятельство морального характера: мой верный рыцарь не озаботился безопасной парковкой машины по причине того, что торопился успеть на съемку сюжета о нашей рекламно-водочной акции.

– Получается, что я лишился Россинанта из-за тебя, любимая! – открыто упрекнул меня Макс.

– Налево пойдешь – коня потеряешь, – пробормотала я, усиленно соображая, чем можно помочь пострадальцу в этой ситуации. – Максик, а ты уверен, что твою тачку угнали? Помнится, в разгар нашей акции на Зеленой вовсю работал эвакуатор…

Я напрягла зрительную память, и припомнилось мне, будто я даже видела новенькую белую иномарку, уезжающую в голубую даль на горбатой спине машины-эвакуатора…

Я тут же сказала об этом Смеловскому, и он встрепенулся:

– А номер машины ты не запомнила?

– Конечно, нет! – слегка обиделась я.

Заподозрить девичью память в том, что она могла самопроизвольно запечатлеть бессмысленное сочетание букв и цифр, было несколько оскорбительно. Я женщина, а не компьютер!

– И в этом твое неоспоримое преимущество, – подхалимски заметил Макс. – Кстати, не могла бы ты использовать его на пользу ближнего? Твой приятель, который работает в главном управлении, он, наверное, может помочь с поисками пропавшей машины?

– Капитан Кулебякин? – Я замялась. – В принципе он, конечно, может помочь, если захочет… Но это напрямую зависит от личности ближнего, который нуждается в помощи.

– Хочешь сказать, что ко мне он приревнует? – догадался Макс.

В его голосе занятно смешались досада и удовлетворение.

– Приревнует, – подтвердила я. – Но ты не расстраивайся, я сейчас другому своему милицескому приятелю позвоню, капитану Барабанову из ОБЭП. У нас с ним ничего такого, так что он меня ревновать не станет.

– Действуй! – одобрил Смеловский. – А я пока на всякий случай побегу писать заявление об угоне…

Дозвониться Руслану Барабанову я не смогла – абонент был недоступен. С этими бравыми милицейскими парнями вечно так: когда они больше всего нужны, их нипочем не найдешь! Бойцы невидимых фронтов!

Однако обещание, данное Максу, надо было как-то выполнять. Вспомнив все те нехорошие истории, которые мне доводилось слышать об эвакуаторах и штрафплощадках, я решила пустить в ход тяжелые фигуры и пошла на поклон к папуле. У него полно друзей-приятелей на высоких уровнях силовых структур. Авось и в озоновом слое ГИБДД найдется кто-нибудь подходящий!

– Я попробую, – коротко ответил славный папуля на пространную просьбу «навести среди своих справочки, не увозил ли сегодня днем эвакуатор с центральной улицы города новую белую «Ауди», и если увозил, то куда дел и как ее теперь забрать?».

Он взял телефон и уединился в кухне. В ожидании результатов телефонных переговоров я неприкаянно побродила по квартире, но нигде не нашла желанного покоя.

В родительской спальне, закрыв глаза и лунатически шевеля пальцами над клавиатурой ноутбука, медитировала мамуля. Она настраивалась на общение с музой ужастиков и прогнала меня недвусмысленной репликой: «Ступай себе с богом, Дюша, третий – лишний!» – из чего я заключила, что бог тоже не будет третьим с мамулей и ее демонической музой.

На диване в гостиной залегла бабуля с особо трудным кроссвордом, для разгадки которого нашей дряхлой старушке не хватало опыта и знаний, накопленных за собственные долгие лета. Ба вообразила, будто, приплюсовав к своим семидесяти годам мои тридцать, она победит кроссворд на все сто, и прицепилась ко мне с каверзным вопросом: «Как расшифровывается татуировка «паук»?»

– Бабуля, откуда мне знать? Я разве спец по рисункам на теле? – досадливо отмахнулась я.

– Дюха у нас спец только по разрисовке лица, да и то лишь непрочными средствами декоративной косметики! – съязвил Зяма.

Он, как и я, слонялся по дому, но не просто так, а с конкретной целью найти потерявшийся пульт от музыкального центра. Я догадывалась, что пульт спрятал кто-то из домашних, и предвидела, что обнаружение этого прибора вновь ознаменуется оглушительным громыханием «Раммштайна». В минуты уныния Зяминой тонкой художественной натуре почему-то невероятно близок готический черный рок. А я, видимо, личность слишком приземленная и поэтому реагирую на богатые низкие частоты, как мыши, суслики и лемминги: неудержимо убегаю прочь.

– Я к Трошкиной! – крикнула я, ускользая из квартиры.

На лестнице было холодно, снизу ощутимо тянуло сквозняком, так что с седьмого этажа на пятый я двигалась против ветра и в квартиру подружки вошла, пригибаясь и щурясь.

– Ой, что у тебя с лицом? – испугалась Алка.

– А что с ним?

Я посмотрелась в зеркало на стене прихожей и поняла, почему Зяма язвил по поводу рисунков на лице. Художество на передней части моей головы напоминало детский рисунок «Точка, точка, запятая», выполненный акварельными красками на мокрой промокашке.

– Ты ревела? – безошибочно догадалась Трошкина. – А по какому поводу? Вы с Денисом поссорились? Или у тебя на работе неприятности? Или дома что-то не так?

Она увязалась за мной в ванную и, пока я с помощью деликатных средств для умывания возвращала своему лицу первозданную чистоту, азартно строила предположения.

– Версия номер два, – лаконично ответила я, вынув освеженную физиономию из махрового полотенца. – Проблема на работе. Севу Полонского, нашего нового креатора, чуть ли не насмерть задавил «шестисотый» «мерс»!

– Креатора? Ну еще бы! Скромнее надо быть! – передернув плечиками, сказала Алка и пошла в комнату.