Вечерние волки

– Я алтарник в этом храме, – пояснил он в ответ на наши недоуменные взгляды, мало что этим словом прояснив. – Очень много народа сегодня сюда приходило, особенно те, у кого близкие… изменились.

– Так и приглядывали бы лучше за своими близкими, а не ерундой маялись! – резко, неприязненно произнес вдруг Ника, я всем телом ощутила идущие от него волны ненависти и раздражения. И отступила на шаг в сторону, оскорбленная: он ведь и меня таким образом уделал, даже не заметив, кажется.

– Знаешь, никто ведь не упрекает в трусости радистов на войне, – глядя ему прямо в лицо, негромко произнес Кирилл. – За то, что не участвуют в бою, а призывают помощь и прикрытие сверху.

Ника громко скрипнул зубами, но разводить дискуссию не стал. Пение стихло, народ медленно разбрелся по храму. От толпы отделилась невысокая фигура в длинном черном одеянии, двинулась к нам. Но еще прежде Кирилл метнулся навстречу, стал что-то объяснять, несколько раз махнул рукой в нашу сторону. Он-то стоял к нам спиной, зато я заметила, как потрясенно вытянулось лицо того человека, которому он явно говорил что-то про нас.

– Ох, чувствую, зря мы сюда приперлись, – шепнула мне на ухо Лиля. Я нащупала ее руку и крепко сжала.

Отстранив Кирилла, человек в черном все же приблизился к нам. Он был лет пятидесяти, невысокого роста, субтильный, с длинными, обильно тронутыми сединой волосами. Но лицо мне понравилось, доброе и внимательное. Каждого из нас он будто сканировал взглядом.

– Я отец Анатолий, служу в этом храме, – произнес он негромко, чуть склонив голову. – А вы, молодые люди, просто так зашли или же по официальному поводу?

И кивком указал на намокшие скукожившиеся повязки у нас на рукавах курток.

– Мы – добровольная студенческая дружина, – чуть выступив вперед, отчитался за всех Тобольцев. – Инспектируем район лесопарка, заодно решили проверить, все ли у вас тут спокойно. Если что, готовы проводить группу молящихся до города и развести по домам.

Священник понимающе кивнул:

– Спасибо, молодые люди. Но эту группу провожать не нужно, они еще заранее договорились, что пойдут все вместе, первым делом проводят женщин.

Действительно, разбредшиеся по храму темные фигуры вдруг разом собрались и бесшумно, с троекратными поклонами на пороге, покинули храм.

– Здорово, – кивнул Володя, проследив взглядом за последним уходящим. – Ну, а вы тоже уходите или церковь будет открыта всю ночь? Я к тому, что оставаться тут небезопасно…

Священник медленно покачал головой, стало заметно, что он смертельно устал, но старается ничем этого не выдать.

– Мы останемся, могут подойти еще прихожане или просто нуждающиеся в помощи. Но, пока все тихо, приглашаем вас попить с нами чаю. Вы ведь, мне показалось, знакомы с нашим Кириллом.

Мы дружно кивнули, а Оленин уточнил:

– Мы из одного института.

И поочередно назвал наши имена.

– Ну, так что насчет чаю? – снова спросил священник.

Володя на правах руководителя скользнул по нашим лицам вопрошающим взглядом, Ника, конечно, скорчил козью морду, зато мы с Лилей активно закивали: очень хотелось попить горячего и согреться.

– Ну, идемте, – даже не стал дожидаться нашего официального согласия отец Анатолий – спешил, наверно.

Следом за ним мы прошли в небольшую квадратную комнатушку на входе, в углу обнаружился низкий пластиковый столик, а рядом тумбочка, из которой Кирилл извлек круглый поднос со всем необходимым для чаепития, отобрал нужное количество чашек, включил в розетку видавший виды чайник… Я как родным обрадовалась бутербродам с обветрившимся и уже пустившим слезу сыром, крекерам и пряникам.

– Чем богаты, – пояснил маленький священник и тут же без предупреждения развернулся к иконам и начал молитву. К нему присоединился Кирилл, мы с Володей тоже встали и пару раз неумело перекрестились, тогда как Лиля и Ника сидели, уткнувшись взглядами в стол.

Я присмотрела себе широченный и очень основательный табурет между столиком и стеной, протиснулась туда и только села – как вдруг утробное рычание заполнило небольшое помещение, табурет подо мной мелко завибрировал, потом мощно дернулся. Я с воплем в два больших прыжка оказалась в дверном проеме и только там осмелилась оглянуться.

Из-под табуретки уже выбралось на свет черное косматое чудовище и теперь очень медленно, пугающе широко расставляя лапы, передвигалось по комнате, поочередно обнюхивая каждого из нас. Лиля осталась сидеть на стуле, но ухитрилась подтянуть коленки к подбородку, парни оцепенели в положении полустоя.

– Это волк? – прошептала я.

– Ну что ты, это Нерон, – почти в ухо мне ответил Кирилл, который, как оказалось, стоял позади меня и держал руки так, будто собирался поймать, если начну падать в обморок. – Просто черная овчарка с кем-то-там-еще-большим и лохматым… Ему перебили ноги и бросили в лесу, тоже, может, приняли за волка. А я нашел и принес сюда.

– Разве в церкви может находиться животное, они же вроде как нечистые? – спросил Ника, все еще не смея садиться.

Отец Анатолий энергично покачал головой:

– Господь не создавал ничего нечистого. Так что если отец-настоятель не возражает, то почему бы и нет. А Нероша у нас пес приличный, по храму не шляется, чужим на глаза не показывается. Правда, может подвыть немного, если служба затягивается, но прихожане ему за это, полагаю, бывают только благодарны.

Успокоившись, я вернулась на облюбованное место, и через мгновение Нерон аккуратно протиснулся мимо моих ног обратно под табуретку, чуть повозился там и затих.

Сразу после этого был разлит по чашкам чай, и можно было, наконец, впиться зубами в бутерброды. Вот только мне не нравились те взгляды, которые священник кидал поочередно на каждого из нас, словно прикидывал что-то в уме. Иногда он смотрел и на Кирилла, который находился в полной прострации, один раз даже коснулся его руки, призывая вспомнить о зажатой в ней чашке, после чего парень спохватился и поднес ее ко рту с такой поспешностью, что едва не выплеснул чай себе на грудь. Нужно было как-то разрядить обстановку, и я спросила:

– Отец Анатолий, а почему монастырь называют Волчьим? Это все из-за легенд о волках, да? Или не легенд, не знаю…

Священник обратил на меня внимательный взор, улыбнулся ласково и как будто с благодарностью – наверно, это была его любимая тема:

– О, я много местных легенд знаю, в семинарии даже работу писал по нашим городским материалам! Большая часть историй появилась гораздо позднее, по крайней мере, в том виде, в каком вы их слышали. Изначально же название возникло еще в начале восемнадцатого века, когда монастырь был построен и освящен в честь святого великомученика Георгия. А его в народе называли «волчьим пастырем» и считали повелителем зверей. В быличках и сказаниях говорилось, что волки громким воем умаливают этого святого назначить им жертву в пропитание, и тогда Георгий выбирает какую-то овечку или козу. Назначенной жертве не сбежать и не спрятаться от хищников, потому что они видят ее вроде как всю облитую кровью, чуют и замечают издали, да и она сама, словно завороженная, спешит навстречу погибели, ибо, как говорится, «обреченная скотинка уже не животинка».

Кирилл при этих словах вдруг вскочил и отпрыгнул от стола, словно чаем обжегся или еще что. И покинул лавочку, шум его шагов скоро истаял в направлении выхода. Мы переглянулись, а священник вроде как внимания не обратил, продолжал невозмутимо:

– Ну вот, отсюда и повелось название. Ходила также легенда, что в потайной келье под монастырем хранится древняя чудотворная икона святого Христофора Псеглавца. Такие иконы по распоряжению Синода были запрещены, но действительно долго сохранялись, хотя и не почитались больше. Считалось, что, помолившись у этой иконы, монахи могли принимать облик волков либо огромных псов, чтобы защищать монастырь от вторжения врагов.