Разоблаченная Изида. Том II

Действительное и сокрытое значение этой доктрины было известно всем посвященным. Танаимы сообщали его своим избранным, изаримам, в торжественном уединении криптов и пустынных мест. Значение это было одним из наиболее эзотерических и ревностно охраняемых, так как человеческая натура тогда была та же самая, что и теперь, и жреческая каста была так же уверена в превосходстве своего знания и так же стремилась к верховенству над более слабыми массами, с тою только разницею, возможно, что ее иерофанты могли доказать законность своих притязаний и правдоподобие своих доктрин, тогда как в настоящее время верующие должны довольствоваться слепою верою.

В то время как каббалисты называли это таинственное и редкое явление соединения духа с его смертным подопечным лицом, доверенным его заботе – «сошествием ангела Гавриила» (последний является чем-то вроде видового имени для обозначения этого), Вестника Жизни и ангела Метатрона; и в то время как назареи давали ему же название Абел-Зиво [257, I, 23], Delegatus, посланный Господом Gelsitude, – оно было вообще известно, как «Дух Помазанный».

И именно принятие этой доктрины заставило гностиков утверждать, что Иисус был человеком, осеняемым Христом или Вестником Жизни, и что его крик отчаяние на кресте – «Элои, Элои, Лама Сабахтхани» – вырвался у него в то мгновение, когда он почувствовал, что это вдохновляющее Присутствие наконец покинуло его, ибо – как некоторые утверждали – его вера тоже покинула его на кресте.

Ранние назареи, которые должны быть причислены к гностическим сектам, считая, что Иисус был пророк, тем не менее поддерживали в его отношении ту же доктрину божественного «осенения» некоторых «людей Бога», посланных на спасение народов, чтобы возвратить их на тропу праведности.

«Божественный разум вечен», – гласит «Кодекс назареев»,[148 - [257], предисловие, с. V (перевод Норберга).] – «и он есть чистый свет, льющийся через великолепное и необъятное пространство (плерома). Он – породитель эонов. Но один из них пошел в материю (хаос), возбуждая бурные (turbulentos) движения; и с помощью некоей части небесного света придал ей форму, организовал ее надлежаще для использования и появления, однако – она же и начало всякого зла. Демиург (материи) требовал себе божественного почитания.[149 - «Согласно учению назареев и гностиков, Демиург, творец материального мира, не есть высочайший Бог». См. [142].] Поэтому Христос («помазанник»), князь эонов (сил) был послан (expeditus); он принял личность весьма благочестивого еврея Йешу и должен был победить его; и который, оставив его (тело), вознесся в высоту».

Полное значение имени Христос и его мистическое значение мы объясним в дальнейшем.

А теперь для того, чтобы сделать такие отрывки, как вышеприведенный, более понятными, мы постараемся изложить как можно короче догмы, в которые, с пустяковыми отклонениями, верили почти все секты гностиков. Эфесс был тем местом, где в те дни процветало величайшее училище, в котором трудные для понимания умозрения Востока и платоновская философия преподавались сообща. Это было сосредоточие всемирных «тайных» доктрин, таинственная лаборатория, откуда, наряженная в изящную греческую фразеологию, вышла квинтэссенция буддийской, зороастрийской и халдейской философии. Артемис, гигантский конкретный символ теософически-пантеистических абстракций, великая мать Мультимамма, андрогин и покровительница «Эфесских писаний», была разрушена Павлом; но хотя ревностные новообращенные апостолов претендовали на то, что они сожгли все книги по «любопытным искусствам», ?? ????????, их осталось достаточно для них, чтобы изучать, когда первый пыл поостыл. Именно из Эфесса распространился почти весь тот гнозис, который так яро сопротивлялся догматам Иринея; и это все еще был Эфесс со всеми своими многочисленными родственными ответвлениями большого училища ессеев, который оказался рассадником всех каббалистических умозрений, принесенных танаимами из пленения.

«В Эфессе», – говорит Маттер, – «идеи еврейско-египетской школы и полуперсидские умозрения каббалистов незадолго перед этим усилились обширным слиянием греческих и азиатских доктрин, так что неудивительно, что там должны были появиться учителя, стремящиеся объединить новую, проповедуемую апостолами религию с давно там установившимися идеями».

Если бы христиане не обременили себя «Откровениями» маленького народа и не приняли бы Иегову Моисея, – гностические идеи никогда не назвали бы ересями, будучи избавлен от своих догматических преувеличений, мир имел бы религиозную систему, основанную на чисто платонской философии, и, наверняка, что-то от этого выиграл бы.

А теперь давайте посмотрим, каковы величайшие ереси гностиков. Мы изберем Василида в качестве стандартного образца для наших сопоставлений, так как все основатели других гностических сект группируются вокруг него, подобно созвездиям, занимающим свет у солнца.

Василид утверждал, что он получил все свои доктрины от апостола Матфея и от Петра через Глаука, ученика последнего [13, VII, 7, § 106]. Согласно Евсевию [479, IV, 7], он опубликовал двадцать четыре тома «Толкований Евангелий»,[150 - Евангелия, истолкованные Василидом, не были евангелиями наших дней, которые, как доказано величайшими авторитетами, в то время еще не существовали. См. [259], т. II, гл. Василид.] которые все были сожжены – факт, который заставляет нас думать, что в них содержалось больше правдивого материала, чем школа Иринея могла бы опротестовать. Он утверждал, что непознаваемый, вечный и несотворенный Отец сперва породил Nous или Ум, а последний эманировал из себя Логоса. Логос (Слово у Иоанна), в свою очередь, эманировал Phronesis или Разумы (Божественно-человеческие духи). Из Phronesis возникла Sophia или женская мудрость и Dynamis – сила. Это были олицетворенные атрибуты таинственной божественности, гностическая пятеричность, олицетворяющая пять духовных, но интеллигибельных субстанций, персональных сил или существ, внешних по отношению к непознаваемой божественности. Это, преимущественно, каббалистическая идея. Еще больше – буддхийская. Самая ранняя система буддхийской философии – существовавшая задолго до появления Гаутамы Будды – основана на несотворенной субстанции «Непознаваемого», на А'ди Будде.[151 - Пять мистически образуют десять. Они – андрогины. «Разделив свое тело на две части, верховная мудрость стала мужской и женской» [Ману, кн. I, шл. 32]. Много старейших буддхийских идей можно найти в брахманизме.Широко распространившееся мнение, что последний из Будд, Гаутама, является девятым воплощением Вишну или девятым аватаром, частично отрицается брахманами и полностью отвергается учеными буддийскими теологами. Последние настойчиво указывают на то, что поклонение Будде значительно древнее какого-либо брахманистского божества Вед, которые они называют светской литературой. Они указывают, что брахманы пришли из других стран и установили свою ересь на уже принятых популярных божествах. Они завоевали страну мечом и им удалось похоронить истину путем построения своей собственной теологии на развалинах более древней теологии Будды, которая преобладала там веками. Они признают божественность и духовное существование некоторых ведийских богов; но так же как в случае с христианской ангельской иерархией, они верят, что все эти божества в значительной мере являются подчиненными, даже по отношению к воплощенным Буддам. Они даже не признают сотворения физической вселенной. Духовно и незримо она существовала извечно и, таким образом, ее только сделали видимой для человеческих чувств. Когда вселенная впервые появилась, она была вызвана из области незримого в зримость импульсом А'ди Будды – «Essence». Они насчитывают двадцать два таких видимых появлений вселенной, управляемых Буддами, и столько же разрушений ее огнем и водою в регулярной последовательности. После последнего разрушения наводнением в конце предшествовавшего цикла – (точное вычисление, охватывающее несколько миллионов лет, является секретным циклом), мир, в течение нынешнего века калиюги – Маха Бхадра кальпа – управлялся последовательно четырьмя Буддами, из которых последний был Гаутама, «Святой». Пятый – Майтрейя Будда – еще должен прийти. Последний есть ожидаемый царь-мессия, Посланец Света, и Сосиош, персидский Спаситель, который появится на белом коне. Это есть также христианское Второе Пришествие. См. «Апокалипсис» Св. Иоанна.] Эта вечная, бесконечная Монада обладает, как свойственными ее сущности, пятью деяниями мудрости. Из них она, посредством пяти отдельных деяний Дхианы, излучила пять дхиани-будд; эти, подобно А'ди Будде, неподвижны в своей системе (пассивны). Ни А'ди, ни кто-либо из пяти дхиани-будд никогда не были воплощены, но семеро из их эманаций стали аватарами, т. е. воплотились на этой земле.

Описывая систему Василида, Ириней, цитируя гностиков, заявляет следующее:

«Когда несотворенный, неимеющий имени Отец увидев нравственное разложение человечества, он послал своего первородного Nous в мир в виде Христа для искупления всех, кто верят в него, из власти тех, кто строили мир (Демиурга и его шести сыновей, планетарных гениев). Он появился среди людей как человек Иисус и творил чудеса. Этот Христос лично не умер, но вместо его страдал Симон Кирийский, которому он одолжил свою телесную форму; так как божественная сила, Nous Вечного Отца не телесен и не может умереть. Поэтому, кто бы ни утверждал, что Христос умер, – тот все еще находится в плену невежества, а кто отрицает это, тот свободен и понял цель Отца».[152 - Ириней, I, 23.]

До сих пор, и рассматривая сказанное в его абстрактном смысле, мы не видим ничего кощунственного в этой системе. Она может быть ересью по отношению к богословию Иринея и Тертуллиана,[153 - Тертуллиан сам перевернул стол, отвергнув впоследствии доктрины, за которые боролся с такою жестокостью, и став монтанистом.] но в ней определенно нет ничего святотатственного против самой религиозной идеи, и она каждому беспристрастному мыслителю покажется намного больше проникнутой уважением к божеству, чем антропоморфизм существующего христианства. Ортодоксальные христиане называли гностиков докетами или иллюзионистами за то, что последние верили, что Христос не подвергался и не мог подвергнуться смерти в действительности – в физическом теле. Позднейшие брахманистские книги точно так же содержат много такого, что противно полному почтительности чувству и идеи божественности; и так же как гностики, брахманы объясняют такие легенды, какие могут шокировать божественное достоинство Духовных существ, называемых богами, приписывая их Майе или иллюзии.

Народ, выросший и воспитанный в течение бесчисленных веков среди всех тех психологических феноменов, о которых цивилизованные (!) народы читают, но которые отвергаются как невероятные и нестоящие, – не может рассчитывать на то, что его религиозная система будет понята, не говоря уже о том, чтобы она была по достоинству оценена. Глубочайшие и наиболее трансцендентальные умозаключения древних метафизиков Индии и других стран все обоснованы на том великом буддхийском и брахманистском принципе, на котором покоится вся их религиозная метафизика – на иллюзорности чувств. Все то, что конечно, есть иллюзия; все то, что вечно и бесконечно, есть реальность. Форма, цвет, то, что мы слышим и чувствуем или видим нашими смертными глазами, существует только постольку, поскольку это может передаваться каждому из нас через наши чувства. Для человека, родившегося слепым, вселенная не существует ни в формах, ни красках, но она существует в своей privation (в аристотелевом смысле) и является реальностью для духовных чувств слепого человека. Мы все живем под мощной властью воображения. Только высочайшие и невидимые оригиналы, эманированные из мысли Непознаваемого, являются реальными и перманентными существами, формами и идеями; на земле мы видим только их отражения, более или менее правильные и всегда зависящие от физической и ментальной структуры лица, которое их видит.

За бессчетные века до нашей эры индусский мистик Капила, которого многие нынешние ученые считают скептиком, ибо они судят о нем с обычной им поверхностью, – великолепно выразил эту идею в следующих выражениях:

«Человек (физический человек) так мало имеет значения, что едва ли что-либо может продемонстрировать ему его истинное существование и истинное существование природы. Возможно, что то, что мы рассматриваем как вселенную и как различные существа, которые, как нам кажется, составляют ее, – не имеют в себе ничего реального и являются только продуктами продолжающейся иллюзии – майи – наших чувств».

И современный Шопенгауэр, повторяя эту философскую идею 10 000-летней давности говорит:

«Природа несуществующа per se… Природа – это бесконечная иллюзия наших чувств».

Кант, Шеллинг и другие метафизики сказали то же самое, и их школы утверждают эту идею. Объекты чувств, всегда будучи обманчивыми и изменчивыми, не могут быть реальностью. Только дух не изменяется, следовательно, он один только не есть иллюзия. Это чистая доктрина буддизма. Религия гнозиса (знания), несомненная боковая ветвь буддизма, целиком основана на этом метафизическом учении. Христос страдал за нас духовно и притом намного острее, чем страдал иллюзорный Иисус, когда его тело мучили на кресте.

В представлениях христиан Христос – это только второе имя Иисуса. Философия гностиков, посвященных и иерофантов понимала это по-другому. Слово Христос, ???????, подобно всем греческим словам, необходимо отыскать в его филологическом источнике – санскрите. В этом языке Крис означает «священный»,[154 - В своем споре с Жаколио по поводу правильного чтения индусского Christna м-р Текстор де Рависи, ярый католик, пытается доказать, что имя Christna следовало бы писать Krishna, ибо, так как это слово означает черноту и все статуи этого божества обычно черные, то слово это произошло от цвета. Мы отсылаем читателя к ответу Жаколио в его недавнем труде «Christna et le Christ», чтобы получить решительное доказательство, что это имя не является производным от цвета.] и от того индусское божество было названо Крис-на (чистый или священный). С другой стороны, в греческом языке Христос имеет несколько значений, как например, помазанный (чистое масло – хрисм) и другие. Во всех языках, хотя синоним этого слова означает чистую и священную сущность, оно означает первую эманацию невидимой божественности, проявляющуюся ощутимо в духе. Греческое Логос, еврейское Мессия, латинское Verbum, индусское Вирадж (сын) – одно и то же; они представляют идею о коллективных существах – пламенах, отделившихся от единого вечного центра света.

«Человек, совершающий благочестивые, но заинтересованные деяния (с целью только собственного спасения), может достигнуть степени дэв (святых);[155 - У брахманов и буддистов нет эквивалента для христианского слова «чудо» в христианском смысле. Единственным правильным переводом может быть слово мейпо, нечто удивительное, замечательное, но не нарушение законов природы. «Святые» творят просто мейпо.] но совершающий те же благочестивые деяния без личной заинтересованности, тот очутится освобожденным навсегда от пяти элементов» (материи). «Осознавая Верховную Душу во всех существах и все существа в Верховной Душе, предлагая свою собственную душу в жертву, он отождествляет себя с Существом, которое сияет в своем собственном великолепии» [ «Законы Ману», кн. XII, шл. 90, 91].

Таким образом, Христос как единство есть только абстракция: общее представление о коллективной совокупности бесчисленных духовных существ, являющихся непосредственными эманациями бесконечной, незримой, непостижимой ПЕРВОПРИЧИНЫ – это индивидуальные духи людей, которых ошибочно называют душами. Они суть божественные сыновья Бога, из которых некоторые только осеняют смертных людей – но таких большинство, – некоторые навсегда остаются планетарными духами, а еще некоторые – малое и редкое меньшинство – соединяются в течение жизни с некоторыми людьми. Такие богоподобные существа как Гаутама Будда, Иисус, Тиссу, Кришна и некоторые другие соединились со своими духами навсегда – поэтому они стали богами на земле. Другие, например, Моисей, Пифагор, Аполлоний, Плотин, Конфуций, Платон, Ямвлих и некоторые христианские святые объединялись с ними временами, и заняли в истории степени полубогов и вождей человечества. Когда они сбрасывают с себя свои земные обиталища, их освободившиеся души, отныне навсегда соединившиеся со своими духами, снова присоединяются к сияющему сонму, который держится вместе единым духовным единением мыслей и деяний, и носит название «помазанные». Отсюда возникла идея гностиков, которые, говоря, что «Христос» духовно страдал за человечество, имели в виду, что главным образом страдал его божественный дух.

Таковы и еще намного возвышеннее были идеи Маркиона, великого «ересиарха» второго века, как называют его противники. Согласно Тертуллиану, Иринею, Клименту и большинству его нынешних комментаторов, а именно Бунзену, Тишендорфу. Уэсткотту и многим другим, он появился в Риме в 139—142 гг. н. э. Креднер и Шлейермахер[156 - [480, т. I, с. 40]; [482], VIII; «Kinl. N. Т.», с. 64.] оба согласны по поводу его благородного и безупречного характера, его чистосердечных религиозных устремлений и возвышенных взглядов. Должно быть, велико было его влияние, так как Епифаний, писавший более чем два века спустя, свидетельствует, что последователей Маркиона можно было найти по всему миру [475, XLII, с. 1].

Опасность, должно быть, действительно была велика и требовала срочных мер, если рассуждать, что она должна быть пропорциональной оскорбительным эпитетам и брани, нагроможденным на Маркиона «Великим Африканцем», этим цербером отцов церкви, которого мы всегда находим лающим у двери догматов Иринея [483, II, 5; cf. 9]. Нам следует только открыть его знаменитое опровержение Маркионовых «Антитезисов», чтобы мы могли ознакомиться с fine-fleur собачьего лая христианской школы; ругань эта неотступно проводилась через средние века, чтобы снова возобновиться в наши дни – в Ватикане.

«Так вот, вам, собакам, тявкающим на Бога Истины, вам, кого апостолы выбросили со всеми вашими вопросами. Они – кости раздора, которые вы грызете» [483, т. 11. с. 5], и т. д. «Скудность аргументов Великого Африканца идет в ногу с его бранью», – замечает автор «Сверхъестественной религии» [483, с. 105]. – «Их (отцов) религиозная полемика изобилует ложными утверждениями и мутна от благочестивых оскорблений. Тертуллиан был мастер в своем роде, и свирепая брань, с которой он начинает и которою часто уснащает свой труд, направленный против „нечестивого и святотатственного Маркиона“, дает все что угодно, только не честную и справедливую критику».

Насколько твердо эти два отца, Тертуллиан и Епифаний, стояли на своей богословской почве, – можно заключить из того любопытного факта, что они безудержно яростно упрекают «эту скотину» (Маркиона) за то, что «он выскоблил абзацы из „Евангелия от Луки“, которых на самом деле там никогда не было» [483, с. 100].

«Легкость и неточность», – добавляет критик, – «которые Тертуллиан проявляет, лучше всего иллюстрируется тем фактом, что он не только ложно обвиняет Маркиона, но еще и определяет мотивы, по которым тот вычеркнул абзац, который никогда не существовал; в той же самой главе он подобным же образом обвиняет Маркиона в выскоблении (из Луки) известных слов, что Христос не пришел, чтобы нарушить законы и пророков, но для того, чтобы выполнить их, и он повторяет это обвинение в двух других случаях [483, IV, 9, 36]. Епифаний также совершает ошибку, упрекая Маркиона в том, что тот пропустил в «Евангелии от Луки» то, что можно найти только у Матфея».[157 - [259, т. II, с. 101], [Матфей, V, 17].]

Продемонстрировав до сих пор, насколько можно доверять литературе отцов церкви, и поскольку значительное большинство критиков Библии единодушно пришло к заключению, что то, за что сражались отцы церкви, не было истиной, но было их собственным толкованием и голословным утверждением,[158 - Этот автор, т. II, с. 103, весьма справедливо говорит о «ересиархе» Маркионе, «чей возвышенный персональный характер оказал такое мощное воздействие на его время», что несчастье Маркиона заключалось в том, что он жил в веке, когда христианство уже вышло из стадии чистой нравственности своего младенчества, когда не возникало сложных вопросов о догмах, а простая вера и благочестивый энтузиазм служили единым великим скреплением христианского братства; теперь оно уже вступило в фазу эклезиатического развития, в которой религия быстро дегенерировала в богословие, и сложные доктрины быстро приобрели агрессивный характер, который привел ко многим огорчениям, преследованиям и расколам. В более поздние времена Маркион мог бы заслужить почести как реформатор, но в его время он был объявлен еретиком. Строгий и аскетический в своих убеждениях, он стремился к сверхчеловеческой чистоте, и хотя его противники из духовенства могли надсмехаться над его невыполнимыми доктринами относительно женитьбы и усмирения плоти, у них были аналогии среди тех, кому церковь воздавала величайшие почести и, по меньшей мере, вся его система была значительно проникнута добродетелью». Настоящие сообщения обоснованы на [480, I, с. 40]; см. также [605, II, c. 792, f.], Шлейермахер и др.] – мы теперь приступим к изложению, каковы были воззрения Маркиона, которого Тертуллиан желал уничтожить, как наиболее опасного еретика его времени. Если мы должны поверить Хилгенфельду, одному из величайших германских критиков Библии, то «с критической точки зрения… нужно рассматривать утверждения отцов церкви только как выражение их субъективных воззрений, которые нуждаются в доказательствах» [467, c. 446, sup. B.].

Мы не можем сделать ничего лучшего, а также не можем дать более правильного изложения фактов, касающихся Маркиона, как приводить цитаты, насколько место позволяет, из книги «Сверхъестественная религия», автор которой обосновывает свои утверждения на свидетельствах величайших критиков, так же как на своих собственных исследованиях. Он показывает, что в дни Маркиона «в начальной церкви существовали две большие партии» – одна видела в христианстве «только продолжение закона и стремилась свести его в институт израильтян, в узкую секту иудаизма»; другая же рассматривала это откровение «как введение новой системы, применимой для всех, и заменяющей Моисеев завет закона всеобщим заветом Милосердия». «Эти две партии», – добавляет он, – «были открыто представлены в ранней церкви двумя апостолами – Петром и Павлом, и антагонизм между ними слегка раскрыт в „Послании к Галатам“.[159 - Но, с другой стороны, этот антагонизм очень сильно заметен в «Clementine Homilies» [474], где Петр недвусмысленно отрицает, что Павел, которого он называет Симоном Волхвом, когда-либо имел видение Христа, и называет его «врагом». Кенон Уэсткотт говорит: «Не может быть никакого сомнения, что слово „враг“ относится к Павлу» ([488, c. 252, прим. 2], [259, т. II. с. 35]). Но этот антагонизм, бушующий поныне, мы находим даже в «Посланиях» Св. Павла. Можно ли еще энергичнее выразиться, чем в подобных выражениях: «Ибо таковые лжеапостолы, лукавые делатели, принимают вид Апостолов Христовых. И не удивительно: потому что сам сатана принимает вид Ангела света» [2 Коринф., XI, 13-14]. «Павел Апостол, избранный не человеками и ни от человека, но Иисусом Христом и Богом Отцем, воскресившем его из мертвых… но если бы даже мы или Ангел с неба стал благовествовать вам не то… да будет анафема… Когда же Петр пришел в Антиохию, то я лично противостал ему, потому что он подвергался нареканию. Ибо, до прибытия некоторых от Иакова, ел вместе с язычниками; а когда те пришли, стал таиться и устраняться, опасаясь обрезанных. Вместе с ним лицемерили и прочие Иудеи, так что даже Варнава был увлечен их лицемерием», и т. д. и т. д. [Галатам, I и II]. С другой стороны мы находим, что Петр в «Homilies» пускается в различные сетования, которые, хотя якобы адресованы Симону Волхву, явно являются прямыми ответами на вышеприведенные предложения из Посланий Павла, и не могут иметь какое-то отношение к Симону. Так, например, Петр сказал: «Ибо некоторые среди неевреев отвергли мою законную проповедь и приняли некое беззаконное и глупое учение враждебных людей (врага)» – Посл. Петра Иакову, § 2. Далее он говорит: «Симон (Павел)… который до меня пришел к неевреям… и я следовал за ним, как свет за тьмою, как знание за невежеством, как здоровье за болезнью» [Homilies, II, 17]. Еще дальше он обзывает его Смертью и обманщиком [Homilies, II, 18]. Он предупреждает неевреев, что «наш Господь и Пророк (?) (Иисус) указал, что он пошлет из своих последователей апостолов, чтобы обманывать. „Поэтому, поверх всего, помните избегать каждого апостола или учителя, или пророка, который сперва не сличит тщательно свое учение с учением Иакова, названного братом нашего Господа“ (см. различие между Павлом и Иаковом относительно веры [Евреям, XI, XII] и [Посл. Иакова, II]). „Как бы Дьявол не послал ложного проповедника… как он послал к нам Симона (?), учащего лже-истине именем нашего Господа и распространяющего заблуждение“ ([Homilies, XI, 35]; см. вышеприведенную цитату из [Галатам, I, 5]). Затем он отрицает утверждение Павла в следующих словах: „Если, поэтому, наш Иисус действительно явился тебе в видении, то это было лишь в качестве сердитого противника… Но как может кто-либо посредством видений стать мудрым в учении? И если ты говоришь, „это возможно“, тогда я спрашиваю, почему Учитель оставался на целый год и вел беседы с теми, кто были внимательны? И как можем мы поверить твоему рассказу, что он явился тебе? И каким образом он явился тебе, если ты придерживаешься мнений, противных его учению?.. Ибо ты теперь выступаешь против меня, кто есмь твердая скала, основание церкви. Если бы ты не был противником, ты бы не клеветничал на меня, ты бы не поносил мое учение… (обрезание?), чтобы мне не верили относительно изложения того, что я услышал от Господа, как будто бы я был осужден… Но если ты говоришь, что я осужден, ты обвиняешь Бога, который открыл мне Христа“. „Эта последняя фраза“, замечает автор „Сверхъестественной религии“, „если ты говоришь, что я осужден“, есть очевидная ссылка на [Галатам, II, 11], „я лично противостал ему, потому что он подвергался нареканию“» [259, т. II, c. 37]. «Не может быть сомнения», добавляет только что цитированный автор, «что в этом религиозном романе критикуется Апостол Павел, как великий враг настоящей веры, под ненавистным именем Симона Волхва, которого Петр преследует везде, чтобы разоблачить и опровергнуть его» [259, т. II, c. 34]. А если так, то мы должны верить, что Св. Павел был тем, кто сломал обе ноги в Риме, когда взлетел в воздух.]

Маркион, который не признавал никаких других Евангелий, как только несколько Посланий Павла, который полностью отвергал антропоморфизм Ветхого Завета и провел отчетливую разграничительную линию между старым иудаизмом и христианством, – рассматривал Иисуса не как Царя, Мессию евреев, и не как сына Давида, имеющего какое-либо отношение к закону или к пророкам, «но как божественное существо, посланное, чтобы открыть людям духовную религию, совершенно новую, и Бога доброты и милосердия, доселе неизвестного». «Господь Бог» евреев в его глазах, Творец (Демиург), был совсем другой и отличался от того божества, которое послало Иисуса раскрыть божественную истину и проповедовать радостную весть, приносить мир и спасение всем. Согласно Маркиону, миссия Иисуса заключалась в том, чтобы аннулировать еврейского «Господа», который «был противопоставлен Богу и Отцу Иисуса Христа, как материя противостоит духу, нечистое – чистому».

Так ли был неправ Маркион? Было ли это кощунство или же это была интуиция, божественное вдохновение, заставляющее его выразить то, что каждое честное сердце, стремящееся к истине, более или менее чувствует и признает? Если в своем искреннем желании учредить чисто духовную религию, всеобъемлющую веру, основанную на неискаженной истине, он счел необходимым сделать из христианства совершенно новую и отдельную от иудаизма систему, то разве Маркион не обосновывался на самих словах Христа?

«Никто не кладет заплату из новой материи на старое одеяние… ибо прорехи станут еще заметнее… И никто не наливает новое вино в старые сосуды, так как они разрываются, вино вытекает, и сосуды пропадают; но новое вино наливают в новые сосуды, и тогда и то и другое сохраняется».

В какой детали ревнивый, гневный, мстительный Бог Израиля напоминает непознаваемое божество, Бога милосердия, проповедуемого Иисусом; – его Отца, который в Небесах и является Отцом всего человечества? Только этот Отец есть Бог духа и чистоты, и ошибочно сопоставлять Его с подчиненным и капризным божеством Синая. Разве Иисус когда-либо произносил имя Иеговы? Разве он когда-либо сопоставлял своего Отца с этим суровым и жестоким Судьей; своего Бога милосердия, любви и справедливости с еврейским гением возмездия? Никогда! С того памятного дня» когда он произнес Нагорную Проповедь, неизмеримая пропасть раскрылась между его Богом и тем другим божеством, которое выступило со своими заповедями с другой горы – с Синая. Язык Иисуса недвусмысленен; он знаменует не только восстание, но и вызов Моисеевому «Господу Богу».

«Вы слышали», – говорит он нам, – «что сказано: око за око и зуб за зуб. А Я говорю вам, не противься злому. Но кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую… Вы слышали, что сказано [тем же «Господом Богом» на Синае]: люби ближнего твоего и ненавидь врага твоего. А Я говорю вам: любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас» [Матфей, V].

А теперь откройте «Законы Ману» и читайте:

«Смирение, воздаяние добром за зло, умеренность, честность, чистота, обуздание чувств, знание Шастр (священных книг), знание верховной души, правдивость и воздержание от гнева – таковы десять добродетелей, из которых состоит долг… Те, кто усвоят эти десять заповедей долга, и, усвоив их, будут их соблюдать в жизни, достигнут высочайшего состояния» [ «Законы Ману», кн. VI, шл. 92].

Если Ману не начертал этих слов за многие тысячелетия до эры христианства, то, по меньшей мере, не найдется во всем свете голоса, который осмелился бы утверждать, что древность их менее нескольких сотен лет до Христа. То же самое относится к заповедям буддизма.

Если мы обратимся к «Пратимокша Сутре» и к другим религиозным трактатам буддистов, мы прочтем там десять следующих заповедей:

1. Ты не должен убивать никакого живого существа.

2. Ты не должен красть.

3. Ты не должен нарушать свой обет целомудрия.

4. Ты не должен лгать.

5. Ты не должен предавать секреты других.

6. Ты не должен желать смерти своих врагов.

7. Ты не должен желать богатства других.

8. Ты не должен произносить оскорбительных и бранных слов.

9. Ты не должен предаваться роскоши (спать на мягких постелях или быть ленивым).

10. Ты не должен принимать золото или серебро.[160 - «Пратимокша Сутра», пали-бирманская копия; см. также «Lotus de la Bonne Loi», перевод Бюрнуфа [307, 444].]

«Учитель благий! что сделать мне доброго, чтобы иметь жизнь вечную?» – спрашивает один человек Иисуса. – «Соблюди заповеди». – «Какие?» – «Не убивай, не прелюбодействуй, не кради, не лжесвидетельствуй», – гласил ответ [Матфей, XIX, 16-18].