Путешествие оптимистки, или Все бабы дуры

– Еще кто кого ведет! Даш, а что это там за столпотворение?

– О, это замечательное место – шук Кармель! Базар! Вон там, чуть левее, что-то вроде Арбата, художники тусуются, продают всякую прикладную дребедень, хотя бывают очень красивые вещи, но не дешевые, надо сказать. Мы непременно туда с тобой сходим. А правее – это уже собственно базар.

– Туда мы тоже должны сходить!

– А как же! В пятницу с самого утра туда и пойдем, чтобы все закупить на субботу.

– Ты что, субботу отмечаешь? – изумилась я.

– Да нет, еще чего, – рассмеялась Дашка, – но просто часов с пяти в пятницу и до вечера субботы тут ничего не купишь, хоть тресни.

– Ну это-то я знаю.

– Еще немножко, мамуля, и мы у моря!

И вот я вижу его, море! Средиземное! Божественно красивое, сине-зеленое! И набережная красивая, с шикарными отелями! Господи, море! С этой нашей перестройкой я уже лет пять не видела моря! Куда податься-то? Чтобы поехать в Таллин к старой подруге – ах, кажется, надо писать «Таллинн», а то эстонцы обижаются, если у них отнять одно «н», – надо получить приглашение, а потом еще корячиться в нескончаемой очереди в посольстве. Нет уж, увольте! В Ленинград мне ехать не к кому. Крым, Кавказ не больно-то к себе влекут, тем более что цены там почище, чем где-нибудь в Анталии. Нет, я здорово устроилась, отпустив дочку в Израиль!

– Ну как тебе наше еврейское море?

– Класс! Я лично пошла к воде, а ты как хочешь!

Сняв босоножки, я бегом помчалась к воде.

– Ой, Дашка, какая теплая! И почему я, дура, не взяла купальник!

– Мама, опомнись, посмотри – ни одна живая душа не купается!

– А черта ли мне в этих живых душах! Да тут градусов двадцать, не меньше! Бедная я, бедная! Ну ладно, завтра утречком одна сюда пойду, дорогу я теперь знаю! А ты дрыхни! Тебе небось стыдно будет за полоумную мамашу, которая лезет в воду, когда все приличные тельавивцы еще не купаются? Ведь стыдно, признайся?

Дашка ничего не успела ответить, потому что вдруг кто-то кинулся мне на шею с криком:

– Кирка, зараза!

Боже мой, Любка!

– Я вас еще у шука приметила, – запыхавшись, докладывала она. – Кричала, кричала, да вы как оглохли, а побежать к вам я не могла, сумки сторожила, Пашку ждала. Просто хоть плачь! А когда Пашка подоспел, я вас уже из виду потеряла, но сообразила-таки: Кирка к морю рвется! Кирюха, родная!

Я безумно обрадовалась Любке, четыре года мы не виделись. О, как она изменилась, чуть ли не наголо обрила свои роскошные волосы.

– Любонька, ты чего так оболванилась?

– Попробуй тут летом с волосами походить! Сдохнуть можно! А ты, Кирюшка, совсем не изменилась, все такая же. Ох, до чего ж я тебе рада! Эта твоя церберша бессовестная никого не желает к тебе допускать. Монополистка хренова! А вот не вышло у тебя, не вышло!

Смотрю на Любку – все тот же милый прокуренный голос и она все такая же красивая, несмотря на стрижку.

– Ну как тебе наша Израиловка?

– Да я же ничего еще не видела, но мне пока нравится.

– А я – ненавижу! – с сердцем сказала Любка. – Так в Москву хочется, что хоть пешком беги!

– Тетя Люба, ты опять за свое? Куда ты побежишь? Небось все твои здесь, кому ты там нужна?

– А здесь я кому нужна? – вскинулась Любка. – Думаешь, Лизка очень во мне нуждается? Как бы не так! Мама, у тебя не убрано, мама, у тебя плита грязная, а я сижу как проклятая за компьютером, да еще с внуком нянчусь, так что же мне – в свободное время плиту драить? – Любка явно продолжала препираться с дочерью. – Ох, Кирюшка, прости, я даже мысленно и то все время с Лизкой ругаюсь! Когда твоя оглоедка тебя отпустит, уж мы с тобой всласть наговоримся!

– Тетя Люба, а ты в воскресенье свободна с утра?

– А что?

– Понимаешь, я купила путевки в Иерусалим, а вчера выяснилось, что мне бы надо смотаться в Ашкелон по одному делу. Ты не съездишь с мамой?

– Конечно! С удовольствием!

– Мамуля, ты не против?

– С чего это я буду против! Ой, девчонки, какая же я счастливая, что я тут, с вами!

– Вот что, мои дорогие, – строго заявила Люба, – сегодня вечером часов в восемь ждем вас к себе. Лизаня вся трясется, жаждет пообщаться с тетей Кирой, узнать все про Ваську. Короче, Дарья, чтобы к восьми привела мамашу к нам! Согласна?

– А почему бы и нет? Мне же лучше, ужин не готовить, посуду не мыть!

– Засранка! – нежно прохрипела Любка. – Кирюха, а как твой Жукентий? С кем ты его оставила? С Алькой?

– Конечно, кому же я еще его доверю, моего Жукочку!

– Сегодня познакомишься с нашим Шмуликом. Красавец, глаз не оторвешь! Ладно, девчонки, я побежала, надо Лизку предупредить, что вы придете! Привет!

И она унеслась.

– Вот, мамуля, не успела ступить на израильскую землю, как уже начались встречи. То ли еще будет!

О, тут она как в воду глядела!

Мы долго, с упоением гуляли, разговаривая обо всем сразу, и никак не могли наговориться и нагуляться. Дашка только время от времени спрашивала:

– Мамуля, ты не устала?

– Ничуточки, – отвечала я, сама себе удивляясь. В Москве, пройдя такое расстояние, я бы уже давно издохла, а здесь просто чудо – даже ноги не болят. То ли душевный подъем, то ли морской воздух, а скорее всего и то и другое.

Вот так и потекли мои первые израильские денечки. Безоблачно-счастливые. На другой день с утра Дашка повезла меня в восхитительный курортный городок Нетанию, где я впервые в жизни купалась в Средиземном море. Ни с чем не сравнимое впечатление. Моя ставшая уже южанкой дочь в свитере стояла на берегу, покуда я плавала. А когда я наконец вылезла, она не без зависти воскликнула:

– Мамуля, такой счастливой рожи я еще никогда ни у кого не видела!

В субботу, часов в десять утра, когда мы с Дашкой завтракали, раздался телефонный звонок. Дашка взяла трубку.

– Алло! Да. Киру Кирилловну? Одну минутку! Мамуля, тебя!

– Кто? Любка?