Муж-незнакомец, или Сладкие сны о любви

Наконец Дымчатый резко выдохнул и встал. Я открыла глаза.

– Секс-гимнастика перед отплытием капитана дальнего плавания. Впечатляет.

Я еще по инерции продолжала улыбаться. Но потом улыбка медленно сползла с моего лица. Что бы я ни делала – отношение мужа ко мне оставалось неизменно – насмешливо-ироничным. Словно он не воспринимал меня всерьез, и я была для него скорее отвлеченно-абстрактным объектом, чем реальным живым человеком. И сознание того, что в душе он сейчас потешается надо мной – над моей попыткой сделать наши отношения нормально-супружескими, над тем, что я соблазнила его, как шлюха из стриптиз-клуба, убивало меня наповал. И наверняка в разговоре с Марком он расскажет ему с привычной ухмылкой: «А моя-то совсем сбрендила – красный комплект нацепила и давай вертеть передо мной задницей, чтобы я клюнул на ее прелести. Представляешь?» А Марк зальется смехом, запрокинув голову, как он это обычно делает, и отпустит пару соленых шуточек.

Я просто набитая дура, что устроила этот маскарад. Господи, и где были мои мозги, когда эта хреновая мысль пришла мне в голову? Я готова была разорвать себя на куски за то чувство стыда и позора, которое я сейчас испытывала.

– Ды-ы-ымчатый! – зарыдала я в подушку. – Но какая же ты скотина!

Он вылетел из ванной, услышав мои вопли.

– А… женская истерика! – и, махнув рукой, ушел обратно в ванную.

Уснули мы порознь. Вечер все-таки закончился скандалом. Дымчатый орал, что у него неприятности по работе плюс его сотрудница убита, а это, согласись, случается не каждый день, ядовито прибавил он. А тут я со своими воплями и слезами. Я могу хоть раз в жизни проявить сочувствие и понимание и не приставать к нему – оставить мужика в покое.

От его слов я рыдала еще больше. В ответ я кричала, что это он никогда не понимал меня. Я стала для него предметом мебели. Я чувствую себя каким-то жалким придатком к его жизни – бесконечно далекой от меня.

Дымчатый меня не слушал. Он вошел в раж и, размахивая руками, орал, что я создаю в доме ненормальную обстановку, и он не может сосредоточиться на предстоящей командировке.

Заливаясь слезами, я чувствовала себя жалкой и глупой бабой при умном и деловом мужике.

Дымчатый посмотрел на часы в гостиной и ахнул.

– Слушай! Мне спать осталось всего несколько часов, а ты тут со своими концертами на душу капаешь. Совесть у тебя есть или нет?

– Кто бы говорил о совести.

Дымчатый вышел из гостиной, и я услышала, как он громыхал, что-то снимая с антресолей. Оказалось, это была раскладушка.

Он пронес ее в кабинет и демонстративно хлопнул дверью.

Я зарылась в подушку и подумала, что мы оба перегнули палку.

Спала я чутким сном и поэтому услышала утром, как вскочил Дымчатый и понесся в ванную.

Я встала и, накинув халат, поплелась в кухню. Столкнувшись со мной, муж напустил на себя такой вид, словно встретился с привидением. Я попыталась сделать первый шаг к примирению. Я всегда чувствовала себя кошмарно-ужасно, когда мы ссорились, а сегодня он уезжал в командировку – и расставаться с нахмуренными бровями мне не хотелось.

– Завтрак приготовить?

– Завтрак? – и язвительная ухмылка обрисовалась на его лице. – Н-нет. Я уже сыт по горло и завтраками, и обедами, а также скандалами и истериками. Дай человеку спокойно выйти из дома. Я не валяться на пляже еду, а работать, между прочим. Очень жаль, что некоторые этого не понимают.

– Как хочешь, – cказала я и повернулась к нему спиной. Валяться в ногах и вымаливать у него прощение непонятно за что я не стану, это точно!

Я сидела в гостиной, и каждый звук четко отдавался в моем мозгу. Я могла безошибочно воссоздать маршрут перемещений мужа по квартире. После кухни он рванул в кабинет – забрать собранный чемодан. Потом с полки в коридоре он снял кейс – знакомое шуршание.

В коридоре с шумом надевал ботинки и снимал с вешалки куртку. Вот он открыл дверь и…

– Пока! – услышала я.

И дверь с невообразимым грохотом закрылась. Все! Уехал.

Целый день я занималась домашними делами. Уборка, стирка, готовка всегда были для меня лучшей терапией. Занимаясь этими делами, я могла не думать о своих проблемах. Правда, выкинуть их из головы до конца не удавалось, но в качестве отвлекающего маневра эта кухонно-уборочная терапия подходила.

Но в этот раз не помогало ничего – я вспоминала злополучный вечер перед командировкой, не менее злополучное соблазнение собственного мужа, и приходила к выводу, что еще никогда наши отношения не находились на столь угрожающе низкой отметке.

Диана, чувствуя мое состояние, постоянно вертелась рядом и пыталась выразить поддержку и сочувствие на своем кошачьем языке. Она то и дело запрыгивала на колени и требовала, чтобы я ее гладила, но мои нервы были на пределе и пару раз я спихнула кошку с колен, чем заслужила ее величайшее неодобрение.

С царственным видом, ни разу не обернувшись, Леди Ди ушла от меня, подрагивая всем своим позвоночником, и судорога, проходившая от холки до хвоста, показывала, как же она возмущена моим поведением.

День пролетел бестолково и незаметно. Я играла в образцово-показательную хозяйку (правда, непонятно – для кого?). И к вечеру, измученная уборкой, с мазохистским упорством, достойным лучшего применения, я протерла тряпкой все предметы, добралась до каждого уголка квартиры и перестирала кучу белья, – я вдруг поняла, что страшно устала, настроение стало еще хуже, чем утром, и вообще я все делаю неправильно и зря.

Муж так и не позвонил. Ни разу. Хотя обычно он звонил и говорил: «Все в порядке. Разговаривать долго не могу. Дела. Но ты не беспокойся – я цел и здоров. И тебе желаю того же».

Несколько раз моя рука тянулась к телефону, но потом возвращалась к исходному положению. Я не могла переломить свою гордость и позвонить первой. Ну никак не могла. Хотя понимала, что это глупо. Но пересилить свой характер не получалось.

Я легла спать, но сна не было ни в одном глазу, и я прибегла к испытанному средству – рюмочке коньяка. Когда Дымчатый отсутствовал или его долго не было, я начинала нервничать и тогда доставала заветный бутылек, выпивала рюмочку, а перед приходом мужа тщательно чистила зубы или жевала кружок лимона, чтобы вытравить запах.

Сейчас можно было этого не опасаться, и я, выпив рюмку, почувствовала, что меня опять тянет плакать.

В постели я поплакала, зарывшись в подушку, и так незаметно уснула, проклиная себя, Дымчатого и наши непримиримо-взрывные характеры.

Проснулась я от телефонного звонка. Я засекла слабое треньканье телефона сквозь сон и, резко подняв голову от подушки, прислушалась. Через несколько секунд сомнения окончательно рассеялись, и я, откинув одеяло, побежала на кухню. Радиотрубка стояла там же на подзарядке.

– Алло! – сорвала я трубку телефона. – Алло!

Ничего не было слышно, и я уже собиралась нажать на отбой, как услышала знакомое:

– Инна! – голос был слаб, и слышно его было едва-едва.

– Володя? – переспросила я. Похоже, что муж здорово где-то повеселился и теперь звонил мне в нетрезвом состоянии, как это иногда бывало. Он звонил и болтал всякие глупости или признавался в любви. Как будто бы такие слова можно сказать, только когда море по колено и терять нечего. А в остальное время – негласный запрет и никаких муси-пуси, словно это – проявление слабости и бесхарактерности.

– Инна! Я здорово свалял дурака. Я ошибся… – И снова молчание.

– Да! – уже раздраженно сказала я.

Но на том конце раздались частые гудки.

Я в недоумении повертела трубку и положила ее на рычаг.

Муж был в командировке. В Питере. И позвонил мне после очередного сабантуя или фуршета, как это частенько бывало, когда он сообщал дурашливым тоном, что «он перебрал и чувствует себя отвратно» или «Инна, ты там спишь, а я – здесь в холодной одинокой постели», при этом делались многозначительные паузы и явно намекалось, что он там не один, и постель его не холодная… Он любил меня подразнить, довести до белого каления, а потом сказать «ну я пошутил, тебе уже сказать ничего нельзя». И за это я злилась на него еще больше.

Но иногда я слышала и другое: «Инка, я тебя люблю и любил всегда. Инка, что бы ни говорили про меня, ты моя единственная женщина. Инка!» В такие минуты в его голосе звенел накал, и я скептически улыбалась, хотя в носу щипало, и я крепилась изо всех сил, чтобы не заплакать и не показать перед ним свою слабость. Слабых людей Володя не любил, они вызывали в нем чувство брезгливости. Я знала это и всегда держала марку сильной женщины. Но когда я слышала: «Инка – ты лучшее, что у меня есть в этой жизни!», мне хотелось рыдать во весь голос, потому что в обычной жизни и в обычном состоянии я таких слов не слышала от него. Никогда.

Я провела рукой по спутанным волосам; сон уже слетел.

Машинально я посмотрела на часы. Три часа ночи. Хорошо же он перебрал, раз позвонил в такое время… а вдруг с ним что-то случилось: уж больно жалостливый был голос и не похожий на обычный бодро-победительный тон моего мужа. Надо бы связаться с Питером и все выяснить. Но время позднее и неподходящее. Хотя почему бы и нет? Раз он позвонил сам.

Я взяла из сумки в коридоре сотовый и набрала номер мужа. Там раздались гудки, а потом – щелчок, и я услышала: «Абонент временно недоступен». Что за черт! Я прошла в комнату и с раздражением бросила мобильный на кровать, затем пошла в кухню – заварить чай.