На краю стою

– Живу… – нехотя ответила Алеся.

– А я бы не смогла. Если у меня неделю нет мужика, я с ума схожу!

– Ты же с хозяином спишь.

Анжела усмехнулась:

– Да какой он мужик? Так, название… – И вдруг осторожно коснулась пальцами шеи Алеси, провела рукой по плечу.

От этого нежного касания Алеся невольно закрыла глаза.

И Анжела, разом осмелев, тут же обняла ее, привлекла к себе, хозяйски положила руку на грудь.

– Ласточка моя, лапонька… Господи, как я хочу тебя…

Но Алеся, спохватившись, тут же оттолкнула подругу.

– Нет! Отстань!

– Дура! – раздраженно бросила Анжела. – Такой станок пропадает!

* * *

Экскурсионный автобус со школьниками катил по горной дороге. Дети шумели, пели, баловались и лупили друг друга щелбанами. Молодая учительница, как ни кричала, не могла с ними справиться.

Неожиданно пятилетняя девочка, сидевшая возле водителя, показала рукой за окно:

– Смотрите! Птицы дядю кушают!

– Фигня! – сказал мальчик постарше. – Какой еще дядя? Падаль какая-то.

– Собака или горный козел, – произнес еще один.

Действительно, сверху, с горной дороги, было неясно, кого клюют грифы.

И автобус покатил дальше, удаляясь от того места, с которого были видны Андрей и грифы, клюющие его.

Но маленькая девочка, заупрямившись, пустилась в рев:

– Мама, они его скушают! Скушают дядю!

– Катя, перестань! – нервно сказала учительница. – Какого еще дядю?

– Там! – Катя показала ей за окно. – Птицы дядю кушают!

Учительница выглянула в окно и вдруг закричала водителю:

– Стой! Останови машину!

На рассвете над городом разносится протяжный крик муэдзина: «Алла-а-а-а-ах уакбар!» Пустой городской автобус взобрался в гору и остановился на окраинной остановке. Алеся вышла из автобуса и устало двинулась в сторону дома. По дороге Алеся остановилась у продовольственного ларька, купила лаваш, овощи и каймак – свежую местную сметану. С пакетами прошла через двор, вошла в подъезд, открыла ключом свою квартиру на первом этаже. Но прежде чем войти, устало прислонилась головой к двери и замерла так, словно собирая силы для новой работы или испытания. Затем, глубоко вздохнув, открыла дверь и, сбросив в прихожей туфли и оставив на стуле пакеты с покупками, прошла в туалет, взяла там литровую стеклянную банку и направилась с ней в спальню.

Андрей, лежа в кровати, встретил ее открытыми глазами.

– Доброе утро, – сказала она, но он промолчал.

Она откинула одеяло и увидела то, на что без подготовки действительно трудно смотреть: оголенные культи-обрубки и пах, изуродованный ужасными шрамами и торчащей внизу живота цистостомой – отводной трубкой-катетером из мочевого пузыря.

Привычно вставив эту трубку в стеклянную банку, Алеся сняла с трубки пластиковый зажим, сцедила мочу.

Андрей облегченно вздохнул, откинулся головой на подушку и блаженно закрыл глаза.

А еще недавно, всего восемь месяцев назад, он, придя в госпитале в себя и впервые увидев свои забинтованные культи, в истерике орал на врачей:

– На хрена вы меня спасли?! – И вырвал из живота цистостому, кровь брызнула из разорванных швов. – Если я не мужик, я не хочу жить! Не буду!

Санитары и армейские врачи набросились на него, выкрутили руки за спину, натянули смирительную рубашку…

* * *

Алеся достала из шкафа выцветшую гимнастерку с медалями, ремень и армейские брюки с укороченными выше колен штанинами. Помогла Андрею одеться, пересесть в инвалидное кресло и ушла на кухню готовить нехитрый завтрак – яичницу с овощами.

Он прикатил туда в своем кресле, негромко спросил:

– Кто-нибудь был сегодня?

– Конкретно – никого подозрительного… – сказала она, стоя у плиты и глядя через окно на детей, высыпавших с утра во двор на детскую площадку.

– А вообще? – настойчиво спросил он.

– А вообще они все на ворованные деньги играют. Я знаешь что думаю? Нужно пойти к ясновидящей. Мне давно говорили – в Гинчике есть одна старуха. Только очень жадная – сто баксов за прием.

И Алеся выложила всю яичницу в одну тарелку, поставила ее перед Андреем.

– А тебе? – сказал он.

– Я пошла спать.

Оставшись в одиночестве, Андрей завтракал, включив телевизор. По телику шли последние известия, но он их практически не слушал. Крутя руками колеса инвалидного кресла, подъехал на нем к раковине, вымыл свою тарелку. Затем достал из шкафчика баночку с асидолом, снял с гимнастерки медали, стал начищать их до блеска. Между тем местный телекомментатор сообщил:

– Международная общественность обеспокоена предстоящим выводом российских пограничников из нашей республики. И за разъяснениями мы обратились к командующему нашими погранвойсками генералу Таджибаеву.

После этого на экране возник Таджибаев в своем генеральском кабинете и сказал в микрофон корреспондента:

– Эта озабоченность вполне понятна. По нашим данным, за последние пять лет в Афганистане площади посевов мака, служащего для производства опия, морфина и героина, увеличились в 36 раз. А все потому, что спрос! Число потребителей наркотиков во всем мире растет, и сегодня килограмм афганского героина стоит у нас на черном рынке 5 тысяч долларов США, а по пути в Европу эта цена возрастает в 60 раз: в Душанбе, Асане и Ташкенте это уже 30–40 тысяч долларов, в Москве – 150 тысяч, а в Европе – 300 тысяч! Долларов! Вот западных наблюдателей и беспокоит: а сможем ли мы без российских пограничников остановить этот наплыв…

Андрей, недослушав, индифферентно выключил телевизор и покатил на своем инвалидном кресле к двери в спальню. Заглянул туда, увидел, что Алеся уже спит, осторожно закрыл дверь и укатил в прихожую. Достал с полочки солдатскую фуражку, надел, открыл наружную дверь, выкатил, стараясь не шуметь, из квартиры и запер ее. Сунув ключ в нагрудный карман, ловко спустился в кресле по трем лестничным ступенькам в парадном и выкатил на улицу. Соседский пацан, проезжая мимо на велике, крикнул на ходу:

– Привет, Андрей!