Социализм и судьба России

Несмотря на противоречивость процесса Вазюлин отмечает историческую необходимость ранних социалистических революций: «… ранние социалистические революции и ранний социализм с точки зрения всемирно-исторического процесса развития человечества не есть предмет субъективного выбора, они представляют собой историческую необходимость, этап в прогрессе человечества, и противоречивость этого этапа не отменяет и не может отменить его историческую необходимость» [28, 20].

За ранними социалистическими революции идут поздние (зрелые) социалистические революции. Вот изложение хода революционного процесса учениками Вазюлина (М.Дафермосом, П.Павлидисом, Д.Пателисом): «…можно выделить две стадии мирового революционного процесса. Первую стадию составляют волны ранних социалистических революций в слаборазвитых странах (с опасностью поражения, капиталистической реставрации и т. д.). В общем и целом человечество переживает первую стадию развития мирового революционного процесса. Нынешняя контрреволюция является не случайным, а необходимым и закономерным моментом этой стадии. Завершение первой стадии и особенно интенсивное сужение мировой капиталистической системы приведет ко второй стадии, стадии поздних социалистических революций, которая в конечном счете приведет к окончательной ликвидации мирового капитализма» [28, 191].

Трудно согласиться с жестким детерминизмом, что «ныняшняя контрреволюция является не случайным, а необходимым и закономерным моментом…». Здесь явное непонимание того, что все события в истории случайны, и закономерности истории – это закономерности случайного процесса. Поэтому контрреволюция в СССР могла и не произойти в случае, например, победы секретаря Ленинградского обкома КПСС Романова в борьбе за пост Генсека КПСС.

Вазюлин четко понимает опасность бюрократии для социализма и вместе с тем невозможность отказаться от ее услуг: «Бюрократия неизбежна, если в стране есть существенное различие, противоположность или противоречие единичных, особенных и общественных интересов, то есть их отрыв друг от друга. Выражением отрыва индивидуальных интересов от общественных является, в частности, существование труда ради зарплаты… Тенденция к бюрократизации была усилена к тому же очень тяжелым, чрезвычайным положением нашей страны как единственной страны победившей социалистической революции во всем капиталистическом мире… образование «новой» бюрократии в нашей стране и ее усиление было закономерным. Если же бюрократия усиливается, то она все более и более отчуждается от народа…. все больше… преследует свои индивидуальные цели, цели личного обогащения, карьеры. Причем, естественно, в наибольшей степени отчуждалась от народа верхушка аппарата. Эта верхушка стала ориентироваться… на капиталистические страны.

Вот тут мы встречаемся с интересной уже упоминавшейся выше закономерностью: социализм возникает и утверждается с весьма серьезными внутренними противоречиями. В раннем социализме эти противоречия достигают такого размаха и глубины, что они вообще приводят к устранению социализма. Без всякой деятельности ЦРУ» [28, 21–22].

Вазюлин понимает трудность борьбы с бюрократией: «…не только у Л.Д. Троцкого, но и В.И.Ленина в отличие от К. Маркса, суть бюрократического механизма не была в достаточной степени схвачена. Поэтому, когда В.И.Ленин пытался бороться против бюрократии, он намечал меры, не устраняющие бюрократию…Бюрократия неискоренимое пока явление… Ее нужно постараться как-то поставить на службу, принять различные меры, чтобы она не приобретала слишком уж большой самостоятельности. Это единственное, что можно реально сделать» [28, 24].

Весьма реалистична позиция Вазюлина по поводу товарно-денежных отношений: «Вопрос о товарно-денежных отношениях при социализме зависит в принципе от того, каковы производительные силы в стране, где победила социалистическая революция. Еще К. Маркс доказал, что преодоление товарно-денежных отношений возможно по мере роста общественного характера производства… раз социалистические революции побеждают тогда, когда решающую роль начинает играть общественный характер производства, решающую роль в производстве должна играть не рыночная экономика. Конечно, если в силу каких-то внешних обстоятельств социалистическая революция победила в стране, где для этого условий нет, тогда товарно-денежные отношения постепенно возобладают. Но тогда и социализм исчезнет. Он, может быть, скорее всего, и не возникнет в такой стране. Поэтому вопрос о том, в какой мере сохраняются товарно-денежные отношения, это вопрос прежде всего о том, в какой мере производительные силы приобрели общественный характер. Это зависит не от желания той или иной партии, а от объективных закономерностей, и дело партии заключается в том, чтобы понять реальную ситуацию» [28, 17].

Вазюлинская школа придает очень большое значение теории. Сам Вазюлин: «Говоря о теории, я только хотел сказать, что без ее разработки мировое коммунистическое движение зайдет и уже, можно сказать, зашло в тупик. Ведь человек – не животное, он должен знать, что он осуществит в результате своих действий и как он этого может достигнуть. С этой точки зрения примером является большевистская партия. В.И.Ленин стремился к тому, чтобы развить марксизм в соответствии с новыми историческими условиями. Что же касается так называемой «ленинской гвардии», то все, кто составлял ее, уделяли большое внимание теории… Сейчас же коммунисты занимаются в основном только какими-то конкретными действиями…» [28, 9].

А в теории, как уже говорилось выше, Вазюлинская школа претендует на «снятие» марксизма. Из этого положения вытекают конкретные рекомендации по стратегии коммунистического движения. Вот что по данному поводу говорит член школы М.В. Максимов, анализируя работу Ленина «Что делать?»: «Если В. Ленин выдвигал три основных вопроса, а именно: о характере и главном содержании политической агитации; организационных задачах и «о плане построения одновременно и с разных концов боевой общерусской организации» при помощи общерусской политической газеты, то нынешние строители партии ленинского типа обращают внимание только на один вопрос – организационный. Наши коммунисты даже не задумываются, почему тогда было необходимо и возможно ставить такие вопросы. В.Лениным ставятся политико-организационные вопросы, так как в основном адекватная теоретическая база движения уже есть. Возникавшие вопросы теории, которые были не решены К.Марксом, решались в ходе политической работы. Так могли быть развиты отдельные стороны теории. Сейчас стоит задача создания целостной теории, снимающей, включающей марксизм. Эта задача требует совершенно иного подхода к организационно-политическим вопросам, иной структуры общественной организации» [28, 221].

Вот так, ни больше, ни меньше! Тогда, мол, теория была, а сейчас, после 100 лет практического развития революции ее нет! Налицо явные последствия поражения: крах социализма в СССР создает впечатление и о крахе теории вообще.

Вывод об отсутствии теории приводит к идеализации формы развития революционного процесса XIX века, к рекомендации применять его сейчас: «…зафиксируем этапы развития предпосылок создания партии ленинского типа: теоретическое учение социал-демократов; программа группы, в которой воплощается учение, и распространение теоретического учения среди молодежи, притом революционной молодежи; на этой почве возникает масса короткоживущих кружков, затем группа социал-демократов и только после этого партия» [28, 230].

Коммунистическому и рабочему движению в РФ Максимов дает очень резкую оценку: «В наше время в мировом коммунистическом движении имеются тоже два главных направления…. социал-демократическое и ортодоксально-догматическое как с примесью государственного патриотизма, так и без…». И для условий России: «По отношению к социальной обусловленности форм сознания можно говорить о мелкобуржуазности первого направления… второе направление опирается на современный «предпролетариат», являющийся продуктом разложения социалистического общества. Если говорить о политических целях, то первое направление – социал-демократическое, второе – утопически-коммунистическое. Оба эти направления ведут в тупик, поэтому не являются главными. Главное направление в коммунистическом движении еще не сформировалось, и пока для него есть только некоторые предпосылки. Одна из них – становление новой теории общественного развития… сейчас мы фактически не имеем передового общественного мнения, есть в лучшем случае мнение сражающегося коммунистического арьергарда. Начало рабочего движения в эпоху «перестройки» в своей главной тенденции было откровенно реакционным, как и положено историей для контрреволюции» [28].

Однако на самом деле дело обстоит не так мрачно: теория есть. Она только завалена обломками ревизионизма и догматизма, возникшими после контрреволюции. Нужно в основном очистить ее от этих обломков. Собственно говоря, то, что излагает школа Вазюлина, является достаточно классическим марксизмом, но хорошо и на современном материале изложенном.

Т.е. претендуя на создание новой теории, снимающей марксизм, школа Вазюлина, практически, ничего нового не создала. Почему? Вроде люди не глупые. А потому, что снимать марксизм не требуется: в виде, развитом Лениным, он хорошо объясняет основные направления развития человеческого общества и сейчас.

Раз теория есть, то и тактика коммунистов должна быть отлична от цитированной (создание кружков….). Сейчас коммунисты находятся как раз в положении, когда «в основном адекватная теоретическая база движения уже есть».

Кстати, пренебрежение теорией объясняется тем, что большинство партий интуитивно считает, что социализм – это примерно то, что было, но с некоторыми улучшениями. Поэтому заниматься теорией не имеет особого смысла. Разумеется, это тоже неверно. Это другая крайность от рекомендаций Максимова.

Глава 8

«Демократическим социализм»

Контрреволюция проходила, как известно, под лозунгом демократизации. Проект последней, Горбачевской программы КПСС соответственно назывался «К гуманному, демократическому социализму». Хотя теперь практически все левые согласны с тем, что Горбачев привел нас отнюдь не к социализму, тем не менее, значительное (если не преобладающее) влияние на развитие левого движения в РФ после контрреволюции оказывает «демократический социализм», который критиковался в гл.1. «Демократический социализм» представляет в основном то социал-демократическое направление, о котором пишет М.В. Максимов (см.7.2).

8.1. «Новый» социализм Курашвили

Наиболее последовательная модель «демократического социализма» принадлежит Б. Курашвили, который называет свой социализм «новым».

«Его наиболее характерные черты: отсутствие частнокапиталистической собственности, реализация большей части народной собственности в форме полномочного хозяйственного владения трудовых коллективов, поощрение коллективного и индивидуально-семейного предпринимательства, современный синтез государственного и рыночного регулирования, полномасштабный демократический режим (свободы и права человека, многопартийность, разделение властей и др.).» [29, 5]. Из этой характеристики видно, что предполагается всерьез выполнять формальную буржуазную бюрократию, что и является основным для «демократического социализма».

Выше неоднократно показывалось, что формальная буржуазная демократия сама по себе неустойчива, и может стабилизироваться только внешней силой. При капитализме – это наиболее крупные капиталисты. В своей книге «Куда идет Россия?» Курашвили предлагает свое решение проблемы устойчивости власти при социализме. Ее он видит в «социалистическом гражданском обществе». «Самоуправляемые народные, коллективные, индивидуально-семейные предприятия, охватывающие все вместе до 80 процентов занятых в экономике, элементы производственного самоуправления и на государственных предприятиях, самоуправляемые научные, учебные, социально-культурные учреждения, – все это, не загнанное в многоукладную клоаку, образует социалистическое гражданское общество. Это будет общество, готовое отстаивать свои интересы и само свое существование, имеющее собственные механизмы саморегулирования и не только независимое от государства с его хроническими бюрократическими болезнями, но и способное заставить государственный аппарат надлежащим образом служить обществу, не забывая того, что он должен обеспечивать общие и перспективные интересы общества, ради чего, а не для собственных интересов и удовольствия содержится народом. Существование социалистического гражданского общества сделает новый социализм абсолютно стабильным общественным строем, способным выдержать, а точнее – предупредить, не допустить политические выкрутасы, подобные тем, что позволили «демократическим» дурачкам и негодяям сокрушить прежний, «государственный» социализм» [29, 249].

Очень красиво написано, и можно было бы приветствовать, но… Во-первых, Курашвили рассматривает общество, уже полностью преобразованное на социалистический уклад. Как он образно пишет: «не загнанное в многоукладную клоаку». Но мы то, как раз будем вынуждены через эту «клоаку» пройти, когда гражданское общество будет не социалистическим, когда капиталистические его элементы, обладая большими деньгами, будут способны «заставить государственный аппарат надлежащим образом служить» интересам буржуазии.

Во-вторых, не объявлены явно, что же это за «механизмы саморегулирования», которые способны «заставить государственный аппарат надлежащим образом служить обществу»? Наверное, это должны быть достаточно мощные механизмы? Ленин обозначил этот механизм явно: «коммунистическая партия». Или, как автор обозначил в данной работе: классовая организация трудящихся – руководящая сила социалистического общества. Ничего другого никто не придумал. И Курашвили – тоже. Но попробуем, все же, сконструировать эти «механизмы саморегулирования» из структуры предложенного Курашвили «социалистического гражданского общества».

Как, допустим, коллективу самоуправляющегося предприятия воздействовать на государство? Наверное, весь коллектив не будет этим заниматься, а изберет какую-то делегацию. Эта делегация должна войти в связь с делегациями других коллективов, что можно сделать через съезд этих делегаций. В итоге мы получаем некий контрольный выборный орган типа парламента. С ролью руководящей силы общества. Может ли такой орган являться стабилизатором общественного строя? Выше мы ответили на это вопрос отрицательно, поскольку, обладая деньгами, буржуазия (отечественная или зарубежная) сможет вмешаться в процесс выборов и взять этот орган под контроль. Даже, если социалистические отношения уже полностью победили.

Исторический опыт показывает, что таким стабилизатором может быть только невыборный орган, состоящий из более всего понимающих классовые интересы, т. е. передовой отряд класса. В эксплутаторских обществах – это наиболее крупные эксплуататоры, наиболее остро понимающие классовый интерес, поскольку им очень много можно потерять. При социализме – это классовая организация трудящихся. Другого, увы, никто не предложил. А очень хотелось бы и автору, чтобы утопию Б. Курашвили о «социалистическом гражданском обществе», способном обеспечить стабильность социализма, можно было бы реализовать. Это было бы просто здорово. Но, к глубочайшему сожалению, это – утопия.

Курашвили считает, что переход к социализму должен осуществляться мирно по правилам формальной буржуазной демократии: «…новые коммунисты во всех случаях выступают за последовательный демократизм политического режима, включая многопартийность, свободу слова и независимость прессы…

Представляется очевидным, что рано или поздно и особенно при торжестве нового социализма осью, вокруг которой будет вращаться политическая жизнь, станет не чреватый гражданской войной выбор между социализмом и капитализмом, не межформационные прыжки, а спокойный, легко обратимый выбор между разными моделями социализма (скорее всего между «рыночным» и «нерыночным»), между разными курсами внутренней и внешней политики, между разными группами лидеров. Придет, нормальное время, когда в борьбе за власть будут реально соперничать две, максимум три социалистически ориентированные партии, и это соперничество не позволит ни одной из них расслабляться, загнивать, терять политическую дееспособность. То, что случилось с прежде славной КПСС, не должно повториться» [29, 250].

С легко обратимым выбором трудно согласиться. Переход от «рыночной» модели социализма к «нерыночной» не лёгок, для этого требуется серьёзная перестройка, чреватая большими потерями. Следует искать оптимальную модель. Также курс внутренней и внешней политики не должен меняться от смены лидера. Следует стремиться к самому полезному для страны и народа курсу.

Теперь по сути этого заявления Курашвили. Здесь опять говорится о ситуации в обществе, когда уже социализм победил. А вот как достичь этой победы, ничего не говорится, кроме обещания действовать по правилам буржуазной демократии с упованием «на свободу слова и независимость прессы». Насколько «свободно» слово и «независима» пресса граждане РФ имели полную возможность убедиться в течение всего процесса Перестройки и Ельцинских «реформ», правления Путина и Медведева. Насколько буржуазия склонна «играть» в свою демократию всерьез, граждане могли убедиться по Ельцинскому государственному перевороту в сентябре-октябре 1993 г, а также по Президентским и Думским выборам 1996, 2003, 2004, 2007, 2008, 2011, 2012 гг. Но допустим, мы как-то преодолели «многоукладную клоаку» и пришло то «нормальное время», когда остались две – три социалистически ориентированные партии, борющиеся между собой за власть. Борьба эта будет довольно жесткой, т. к. власть означает значительные преимущества в том числе и материальные для победителя (привилегии, связанные с должностями….). Подрывным элементам Запада будет легче внедряться в эту борьбу, чем в деятельность одной партии, поскольку в силу занятия междоусобной борьбой противодействие внешнему врагу, к тому же действующему скрытно, будет неизбежно притуплено. Т. е. многопартийная система Курашвили без руководящей силы представляет собой ту неустойчивую систему формальной буржуазной демократии, о которой мы говорили в главе 1.

Социализм Курашвили основан на передаче значительной части предприятий их трудовым коллективам в «полномочное хозяйственное владение». Их объединение в «социалистическое гражданское общество», описанное выше, похоже на предложение «рабочей оппозиции» на X съезде РКП(б) о передаче управления народным хозяйством «всероссийскому съезду производителей», названному Лениным анархо-синдикалистским уклоном. Только анархо-синдикалисты 1921 г. были сторонниками планового управления, а Курашвили – рыночного. Но основная суть резкой критики Ленина не касается экономических различий: «… ставка на беспартийные массы или заигрывание с ними, которое выражено в вышеприведенном тезисе, является не менее коренным отступлением от марксизма…» [1 т 43,94]. И далее объясняет, почему: «…только политическая партия рабочего класса, т. е. Коммунистическая партия, в состоянии объединить, воспитать, организовать такой авангард пролетариата и всей трудящейся массы, который один в состоянии противостоять неизбежным мелкобуржуазным колебаниям этой массы, неизбежным традициям и рецидивам профессионалистской узости или профессионалистских предрассудков среди пролетариата и руководить всей объединенной деятельностью всего пролетариата, т. е. руководить им политически, а через него руководить всеми трудящимися массами. Без этого диктатура пролетариата неосуществима.» [1 т 43, 94]… «В такой стране, как Россия, громадное преобладание мелкобуржуазной стихии… крайние обострения нужды и народных бедствий порождают особенно резкие проявления колебаний в настроениях мелкобуржуазной и полупролетарской массы. Эти колебания идут то в сторону укрепления союза этих масс с пролетариатом, то в сторону буржуазной реставрации, и весь опыт всех революций XVIII, XIX и XX веков показывает с безусловнейшей ясностью и убедительностью, что ничего иного, кроме реставрации… власти и собственности капиталистов и помещиков от этих колебаний – при условии малейшего ослабления единства, силы, влияния революционного авангарда пролетариата – получиться не может.» [1 т 43, 96].

Т.е. Ленин был против предложений рабочей оппозиции, поскольку они переводили страну к неустойчивой системе формальной буржуазной демократии и неизбежной реставрации капитализма. Курашвили, предлагая анархо-синдикалистский вариант «нового социализма», почему-то совершенно не полемизирует с Лениным. Он полемизирует только с «ортодоксальными коммунистами, коммунистами-фундаменталистами», которые идеологию «нового социализма» считают «проявлением анархо-синдикалистского уклона (не видя различий между групповой собственностью и групповым владением при народной собственности), а рынок если и признается, то как явление чуждое социализму и только используемое им». [29, 29]. Т. е. дискуссия с «ортодоксами» ведется в области экономики, а полемики с Лениным в области политики не видно. Что странно. Ведь если выводы Ленина устарели, что, как мы объясняли раньше, нисколько не порочит марксизм, как эмпирическую науку, то нужно показать, что изменения, происшедшие в стране, качественно изменили ситуацию. Попробуем пополемизировать с Лениным за Курашвили.

Действительно, страна сильно изменилась. Ленин говорит о неустойчивости мелкобуржуазных и полупролетарских масс, о крайнем обострении нужды и народных бедствий. Но ничего же этого не было в 1985: ни таких масс, ни такой нужды. Уровень жизни значительно повысился по сравнению с 1921 г. Но недовольство генерируется сравнением с другими, завистью. А эта зависть, при отсутствии политической грамотности, будет генерировать указанные Лениным колебания настроений массы при любом уровне жизни: главное, что за бугром – лучше. Все это подробно описывалось неоднократно выше. Т. е. состояние общества, как объекта для определения устойчивости, качественно не изменилось. Курашвили почему-то упорно считает, что «социалистическое гражданское общество» является генератором устойчивости. При этом он говорит о чувстве собственника, хозяина. Но в каком направлении это чувство, скорее всего, сработает?