История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 7

– я ничего об этом не знаю.

– Если вы окажетесь в Шамбери, нанесите ей визит от моего имени, и ваше удивление станет равным моему.

– Мадам, обещаю вам заехать туда после моего возвращения из Италии; но я не стану показывать ей этот портрет, который я сейчас запру.

– Не показывайте его никому, прошу вас.

К восьми часам пришли все приглашенные, и я увидел у себя все, что есть в Гренобле самого красивого среди женщин и самого галантного среди мужчин. Единственное, что меня слегка стесняло, это обилие комплиментов, на которые не скупятся во всех провинциальных городах Франции.

Я открыл бал с дамой, которую мне указал Валенглар, и танцевал по очереди с каждой, но контрдансы – только с одной Роман, которая положительно блистала, хотя и была одета с большой простотой, более всех прочих.

После сложного контрданса я поднялся к себе в комнату, чтобы одеться более легко, и через минуту вижу кузину, которая спрашивает, не нужно ли мне чего.

– Вас кто-нибудь видел входящей сюда?

– Нет, так как я спустилась сверху. Мои кузины в зале.

– Милая моя, вы прекрасны как небесное светило, и я должен заявить, что я вас обожаю.

– Что вы делаете? Нет, нет, кто-нибудь может войти. Погасите свечу.

Я погасил и мне, полному впечатлений от Роман, казалось, что я с ней, но мне не нужно было иллюзий, потому что и она была очаровательна. Я бы не нашел, возможно, Роман столь живой. Она просила меня поберечь ее, и это было сказано как раз в момент, когда это следовало сказать; я хотел возобновить, но она побоялась и ушла. Я снова зажег мою свечу и, переодевшись, спустился.

Мы танцевали вплоть до момента, когда король всех консьержей пришел сказать, что стол накрыт.

Я увидел стол с закусками, уставленный всем, что было самого изысканного; но что понравилось более всего, особенно дамам, это множество свечей. Компания состояла из тридцати человек, я не сел за общий стол, а за другой, поменьше, где вместе со мной с удовольствием расселись ветераны. Они все осыпали меня неотступными просьбами провести в их городе осень, и я уверен, что они бы меня чествовали, так как знать этого города известна своим благородством. Я сказал им, что если я смогу здесь задержаться, я был бы счастлив познакомиться с семьей просвещенного человека, который был большим другом моего отца.

– Что же это за семья? – спросили у меня.

– Бушеню де Вальбонэ.

– Это был мой дядя. Да, месье! Приходите к нам. Вы танцевали с моей дочерью. Скажите мне, ради бога, как звали вашего отца.

Эта басня, которую я тут же придумал, произвела театральный эффект и сделала из меня героя дня. Мы поднялись все вместе и возобновили бал.

После контрданса, видя, что м-м Морэн, ее племянница и Валенглар вышли в сад, чтобы освежиться, я вышел также и, прогуливаясь при свете луны, увлек Роман в укрытую аллею, но соблазнительные речи, которые я с ней повел, оказались напрасны. Зажатая в моих объятиях, одушевленных самой пылкой любовью, она не могла ускользнуть от жара моих поцелуев, но ее прекрасный рот не вернул мне ни одного, и ее прекрасные руки, более сильные, чем мои, ставили все время препятствия моим попыткам. Прибегнув к последнему штурму и находясь в двух или трех пальцах от того, чего я вожделел, я окаменел от ее слов, сказанных ангельским тоном:

– Ах, месье! Останьтесь мне другом и не губите меня.

Я просил у нее прощения на коленях, мы отыскали ее тетю, и мы вернулись в залу, но я был в ярости.

Я сел в углу, я увидел Розу и попросил ее принести мне лимонаду. Она упрекнула меня, принеся его, за то, что я не танцевал ни с нею, ни с ее сестрой, ни с кузиной. Я ответил, что я устал, но если она обещает мне быть ко мне доброй, я буду танцевать менуэт только с ней.

– Что я должна сделать? – спрашивает она.

– Чтобы вы подождали меня без света в моей спальне, когда ваши сестра и кузина будут заняты в контрдансе.

– И вы будете затем танцевать только со мной?

– Даю вам в этом слово.

– Буду вас ждать.

Я пошел туда, я нашел ее влюбленной, и почувствовал себя удовлетворенным. Я воздержался танцевать с ней менуэт, потому что был уверен, что больше танцевать не будут, и по чести я не смог бы уклониться станцевать также и с остальными двумя.

На рассвете дамы начали потихоньку удаляться. Усадив Морэн и ее племянницу в коляску, я сказал, что днем не увижусь с ними, но если они хотят приехать провести у меня следующий день, я дам им гороскоп, который они так хотят получить.

Я направился в буфетную, чтобы поблагодарить славного консьержа, который выполнил все с блеском, и увидел там всех трех его девочек, которые освобождали свои карманы от сладостей; Он сказал им снисходительно, что они могут красть все это на здоровье и в присутствии хозяина. Я сказал ему, что буду обедать в шесть часов, и отправился спать.

Но, проспав только до полудня, я стал работать, не выходя из постели, над гороскопом. Я решил предсказать ей, что ее судьба ждет ее в Париже, где она станет любовницей его владыки, но что она должна отправиться туда, не теряя времени, потому что если она пропустит свою восемнадцатилетнюю годовщину, не попав туда, где монарх сможет ее увидеть, ее судьба свернет на другой путь. Чтобы придать моему предсказанию необходимый кредит доверия, я назвал удивительные события, которые должны с ней приключиться в ее нынешние семнадцать лет. Я перечислил их в беспорядке, как с нею самой, так и с ее тетушкой, придав им видимость, что не обращаю на них внимания. Используя «Книгу эфемерид»[3 - астрономические таблицы], которая у меня была, и другую, трактующую вопросы астрологии, я составил и переписал набело, по меньшей мере, за шесть часов, гороскоп этой девушки, с целью удивить Морэн и Валенглара и внушить женщинам слепую веру в меня. Я надеялся, что меня попросят отвезти самому в Париж прекрасное сокровище, и чувствовал себя вполне готовым заняться этим; я льстил себя надеждой, что меня сочтут необходимым для этой затеи, и что и без любви близкое знакомство предоставит мне все, чего я желаю; Мне казалось даже, что я предвижу свою большую удачу, которая рикошетом может зависеть от моего предприятия. Монарх должен в нее влюбиться, едва он ее увидит, я в этом не сомневался. Впрочем, что же это за влюбленный мужчина, который не воображает себе, что объект его любви должен нравиться всем на свете? В настоящий момент я бы ревновал, но, зная себя, не сомневался, что перестал бы быть ревнивцем, едва овладев моим сокровищем. Я знал, что Луи XV в этой области не вел себя подобно турку. То, что придавало моей пророческой диатрибе видимость божественного пророчества, было предсказание появления сына, который составит счастье Франции и который может произойти только от королевской крови и от избранницы божьей, которые, однако, ничего не смогут сделать, если людские усилия не направят ее в столицу.

Идея прославиться в области астрологии в моем веке, когда разум настолько ее обесславил, наполнила меня радостью. Я наслаждался, видя себя востребованным монархами и ставшим недосягаемым в старости. Если бы Роман разродилась дочерью, я бы, тем не менее, смеялся. Мой гороскоп должен был быть известен только ей и ее семье, которые должны были весьма заботиться о сохранении его в секрете. Закончив, я прочел и перечел мой шедевр, очень хорошо пообедал со своими тремя девицами, не желая выходить из постели. Будучи равным образом любезным с каждой из них, я старался им понравиться; впрочем, я нуждался в передышке. Я был уверен, что они должны быть в равной степени довольны и лишены ревности, потому что каждая должна была полагать себя фавориткой.

На следующий день в девять часов я увидел Валенглара, который сказал, что никто не считает меня влюбленным в Роман, но в трех девушек консьержа. Он спросил меня, может ли он описать все м-м д'Юрфэ, и я ответил, что он мне этим доставит удовольствие.

Тетя и племянница пришли вместе с г-ном Морэн в полдень, и мы провели час перед обедом, читая гороскоп. Мне трудно описать удивление всех четверых. Роман, очень серьезная, слушала и не знала, что сказать. Г-н Морэн поглядывал на меня время от времени и, видя серьезным, не решался смеяться. Валенглар изображал на своей физиономии фанатизм; и, наконец, – м-м Морэн, которая в конце чтения принялась рассуждать. Не допуская до себя удивление этим предсказанием, она нашла, что ее племянница имеет больше прав, чем Ментенон, стать женой или любовницей короля.

– Это, – говорила она, никогда бы не произошло, если бы она не явилась во Францию, покинув Америку[4 - м-м Ментенон приехала с Мартиники – прим. перев.], и если моя племянница не поедет в Париж; гороскоп нельзя будет изобличить во лжи. Речь идет о том, чтобы туда отправиться; но как это сделать? Этот вояж граничит с невозможностью. Предсказание о рождении мальчика вполне божественное, и я тут ничего не понимаю; но она имеет больше шансов стать близкой королю, чем Ментенон; моя племянница молода и умна, та, другая – в своем закате, и у нее были галантные приключения. Но это путешествие нереально.

Валенглар сказал с серьезным видом, что это путешествие получится, потому что судьба должна свершиться, а г-н Морэн сказал, что «Astra influant non cogunt»[5 - Звезды влияют, но не приказывают – лат изречение]. Мадемуазель была поражена, и я оставил их за обсуждением. Мы сели за стол.

Мы вернулись к обсуждению за десертом.

– Согласно гороскопу, – снова начала м-м Морэн, – король должен влюбиться в мою племянницу на ее восемнадцатом году: ей сейчас восемнадцать. Что делать? Откуда взять сотню луи, по меньшей мере, которые нужны, для этого путешествия? И, прибыв в Париж, она, что, пойдет к королю и скажет: «Вот она, я, сир»? И с кем она поедет? Не со мной же.

– С моей тетей Роман, говорит мадемуазель, краснея до ушей от бестактного смеха, который никто не мог сдержать.

– Между тем, – подхватила м-м Морэн, – это может произойти очень естественно, потому что м-м Варнье, которая живет на улице Ришелье, над кафе де Фуа, – твоя тетя. Она имеет хороший дом и знает весь Париж.

– Видите, – говорит Валенглар, – эти пути судьбы? Вы говорите о сотне луи. Вам нужно только двенадцать, чтобы отправиться нанести визит м-м Варнье, которая поселит мадемуазель; и когда она будет там, предоставьте остальное судьбе.

– Если вы отправитесь в Париж, – говорю я Роман, – не следует говорить о гороскопе ни вашей здешней тете, ни м-м Варнье.

– Я не буду ни с кем говорить, но поверьте мне, все это лишь красивая мечта. Я никогда не увижу Парижа, и еще менее того, Луи XV.

– Подождите секундочку.

Я беру сверток, где у меня спрятаны пятьдесят дублонов да охо, что составляет более ста пятидесяти луи, и передаю его Роман, говоря ей, что это конфеты. Она находит сверток слишком тяжелым, разворачивает и видит пятьдесят прекрасных медалей, в которых не признает монеты. Валенглар говорит ей, что они из золота, и м-м Морэн добавляет, что ювелир ей даст за них сто пятьдесят луи. Я прошу ее их сохранить и сделать мне вексель на эту сумму, имеющий хождение в Париже, когда она будет богата. Она возвращает мне сверток, заверяя в своей благодарности. Я был уверен в том, что она от него откажется, но был восхищен силой, с которой она удерживала слезы, сохраняя при этом улыбку на лице.

Мы направились в сад, где обсуждение гороскопа между м-м Морэн и Валенгларом возобновилось, а я от них отделился, увлекая мадемуазель за руку.

– Скажите мне, прошу вас, – говорит мне она, – не является ли все это дурачеством.

– Это серьезно, но все зависит от одного «если»: если вы не поедете в Париж, все это окажется впустую.

– Вы должны этому верить, так как без этого вы не захотели бы дать мне пятьдесят медалей.

– Не думайте об этом. Возьмите их сейчас же под секретом.