Оценить:
 Рейтинг: 0

Кризис мирового капитализма

Год написания книги
2008
<< 1 2 3 4 5 6 7 8 ... 18 >>
На страницу:
4 из 18
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля

Я научился приспосабливаться к новой реальности. Раньше я считал общественное выражение похвалы и благодарности однозначно болезненным, но я понял, что это рефлекс, оставшийся с того времени, когда я активно управлял деньгами и должен был руководствоваться результатами своей деятельности, а не тем, что другие люди о них думали. Меня по-прежнему смущает выражение благодарности, и я по-прежнему верю, что филантропия, если она заслуживает похвалы, должна ставить интересы общества выше удовлетворения своих амбиций, но я готов принять похвалу, поскольку моя филантропическая деятельность на самом деле удовлетворяет этому критерию. Меня волнует вопрос, будет ли моя филантропическая деятельность по-прежнему удовлетворять этому критерию в свете изменившегося отношения к похвале? Но пока меня волнует этот вопрос, ответ, возможно, будет положительным.

2. Критический подход к экономической науке

Существует широко распространенное мнение, что экономические явления подчиняются неопровержимым естественным законам, которые можно сравнить с законами физики. Это – ложное мнение. Еще важнее, что решения и структуры, основанные на этом мнении, дестабилизируют экономику и являются политически опасными. Я убежден, что рыночная система, как любое устройство, созданное человеком, по своей сути несовершенна. Это убеждение лежит в основе всего анализа данной книги, а также моей личной философии и финансового успеха моих фондов. Поскольку этот критический взгляд на экономическую науку и другие общественные устройства является ведущим в сравнении со всеми остальными идеями этой книги, я должен теперь применить общие рассуждения о рефлексивности для объяснения того, почему все теории об экономических, политических и финансовых устройствах качественно отличаются от законов естественных наук. Только после уяснения и признания того факта, что общественные построения в целом и финансовые рынки в частности по своей сути являются непредсказуемыми, можно понять все остальные доводы данной книги.

Все понимают, что экономический анализ лишен универсальной действенности физики. Но наиболее важная причина недостатка экономического анализа и неизбежной нестабильности всех общественных и политических институтов, которые допускают абсолютную правильность выводов экономической науки, остается по-настоящему непонятной. Недостатки экономической науки вызваны не просто нашим несовершенным пониманием экономической теории или нехваткой достаточных статистических данных. Эти проблемы могут быть принципиально разрешены более глубоким исследованием. Но экономический анализ и идеология свободного рынка, которая его поддерживает, разрушаются гораздо более фундаментальным и неисправимым недостатком. Экономические и общественные события, в отличие от событий, которые изучаются физиками и химиками, включают мыслящих участников. И именно мыслящие участники могут изменять правила экономической и общественной системы просто в силу своих представлений об этих правилах. Претензии экономической теории на универсальную действенность оказываются несостоятельными, если только верно понят этот принцип. Это не интеллектуальная игра. Ибо если экономические закономерности не являются неопровержимыми, и если экономические теории не являются научно действенными, и никогда такими не могут быть, то вся идеология рыночного фундаментализма моментально рушится.

Рефлексивность представляет для экономической науки и всех других социальных наук две самостоятельные, но взаимосвязанные проблемы. Одна относится к предмету, другая – к ученому наблюдателю. Мы увидим, что первая оказывается серьезной проблемой для традиционного представления об экономической теории, а вторая – губительной.

Рефлексивность в общественных явлениях

Напомню некоторые положения теории научного метода Карла Поппера. Простая и элегантная модель Поппера имеет три компонента и три операции. Три компонента – это определенные начальные состояния, определенные конечные состояния в научном эксперименте, а также обобщения гипотетического характера. Начальные и конечные состояния могут быть проверены прямым наблюдением; гипотеза не может быть проверена, она может быть только искажена. Три основные научные операции – это предсказание, объяснение и проверка. Гипотетическое обобщение может быть объединено с начальными состояниями для получения определенного предсказания. Оно может быть объединено с конечными состояниями для получения объяснения. Предполагается, что гипотеза остается действенной неограниченно долго, это позволяет осуществлять проверку. Проверка включает сравнение некоторых начальных и конечных состояний для определения их соответствия гипотезе. Никакое число проверок не может реально проверить гипотезу, но пока гипотеза не искажена, ее можно принять как действенную.

Асимметрия между проверкой и искажением является, с моей точки зрения, величайшим вкладом Поппера не только в философию науки, но и в наше понимание мира. Она устраняет заблуждения, возникающие в результате индуктивного способа рассуждений. Нам не нужно настаивать, что солнце всегда будет вставать на востоке только потому, что так было до сих пор каждый день; достаточно, если мы условно примем эту гипотезу, пока она не искажена. Это – элегантное решение того, что иначе было бы непреодолимой логической проблемой. Это утверждение позволяет непроверенным гипотезам давать ясные предсказания и объяснения.

Возможно, недостаточно подчеркивалось, что гипотезы должны быть действенными бесконечно долго для того, чтобы их проверка вообще была возможной. Если определенный результат не может быть повторен, то проверку нельзя считать окончательной. Но рефлексивность зарождает необратимые исторические процессы, поэтому она не поддается обобщениям, действенным бесконечно долго. Более точно: обобщения, которые могут быть сделаны о рефлексивных событиях, не могут быть использованы для ясных предсказаний и объяснений [[5 - Необходимо заметить, что обобщение, которое я только что сделал, будет действенным бесконечно долго, но оно не может быть использовано для объяснения и предсказания рефлексивных событий детерминистически. Поэтому оно является внутренне последовательным.]]. Это утверждение никоим образом не разрушает модели научного метода Поппера. Модель по-прежнему остается элегантной и столь же близкой к совершенству, как и ранее, она просто не применима к рефлексивным явлениям. Утверждение, однако, вызывает расхождения между естественными и общественными науками, поскольку рефлексивность имеет место только тогда, когда есть мыслящие участники.

Конечно, очень опасно вводить жесткие разграничения в понимание реальности. Совершаю ли я такую ошибку, когда пытаюсь разграничить гуманитарные и естественные науки? Общественные явления далеко не всегда рефлексивны. Даже в ситуациях, в которых одновременно реализуются функции участника и когнитивная функция, они не всегда приводят в движение механизм обратного воздействия, который влияет как на мышление участников, так и на саму ситуацию. И даже если обратная связь имеется, скорее всего ее можно игнорировать без существенного искажения реальности. Применение методов естественных наук к общественным явлениям может дать ценные результаты. Именно это и пыталась сделать классическая экономическая теория, и во многих ситуациях она достаточно хорошо работала.

Однако существует фундаментальное различие между естественными и общественными науками, которое не было до сих пор признано достаточно полно. Чтобы лучше понять его, мы должны рассмотреть вторую проблему – отношение научного наблюдателя к предмету.

Рефлексивность и ученые, занимающиеся общественными науками

Наука сама по себе является общественным явлением, и как таковая она является потенциально рефлексивной. Ученые связаны с предметом науки как участники и как наблюдатели, но отличительная черта научного метода, как продемонстрировала модель Поппера, заключается в том, что эти две функции друг с другом не совмещаются. Теории ученых не влияют на их эксперименты. Наоборот, эксперименты предоставляют факты, по которым можно судить о научных гипотезах.

Пока разделение между утверждениями и фактами остается ясным и неопровержимым, не может быть сомнения относительно цели исследователей – приобретать знания. Цели отдельных участников процесса могут отличаться. Одни могут стремиться приобретать знания ради знаний, другие – ради выгоды, которую они могут принести, третьи стремятся добиться личного продвижения. Какими бы ни были мотивы, мерилом успеха является знание, и это – объективный критерий. Те, кто стремится добиться личного успеха, могут достичь своей цели только путем формулировки истинных утверждений; если они фальсифицируют результаты экспериментов, это всплывет наружу Те, кто пытается подчинить природу своей воле, могут достичь своей цели сначала только путем приобретения знаний. Природа идет по своему пути – независимо от теорий о ней; поэтому мы можем заставить природу служить нашим целям только понимая законы, руководящие ее поведением. Здесь не существует коротких путей.

Прошло много времени, прежде чем это было признано. В течение тысячелетий люди приобщались к различным формам магии, ритуалам и принимали желаемое за действительное, чтобы добиться более прямого влияния на природу, они были не готовы принять ту суровую дисциплину, которую навязывал научный метод. Прошло много времени, прежде чем нормы и положения науки доказали свое превосходство, но в конце концов, по мере того как наука продолжала делать мощные открытия, она приобрела статус, равный тому, которым раньше пользовались магия и религия. Договоренность о цели, принятие определенных условностей, доступность объективного критерия и возможность делать действенные обобщения бесконечно долго – все вместе способствовало успеху науки.

Сегодня наука рассматривается как высшее достижение человеческого интеллекта. Эта красивая комбинация разрушается, когда предмет изучения рефлексивен. С одной стороны, труднее достичь положительных результатов, поскольку предмет изучения не легко дает возможность открывать в отношении себя действующие бесконечно долго и поэтому поддающиеся проверке гипотезы, имеющие авторитет научных законов. Опираясь на свидетельства, мы видим, что достижения общественных наук не легко сравнивать с достижениями естественных наук. С другой стороны, независимость объективного критерия, а именно фактов, уменьшается. Поэтому условности науки здесь не легко претворять в жизнь. Можно влиять на факты, делая утверждения о них. Это верно не только в отношении участников, но и ученых. Рефлексивность подразумевает некоторое «короткое замыкание» между утверждениями и фактами, и это «замыкание» доступно как ученым, так и участникам событий.

Это – важный момент. Позвольте мне объяснить его, сравнив неопределенность, включенную в рефлексивность, с неопределенностью, наблюдаемой в поведении квантовых частиц. Неопределенность в обоих случаях сходная, но отношение наблюдателя к предмету изучения будет различным. Поведение квантовых частиц не меняется, независимо от того, признается или нет принцип неопределенности Гейзенберга. Но на поведение людей влияют научные теории – точно так же, как и другие убеждения. Например, масштаб рыночной экономики расширился, поскольку люди верят в «магию рынка». В естественных науках теории не могут изменить явления, к которым они относятся; а в общественных науках – могут. Это создает почву для дополнительной неуверенности, которой нет в принципе неопределенности Гейзенберга. Именно этот дополнительный элемент неопределенности несет ответственность за раскол между естественными и общественными науками.

Я признаю, что ученые могут принять специальные меры предосторожности с целью изоляции своих утверждений от предмета изучения, например держать предсказания в тайне.

Но зачем это надо? Является ли целью науки приобретение знаний ради них самих или ради других выгод? В естественных науках такого вопроса не возникает, поскольку выгоды могут быть получены только после приобретения знания. В общественных науках ситуация иная: рефлексивность предлагает короткий путь. Здесь, чтобы теория оказывала влияния на поведение людей, она необязательно должна быть истинной.

Классическим примером усилий псевдоученых наблюдателей навязать свою волю предмету была попытка превратить обычный металл в золото. Алхимики долго и упорно работали, пока не были вынуждены оставить попытки в силу их бесплодности. Их провал был неизбежен, поскольку поведение обычного металла определяется универсально действенными законами, которые не могут быть изменены какими-либо утверждениями, магическими заклинаниями или ритуалами. Престиж современных экономистов, особенно в области политики и финансовых рынков, демонстрирует, что средневековые алхимики шли по ложному пути. Обычные металлы не могут быть превращены в золото магическими заклинаниями, но люди могут обогатиться на финансовых рынках и оказывать влияние в политике, предлагая на обсуждение ложные теории или сбывающиеся пророчества. Более того – их шансы на успех увеличиваются, если они могут выступать под знаменем науки. Стоит отметить, что и Маркс, и Фрейд громко заявляли о научном статусе своих теорий и основывали многие свои заключения на авторитете, который им придавало то, что они были «научными». Как только эта идея доходит до сознания, само выражение «общественная наука» начинает вызывать подозрение. Эти слова часто являются магическими, они используются «общественными алхимиками», стремящимися навязать свою волю предмету изучения путем магических заклинаний.

Ученые, занимающиеся общественными науками, предпринимали массу попыток и продолжают пытаться подражать своим собратьям по естественным наукам, но с удивительно скромным успехом. Их усилия часто создают пародию на естественные науки. Но между неудачами ученых, занимающихся общественными науками, и неудачами алхимиков существует большая разница. Алхимиков постигла полная неудача, ученые, занимающиеся общественными науками, узурпируя авторитет естественных наук, сумели добиться значительного общественного и политического влияния. Поведение людей, именно потому что ими не руководит реальность, легко поддается влиянию теорий. В области естественных явлений научный метод эффективен только тогда, когда теории оказываются действенными; но в общественных, политических и экономических вопросах теории могут быть эффективны и при этом не быть действенными. Хотя алхимия и потерпела неудачу как наука, общественные науки могут преуспеть, как когда-то преуспевала алхимия.

Карл Поппер видел опасность использования политическими идеологиями престижа науки для влияния на ход истории; опасность была особенно серьезной в случае марксизма. Для защиты научного метода от таких злоупотреблений он провозгласил, что теории, которые не могут быть искажены, не могут считаться научными. Но даже обладая самой сильной в мире волей, мы не можем вписать рефлексивные явления в модель Поппера, и даже теории, удовлетворяющие этим требованиям, могут использоваться в политических целях. Например, экономисты пытались избежать введения оценочных суждений, но именно в результате этого их теории были присвоены сторонниками идеи «свободного рынка» и использованы в качестве обоснования самого всепроникающего оценочного суждения, которое можно только представить: оптимального из существующих социальных результатов можно достичь только в условиях рыночной конкуренции.

Существует лучший способ защитить научный метод. Единственное, что нам следует сделать, так это объявить, что общественные науки не имеют и никогда не могут иметь права на статус, который мы предоставляем естественным наукам, независимо от того, какие достижения получены в общественных и социальных исследованиях. Это бы остановило демонстрацию заимствованных «украшений» псевдонаучными социальными теориями; а также рабское подражание естественным наукам в областях, где это неуместно. Это не предотвратило бы попыток создать универсально действенные законы, определяющие поведение человека, но помогло бы уменьшить наши ожидания относительно результатов. Мы могли бы сделать и большее. Такие убеждения помогли бы нам примириться с ограниченностью нашего знания и освободили бы общественные науки от смирительной рубашки, которую на нее надели амбиции сторонников приобретения научного статуса. Именно эту идею я пропагандировал в своей книге «Алхимия финансов», когда я назвал общественные науки ложной метафорой. Модель Поппера работает с обобщениями, действенными бесконечно долго. Если рефлексивность – это связанный временем, необратимый процесс, тогда почему он должен вписываться в модель Поппера?

Признание ограниченности общественных наук не означает, что мы должны отказаться от поиска истины при изучении общественных явлений. Это только означает, что поиск истины требует от нас признания того, что некоторые аспекты поведения человека не определяются законами, действующими бесконечно долго. Такое признание должно воодушевлять нас на поиск других путей, ведущих к пониманию. Поиск истины также вынуждает нас признать, что общественные явления могут подпадать под влияние теорий, которые были разработаны для их объяснения. В результате изучение общественных явлений может быть мотивировано целями, отличными от поиска истины. Наилучший способ защититься от злоупотребления научным методом состоит в признании того, что общественные теории могут оказывать влияние на предмет, который они описывают.

Критический анализ экономической теории

Экономическая теория – самая далеко идущая попытка участвовать в конкуренции с естественными науками, и эта попытка, без сомнения, является весьма успешной. Экономисты – последователи классической теории были вдохновлены достижениями ньютоновской физики. Они пытались установить универсально действенные законы, которые могли бы быть использованы как для объяснения, так и для предсказания экономического поведения, и надеялись достичь этой цели, опираясь на концепцию равновесия. Концепция позволила сконцентрировать экономический анализ на конечном результате и пренебречь временными нарушениями равновесия. Маятник не перестает двигаться вокруг одной и той же точки, независимо от того, как велика была амплитуда его колебаний; именно этот «центристский» принцип позволил экономистам-теоретикам сформулировать бесконечно долго действующие правила об уравновешивающей роли рынка.

Концепция равновесия – очень полезна, но она также может быть и очень обманчивой. У нее есть аура некоторого эмпиризма. Но это – не так. Само по себе равновесие в реальной жизни наблюдается редко – рыночные цены имеют печально известную репутацию колебаться. Процесс, который можно наблюдать, как предполагается, стремится к равновесию, но равновесия можно никогда и не достигнуть. Верно, что участники рынка приспосабливаются к рыночным ценам, но, возможно, они приспосабливаются к постоянно движущейся цели. В таком случае называть поведение участников процессом приспособления было бы ошибочно.

Равновесие – продукт аксиоматической системы. Экономическая теория строится на принципах логики и математики: она основана на некоторых постулатах, и все ее выводы также основываются на этих постулатах в результате логической манипуляции. Возможно, что равновесие никогда не будет достигнуто, но этот факт не должен делать недействительным логическое построение, где некое гипотетическое равновесие представляется как модель реальности, вводя тем самым значительное искажение. Евклидова геометрия была и остается вполне действенной аксиоматической системой, но она позволяла давать фактам неверные толкования, например, что Земля – плоская.

Равновесие не всегда является движущейся целью. Существует много ситуаций, в которых когнитивная функция реализуется постоянно, а пересечение кривых спроса и предложения не всегда определяет точку равновесия. Но существуют также и многочисленные события, исключаемые из процесса рассмотрения, когда кривые спроса и предложения берутся как данные. Это исключение было оправдано по методологическим соображениям: утверждается, что экономическая теория не рассматривает кривые спроса и предложения самостоятельно, а только во взаимосвязи [[6 - Lionel Bobbins. An Essay on the Nature and Significance of Economic Science. London: Macmillan. 1969.]]. За этим утверждением скрывается предположение, что механизм цен работает только в одном направлении – пассивно отражая условия спроса и предложения. Когда продавцы знают, сколько товара они готовы предложить по определенной цене, а покупатели знают, сколько они готовы купить, – должно установиться равновесие, чтобы рынок нашел ту единственную цену, которая соответствует данному спросу и предложению. Но что, если само движение цен меняет намерения покупателей и продавцов торговать по данной цене, например, потому что они ожидают повышения цены в будущем? Эта возможность, являющаяся доминирующим фактором жизни финансовых рынков и промышленности с быстро развивающимися технологиями, просто отметается.

Для определения рыночных цен необходимо предположение, что кривые спроса и предложения даны независимо. Без независимых кривых спроса и предложения цены перестанут определяться единственно возможным образом. Экономисты будут лишены возможности разрабатывать обобщения, сходные с обобщениями естественных наук. Идея, что условия спроса и предложения могут быть определенным способом взаимозависимы или зависеть от рыночных событий, может показаться неуместной тем, кто был взращен на экономической теории. Но именно это и предполагает концепция рефлексивности, именно это и демонстрирует поведение финансовых рынков.

Предположение о независимости данных условий спроса и предложения устраняет возможность какого-либо рефлексивного взаимодействия. Насколько важно это допущение? Насколько важна рефлексивность в поведении рынка и экономики в целом? Давайте обратимся к фактическим данным. В книге «Алхимия финансов» я определил и проанализировал несколько случаев рефлексивности, которые невозможно объяснить надлежащим образом при помощи теории равновесия. В случае с фондовым рынком я сосредоточился на соотношении собственных и заемных средств и превышении стоимости ценных бумаг над их рыночной стоимостью. Когда ценные бумаги компании или отрасли продаются по завышенной цене, они могут использовать ценные бумаги и полученную выручку для оправдания завышенных ожиданий, но – только до определенного момента.

Наоборот, когда ценные бумаги быстрорастущей компании продаются по заниженной цене, компания может оказаться не в состоянии использовать имеющиеся у нее возможности, таким образом оправдывая продажу ценных бумаг по заниженным ценам, но опять же – только до определенного момента. На основании этих примеров я разработал теорию чередования периода быстрого роста деловой активности и спада для фондового рынка, которая принесла хорошие результаты (я подробно рассматриваю ее в следующей главе).

Изучая рынки валют, я выявил возможности возникновения порочных и непорочных кругов, на которых обменные курсы и так называемые основные принципы, которые они, как предполагается, должны отражать, взаимосвязаны некоторым самоусиливающим способом, создавая самоподдерживающиеся тенденции в течение длительных периодов, – до тех пор, пока они в конце концов не начинают развиваться в обратном направлении. Я выявил порочный круг для доллара, который достиг своей кульминационной точки в 1980 г., и проанализировал порочный круг, складывавшийся в период с 1980 по 1985 гг. Я назвал его «имперским кругом» Рейгана. Если бы я писал книгу позже, то мог бы проанализировать подобный «имперский круг» в Германии, вызванный объединением Германии в 1990 г. Он складывался иначе в результате своего влияния на европейский механизм обменных курсов: этот механизм привел к девальвации фунта стерлинга в 1992 г. Наличие таких длительных, легко выявляемых тенденций поощряет спекуляции, основанные на следовании за тенденциями, а нестабильность накапливается постепенно.

Изучая банковскую систему и кредитные рынки в целом, я отметил наличие рефлексивной связи между актом кредитования и стоимостью обеспечения, которая определяет кредитоспособность заемщика. Это дает основания для асимметричного чередования периодов быстрого роста деловой активности и спада, при котором кредитная экспансия и экономическая деятельность медленно набирают скорость и могут внезапно остановиться. Рефлексивная связь и асимметричная модель четко просматривались в период великого кредитного бума в 1970-е годы, который достиг кульминационной точки во время мексиканского кризиса в 1982 г. Сходный процесс развивается в 1998 г., когда я пишу эти строки.

Этих примеров должно быть достаточно для демонстрации неадекватности теории равновесия и оправдания попытки развить общую теорию рефлексивности, в которой равновесие становится особым случаем. В конце концов было достаточно одного эксперимента с солнечным пятном, чтобы продемонстрировать недостатки ньютоновской физики и доказать действенность теории относительности Эйнштейна. Но между теорией Эйнштейна и моей существует серьезное отличие. Эйнштейн мог предвидеть определенное событие – эффект Майкельсона – Морли, который доказал инвариантность скорости света, или перигелий Меркурия, и подтвердил общую теорию относительности. Я не могу предсказать ничего, кроме самой непредсказуемости. Мы должны понизить уровень наших ожиданий относительно нашей же способности объяснять и предсказывать общественные и исторические события до того, как будет принята теория рефлексивности.

Прежде чем двигаться дальше, мне хотелось бы прояснить два теоретических момента.

Во-первых – идею равновесия. Помимо рефлексивности существуют другие факторы, которые могут вмешаться в формирование тенденции к равновесию. Одним из них являются инновации. Артур Брайан и другие ученые разработали концепцию растущей доходности, которая оправдывает рост производства за рамки классического равновесия в надежде, что развитие технологии будет резко снижать затраты на производство и таким образом увеличит прибыли благодаря доминирующей позиции на рынке. Эта теория подорвала одно из самых свято охраняемых заключений экономической теории, а именно оптимальность свободной торговли.

Во-вторых – идею рефлексивности. Рефлексивность проявляет себя в изменении ценностей и ожиданий людей. Однако оказалось недостаточно, чтобы эти восприятия просто изменялись, восприятия должны также оказывать значительное влияние на реальные события, иначе изменениями можно пренебречь как простым фоновым шумом, а конечное равновесие останется прежним. В целом, я не верю, что в отношении реальности можно применить некое жесткое воздействие, если микроэкономический анализ не принимает в расчет рефлексивность. Возможным исключением здесь является реклама и маркетинг, которые предназначены для изменения кривой спроса, а не для удовлетворения существующего спроса. Но даже такая деятельность не всегда будет рефлексивной в том смысле, в котором я определил этот термин, и она не мешает установлению равновесия, при котором фирмы выделяют часть ресурсов на увеличение спроса и часть – на удовлетворение потребностей.

Когда дело касается финансовых рынков и проблем макроэкономики, возникает другая ситуация. Ожидания играют важную роль, эта роль является рефлексивной. Участники основывают свои решения на своих ожиданиях, а будущее, которое они пытаются предугадать, зависит от решений, принимаемых ими сегодня. Разные решения приводят к разному будущему. Поэтому решения не относятся к чему-либо, данному независимо. Это дает основания для появления элемента неопределенности как в решениях, так и в последствиях. Теоретически неопределенность могла бы быть устранена введением героического предположения о совершенстве знания. Но этот постулат не выдерживает критики, поскольку игнорирует тот факт, что люди – свободны в осуществлении выбора. Уместно задать также вопрос – совершенное знание о чем? О всех возможных вариантах выбора всех участников? Это невозможно, когда альтернативы связаны результатом, который, в свою очередь, зависит от выбора. Поэтому участники должны не только знать, что представляет собой конечное равновесие, но они должны одновременно желать этого; они также должны знать, что все остальные знают о нем и хотят именного этого результата. Это достаточно условный набор предположений, но он был предложен со всей серьезностью.

Мы должны признать, что совершенное знание недостижимо, а элемент неопределенности – неизбежен. Значит ли это, что концепция равновесия не имеет отношения к реальному миру? Не обязательно. Должно произойти еще что-то, чтобы превратить равновесие в движущуюся цель: ожидания должны повлиять на будущее, с которым они связаны. Более того, это влияние должно вызывать изменение ожиданий, которые, в свою очередь, меняют будущее. Такие соотносящиеся с самими собой, оказывающие влияние на самих себя механизмы обратной связи не приходят в действие всякий раз, но они возникают достаточно часто, поэтому их нельзя игнорировать. Эти механизмы неизбежно возникают на финансовых рынках, где изменения текущих цен могут вызвать изменения будущего, которое текущие цены, как предполагается, должны дисконтировать. Они также свойственны макроэкономической политике, на которую оказывают влияния события на финансовых рынках и которая, в свою очередь, сама оказывает влияние на финансовые рынки. Итак, очевидно, что попытки объяснить поведение финансовых рынков и макроэкономических событий посредством анализа равновесия нельзя считать успешными. Но именно это и пыталась делать экономическая теория, когда приписывала все проявления неравновесного состояния шоковым влияниям извне. Это устремление напоминает мне попытки Птолемея объяснить движение небесных тел рисованием дополнительных кругов, когда планеты вдруг переставали двигаться по предписанному им пути.

На практике и участники рынка, и те, кто его регулируют, осознают, что равновесие – это иллюзия. Очень редко можно найти область деятельности, в которой теория и практика столь далеки друг от друга, открывая большое поле деятельности для алхимии и других форм магии. Я знаю, что, поскольку меня наделили репутацией мага, особенно в азиатских странах, это позволило бы мне манипулировать рынками. Выступления Алана Гринспэна, особенно его предупреждения о «нерациональном изобилии рынка», вызвали рефлексии обо всем, кроме имени. Самых мощных практиков рефлексивной алхимии прошлого можно было найти в Министерстве финансов Японии; в настоящее время их мешок с чудесами пуст.

Я вынужден признаться, что я не знаком с господствующими теориями об эффективных рынках и рациональных ожиданиях. Я считаю их нерелевантными и поэтому никогда не тратил время на их изучение, поскольку мне, похоже, неплохо жилось и без них – что было, возможно, и к лучшему, судя по недавнему краху Long—TermCapitalManagement — страхового фонда, руководители которого пытались получить прибыли от использования современной теории равновесия. Их арбитражные стратегии были обоснованы, частично, группой лауреатов Нобелевской премии за 1997 г. в области экономики – премии, которую они получили за теоретическую работу по ценообразованию опционов. Тот факт, что некоторые удачливые участники финансовых рынков считают современные теории, которые якобы объясняют, как функционируют финансовые рынки, абсолютно бесполезными, можно рассматривать как уничтожающую критику, но это не является официальной демонстрацией неадекватности этих теорий. Крах названного страхового фонда является более убедительным и ярким тому доказательством.

Я считаю концепцию равновесия очень полезной для высвечивания недостатков реального мира. Мы не смогли бы создать динамической теории неравновесия, если бы не существовало теории равновесия. Я не имею ничего против экономической науки, кроме того, что она не достаточно глубоко анализирует реальность. Она не учитывает рефлексивные связи между событиями на рынках и условиями спроса и предложения.

Чтобы понять финансовые рынки и макроэкономические события, нам необходима новая парадигма. Нам необходимо дополнить теорию равновесия концепцией рефлексивности. Рефлексивность не отрицает выводов теории равновесия как аксиоматической системы, но она добавляет измерение, которое теория равновесия не принимает в расчет. Это напоминает объединение геометрии плоскости с понятием о том, что земля круглая. Теория равновесия предназначается для того, чтобы давать обобщения, которые могут быть действенными бесконечно долго. Рефлексивность добавляет во все процессы историческое измерение. Движение времени представляет собой исторический процесс, который может стремиться к равновесию, а может и не стремиться. Только это и имеет смысл в реальном мире.

В следующей главе я предложу рефлексивное, историческое объяснение финансовых рынков; но сначала я хочу завершить критический анализ экономической теории рассмотрением вопроса о ценностях.

Проблема ценностей

Экономическая теория принимает ценности и предпочтения участников рынка как данные. Под прикрытием этого методологического условия она негласно вводит некоторые дополнительные утверждения о ценностях. Наиболее важным является утверждение, согласно которому приниматься в расчет должны только рыночные ценности; т.е. только те размышления, которые приходят в голову участникам рынка, когда те принимают решение, сколько они готовы заплатить другому участнику рынка в процессе свободного товарообмена. Это утверждение справедливо, когда цель состоит в определении рыночной цены, но оно игнорирует широкий спектр личных и общественных ценностей, которые не находят выражения в поведении на рынке. Эти ценности не должны игнорироваться при решении вопросов, не связанных с вопросом о рыночной цене. Как должно быть организовано общество, как должны жить люди? Ответы на эти вопросы не должны основываться на рыночных оценках.

Но тем не менее это происходит. Масштаб влияния экономической теории вышел за рамки, которые должны определяться постулатами аксиоматической системы. Теория перестала быть просто теорией. Рыночные фундаменталисты трансформировали аксиоматическую, нейтральную по отношению к человеческим ценностям теорию в идеологию, которая оказывала и продолжает оказывать мощное и опасное влияние на поведение людей в политике и бизнесе. Как рыночные ценности проникают в те области жизни общества, где им нет места? Вот вопрос, который я хочу обсудить в данной книге.

Экономическая теория принимает ценности как нечто данное и всегда допускает выбор между альтернативами: некоторое количество конкретного товара может быть приравнено к известному количеству другого товара или услуги. Невозможность или неуместность торговли о цене некоторых товаров или услуг, иными словами, – ценностей, не признается, или, чтобы быть более точными, – не допускается даже мысли о том, что ряд ценностей вообще исключается из области экономики. В целом считается, что в область экономики включаются только индивидуальные предпочтения, в то время как коллективными интересами пренебрегают. Это означает, что из экономики исключена вся область общественных и политических интересов. Если бы довод рыночных фундаменталистов о том, что общие интересы наиболее полно удовлетворяются путем безграничного удовлетворения личных интересов, или своекорыстия, был бы верным, то это не приносило бы много вреда; но поскольку такой вывод не учитывает необходимости удовлетворять коллективные потребности, то это положение становится весьма спорным.

Эмпирические изучения процесса принятия решений показали, что даже в вопросах личных предпочтений поведение людей не соответствует утверждениям экономической теории. Данные исследований показывают, что вместо того, чтобы быть последовательными и постоянными, предпочтения людей все время и довольно серьезно меняются, и это изменение зависит от того, как они формулируют проблемы, побуждающие их принимать конкретные решения. Например, экономическая теория со времен Бернулли предполагает (приблизительно 1738 г.), что экономические агенты оценивают результат сделанных ими выборов в зависимости от состояния их благополучия. На самом деле экономические агенты рассматривают результаты как прибыль или убытки в сравнении с каким-то отправным моментом. Более того, варианты формулировок результата оказывают огромное влияние на решения: агенты, оценивающие свои результаты с позиции благополучия, меньше боятся рисковать, чем те агенты, которые судят о своих результатах с точки зрения убытков [[7 - Daniel Kahneman and Amos Tversky. «Prospect theory: An analysis of decision under risk.. Econometrica. Vol. 47 (1979). pp. 263-291.]]. Я иду дальше. Я утверждаю, что люди и ведут себя по-разному в зависимости от выбора отправного момента.
<< 1 2 3 4 5 6 7 8 ... 18 >>
На страницу:
4 из 18