Время пепла

Алис откинулась на спину и поводила пальцами вслед за стайкой скворцов, вихрем порхавших над водой перед тем, как устроиться отдыхать до зари. Затем она негромко заговорила:

– Ночевать в спальном общажнике будет небезопасно.

Хорошо, что она это осознавала.

– Иди домой.

– Там меня будут искать. Разреши остаться здесь. Про твою комнату никто не знает. Ты их постоянно меняешь.

– Эту я не меняю, и здесь тебе нельзя ночевать.

– Пожалуйста?

Сестренка, которую в детстве Дарро таскал на закорках, взяла в руки его опухшую ладонь. В груди зашевелилось раздражение, а может, любовь – или и то и другое. Дарро забрал у нее кошелек.

– Ступай к Тетке Шипихе, – сказал он. – Пускай она тебя спрячет, пока все не сплывет по течению.

Алис кашлянула хохотком:

– За меня-то с чего ей впрягаться?

Он пересчитал свои десять чеканных серебреников и вложил половину Алис в ладони.

– Остальное придержу. Мне тоже надо есть.

Она собиралась спросить, где брат раздобыл так много, и Дарро покачал головой прежде, чем вопрос прозвучал. На мордашке Алис отразился стыд – захотелось стереть его, сгладить кончиками пальцев. Пусть бы она оставалась той хохотушкой, как раньше, когда Дарро был ее теперешних лет. Пусть время сожрало б все на свете – но не ее.

– Прости, – извинилась она.

– Поосторожнее там, – сказал он на прощанье.

После ухода сестры Дарро немного посидел в одиночку. С вечернего света облезала позолота, чуть потрескивал, коробился дом. Летний зной ослабил хватку на горле Китамара, и легкий северный бриз принес сосновый запах, разбавляя вонь конского навоза, собачьего и людского дерьма.

Этажом ниже вернулась домой старуха, что нищенствовала на реке с миской для подаяний. Как обычно, она без умолку болтала сама с собой. Наверху на свои места взбирались девчонки, платившие медяк в неделю за ночевку на голой крыше. Под ними у Дарро скрипел потолок. С улицы долетали резкие, грубые возгласы. Чей-то хохот, чей-то крик. Негромким звукам до его окна не достать. Рука самую малость побаливала.

Вот, значит, все, что он нажил. И пока играет по чужим правилам, лучшему не бывать. Бледная женщина и человек в шрамах, актер с пауком на ладони, синие плащи, красные плащи: любой из них видел в Дарро бойца-наемника из самого что ни на есть Долгогорья – лихого, сильного, способного выжить и отстоять свою семью. Пока не поймает неудачный отскок клинка или не возьмет свое возраст. Все остальные пути он перед собою волей-неволей отрезал.

С неохотой Дарро опять полез в свою схронку. Вынул гнилой, почерневший огрызок свечи и вернулся к столу. Закрыл ставни, чтобы снизу не мешали отсветы факелов, а сверху – отсветы звезд.

Через пару ударов кресалом искра запалила черный фитиль. Из какой бы нити его ни сплели, фитиль этот занимался мгновенно. Точечное желтое пламя вытянулось и тут же отскочило назад, скругляясь в зрачок.

Пахучий, чадящий дым сгустился в струйки, и эти струйки переплетались друг с другом, подхватывая дуновение чего-то, помимо воздуха. Темнота медленно сворачивалась, уплотнялась. На сей раз то была не бледная женщина; теперь возник человек с лицом, залатанным шрамами.

Минуту оба молчали. Залатанный невесело улыбнулся.

– Ты оборвал ее на полуслове.

– И за это искренне извиняюсь. Чрезвычайное происшествие. Семейное.

– Кроме тебя, у нас вообще-то есть и другие заботы. Прямо сейчас с нами в усадьбе сто человек, и каждый из них поважнее тебя. Мы не приходим по вызову, когда тебе вздумается.

На мгновение Дарро показалось, что ему дадут отворот за откровенное нахальство – убежал к Алис, а после зажигает свечу. Отчасти он даже надеялся, что так и будет.

– Простите, – произнес Дарро, будто даже не думал никого обманывать. – Я не побеспокоил бы вас, когда б меня не выдернули на улицу посреди нерешенного дела. Кажется, она упоминала про женщину с Медного Берега, которая тоже ведет поиски ножа?

Человек в шрамах прищурился, а Дарро ждал, сердце ускоренно билось. Неужели его уже поймали на полулжи?

Через минуту залатанный молвил:

– Верно. И эта женщина очень опасна.

«А все мы – нет?» – подумал Дарро, но ничего не сказал.

4

О Тетке Шипихе дети узнавали из своих первых сказок. По ранним преданиям, мать Шипихи жила во времена, когда народ инлисков, еще не укоренившись, кочевал за стадами, а отец был богом злокозненного озорства. Про нее сочинили сотню историй. Как Тетка Шипиха украла у солнца огонь. Как Тетка Шипиха спрятала за лунным ликом гончих собак Барота. А как-то раз она превратилась в овода и ужалила насмерть наследника из враждебного племени. Все эти легенды Алис переслушала в тех или иных вариациях, перевидала в коротких забавных пьесках на университетской сцене Притечья, а песенки напевала сама, когда была малявкой.

Настоящего имени той, что нарекла себя и свою бандитскую сеть в честь сказочной хитруньи, не знал никто. Да никто и не хотел дознаваться. Для Долгогорья Тетка Шипиха была негласной градоначальницей. Если ты попал в безвыходное положение, то в конце определенного переулка имелась определенная дверца, куда мог обратиться любой местный инлиск. Постучись, поведай о своих нуждах и просунь денежку в щель между дверью и каменным порогом.

И может статься, потом к тебе подойдет человек, который предоставит желанную вещь или услугу. Или же человек вернет монету обратно и попросит больше к Тетке Шипихе не приходить. А возможно, случится нечто совсем иное. Долгогорцы могли обращаться к Шипихе за помощью до тех пор, пока проситель брал риск получить на свое прошенье ответ. Тетка Шипиха вполне способна была защитить Долгогорье от ханчей, но была непредсказуема. Привлекать ее внимание было все равно что бросать кости, и всякий, кто против нее выступал, заканчивал отвратительно.

Объяснив закрытой дверце свою ситуацию, Алис подобранной на улице палочкой пропихнула через порог один серебреник и стала ждать. Долгое время казалось, будто ничего не произойдет. Она уже начала размышлять, где лучше без опаски перекантоваться, пока люди Тетки Шипихи ее не найдут, но раздался продирающий скрежет, и дверь распахнулась.

Поманивший Алис мужчина был едва не меньше ее ростом, зато вширь с конские плечи. По шее змеился шрам, исчезая под воротником.

– Идем со мной, – сказал он. Алис поглядела вдоль улицы, не шибко понимая, что рассчитывала увидеть, затем двинулась за ним. Сперва по темным лестницам с гладко шлифованными за века ступенями. Потом перекрестками кирпичных коридоров под долгогорской твердью. Дважды коротышка приветствовал встречных пустолицых людей – натолкнись на улице, Алис отошла б от таких. Здесь она им кивала. Разумно было проявлять вежливость.

Коротышка добрался до коридора, пересеченного железной цепью. Пропуская Алис вперед, он приспустил цепь, затем натянул снова. Зазвучали голоса – разговор женщин. Коротышка прошмыгнул мимо Алис и открыл незаметную дверцу, заводя в длинное помещение с низкими потолками. Полдюжины девушек, может, парой лет старше ее, и три женщины, существенно старше, сидели или лежали на деревянных лавочках. Свет давали лишь три свечи на жестяных подставках. Коротышка положил руку на плечо Алис.

– Она гостья, не работница, – произнес он. – Обращайтесь как со своей, только без клиентов.

Одна из немолодых кивнула. Коротышка потрепал Алис, как собаку, с которой сумел подружиться.

– У нас будешь в сохранности, – сказал ей. – Здесь безопасней, чем снаружи. Нынче по улицам бродят боги.

Где-то между ее второй ночью и третьим днем в этом тайном лабиринте под городом явился окровавленный человек. Алис утратила связь с рассветами и закатами, не говоря о переменчивых погодных явлениях – дожде, ветре и туманной дымке, собирающейся над рекой. Другие девицы и женщины то болтали, то спали, уходя и приходя по расписанию, которое Алис постичь не могла, а расспрашивать не собиралась. По именам они друг дружку не звали, обходились даже без домашних прозваний, какие неизбежно используют люди, живущие вместе. Алис относила это на свой счет – доверительную близость не следует выказывать перед незнакомцами. Она отдавала должное этому их посланию и, в свою очередь, не раскрывала себя.

Ни одна не спрашивала о ней, и до его появления Алис ничего о них не узнала.

Устроившись на лавке, она заплетала и расплетала прядь волос, чтобы хоть чем-то заняться, как вдруг донесся грубый голос. Донельзя мужской, низкий и изможденно-хриплый. Сперва Алис не разобрала, что он говорил, и отнесла происходящее к делам Тетки Шипихи, а никак не своим. Но голос шумел все громче и ближе. Он выкрикнул что-то наподобие «Арья» или «Эрья», и одна молоденькая девушка, коротко бросив непристойность, выбежала из комнаты. Алис подобралась.

Вошедший был каменной стеной в образе мужчины – широкие плечи, налитые мускулы. Сальнились черные волосы, а рубашка и брюки потемнели от крови. Повозившись с цепью, он уронил ее и ступил внутрь – в мясистом кулаке бурдюк вина – и огляделся. Только когда его взгляд остановился на Алис, она осознала, что больше в комнате никого нет.

– Эрья, – произнес он. – Где Эрья?

– Я не знаю, кто это.

Его рот сузило выражение огромной досады, но тотчас обратно вошла та молоденькая, а сразу за ней старшая женщина.