Хоббит

Они принесли две виолы с себя ростом и арфу Торина, обернутую зеленой тканью. То была прекрасная золотая арфа, и едва Торин коснулся рукою струн, полилась такая дивная, такая необыкновенная музыка, что Бильбо забыл обо всем и унесся душою куда-то в неведомые края, в сумеречные края под незнакомой луной, что лежат далеко-далеко от его норы, далеко от Холма, неведомо где за Рекой.

Темнота вошла в комнату сквозь небольшое окошко, прорезанное в склоне Холма. Огонь в камине едва мерцал (был апрельский вечер), а гномы все играли, играли, и тень от бороды Гандальва покачивалась на стене.

Потом стало совсем темно, огни погасли, тени пропали, а гномы продолжали играть. И внезапно сначала один, следом другой, глубокими гортанными голосами завели песнь, и вот уже все гномы играли и пели, как гномы поют от века в своих подземных палатах в глубинах гор. Они пели примерно так (хотя песню гномов нельзя представить без музыки):

За дальний кряж туманных гор,
Во тьму и мрак подземных нор
Рассветный час проводит нас
За кладом, скрытым с давних пор.
Здесь силу мощных чар сплетал
Кузнец, пока узор ковал.
Во мгле, в горах, где дремлет страх,
В чертогах гномьих пел металл.
Эльфийским королям творцы
Ковали дивные венцы,
И блеск лучей в клинки мечей
Ловили гномы-кузнецы.
Они искусно в нить одну
Свивали солнце и луну,
И звездный рой они порой
С небес низали на струну.
За дальний кряж туманных гор,
Во тьму и мрак подземных нор
Рассветный час проводит нас:
С врагом еще не кончен спор!
В чертогах в глубине Горы
Шли встарь роскошные пиры,
Но гномов тех веселый смех
Никто не слышал до поры.
Стонали сосны в вышине,
Огонь метался по стерне,
Взмах черных крыл луну затмил,
И страх катился по стране.
Во тьме тревожно бил набат,
Был город пламенем объят:
К ним, разъярен, летел дракон —
Искал спасенья стар и млад.
И знали гномы в этот раз,
Что пробил им тяжелый час.
Во мрак земли они ушли,
Скрываясь от враждебных глаз.
Вдаль, за туманный окоем,
На бой с драконом мы уйдем.
Рассветный час проводит нас —
Мы древний клад себе вернем!

Они пели, и хоббит чувствовал, как разгорается в его душе любовь к прекрасным вещам, сотворенным искусной рукой, мастерством и чарами, любовь яростная и ревнивая, великая страсть, живущая в сердце любого гнома. В нем пробудилось что-то такое туковское, и ему захотелось отправиться в странствие, видеть громадные горы, слушать шум сосен и водопадов, спускаться в пещеры, носить меч вместо трости. Он выглянул в окно. В темном небе над деревьями сияли звезды. Он подумал о том, как самоцветы гномов сверкают в темноте подземелий. Вдруг где-то в лесу за Рекой вспыхнул огонь – наверное, кто-то разжег костер, – и он представил себе, как драконы разоряют его мирный Холм, и все кругом гибнет в пламени. Бильбо содрогнулся и сразу вновь сделался обыкновенным мистером Бэггинсом из норы Бэг-Энд под Холмом.

Дрожа, он поднялся со своего места. Ему хотелось сбегать за лампой, а еще больше хотелось притвориться, будто он пошел за лампой, а самому улизнуть, спрятаться в погребе между пивных бочек и не вылезать оттуда, пока гномы не уйдут. Но тут Бильбо обнаружил, что песня кончилась, музыка смолкла, и все гномы из темноты глядят на него, и глаза их поблескивают.

– Куда это вы? – спросил Торин таким тоном, словно догадывался обо всех желаниях Бильбо.

– Может, принести лампу? – виноватым голосом проговорил хоббит.

– Нет, хорошо, что стемнело! – ответили гномы. – Лучшее время для темных дел! Еще целая ночь впереди.

– Да-да, конечно! – промолвил Бильбо и поспешно уселся на место, но впопыхах промахнулся и вместо скамеечки плюхнулся прямо на каминную решетку, с грохотом перевернув кочергу и совок.

– Ш-ш-ш! – сказал Гандальв. – Давайте начнем, Торин.

И Торин начал так:

– Гандальв, гномы, мистер Бэггинс! Мы сошлись, дабы вступить в сговор под кровом нашего славного друга и сообщника, неустрашимого хоббита – да не выпадет никогда шерсть на его ногах! Хвала его вину и элю! – Торин остановился, чтобы перевести дух и выслушать подобающий случаю ответ Бильбо, – но бедный мистер Бэггинс вовсе не был польщен! Он шевелил губами, пытаясь объяснить, что не привык называться «неустрашимым хоббитом», и знать не желает ни о каком «сговоре» или, еще того хуже, «сообщнике», однако в смятении не мог вымолвить ни слова. Поэтому Торин продолжал дальше: – Мы сошлись, дабы обсудить наши планы, задачи, средства, приемы, ходы и подходы. Скоро, еще до рассвета, мы выступим в путь, в долгий поход, из которого некоторые из нас, а, возможно, даже все (кроме, разумеется, нашего друга и советчика, хитроумного мага Гандальва), могут не вернуться назад. Настал торжественный миг. Наша цель, как я полагаю, всем известна. Но уважаемый мистер Бэггинс, а также некоторые младшие гномы (пожалуй, не ошибусь, назвав, к примеру, Кили и Фили), видимо, ждут, чтобы я осветил подробней текущее положение дел…

Таков был стиль Торина. Он был гном очень высокого рода. Дай ему волю, он говорил бы и говорил без умолку, насколько хватит дыхания, и не сказал бы ровно ничего нового. Но его очень невежливо прервали. Бедный Бильбо не выдержал. При словах «могут не вернуться назад» он почувствовал, что из горла его рвется крик, и теперь, оказавшись не в силах с ним совладать, хоббит огласил комнату громким воплем, пронзительным, как свисток локомотива, вылетевшего из туннеля. Гномы повскакивали со своих мест, опрокинув стол. Гандальв зажег яркий голубой огонь на конце волшебного посоха, и все увидели, что несчастный Бильбо стоит на коленях на коврике у камина и трясется как желе. Затем он ничком хлопнулся на пол, повторяя как заведенный: «Разрази меня гром, разрази меня гром!» – и долгое время от него больше ничего не могли добиться. Поэтому гномы подняли мистера Бэггинса и унесли с глаз долой. Они положили Бильбо в соседней комнате на диван, поставили рядом стакан вина и вернулись к своим темным делам.

– Похоже, наш маленький друг вошел в раж и совсем потерял голову, – сказал Гандальв. – С ним такое случается. Он малый с причудами, но один из лучших, да, несомненно, один из лучших, – свиреп как дракон, дошедший до крайности.

Если вам хоть раз случалось видеть дракона, дошедшего до крайности, вы, конечно, поймете, что применительно к любому хоббиту это чисто поэтическое преувеличение, даже если хоббит – двоюродный прадедушка Старого Тука по прозвищу Бычий Рев, который был так высок (по хоббитским меркам), что мог ездить верхом на лошади. В Битве на Зеленых Полях он разметал ряды гоблинов из горы Грам и деревянной палицей снес голову с плеч их королю Гольфимбулу. Голова пролетела по воздуху сотню ярдов и угодила в кроличью нору – так была выиграна битва и одновременно изобретена игра в гольф.

Тем временем пугливый наследник Бычьего Рева постепенно пришел в себя. Он отлежался, глотнул вина и осторожно подкрался к двери в гостиную. И вот что он услышал:

– Х-м-м… фу! – примерно так фыркнул Глойн. – А вы считаете, он подойдет? Гандальву легко говорить, какой он свирепый, а вдруг он войдет в раж не вовремя, заорет да разбудит дракона и всю его родню? Тут нам и конец! И по-моему, он потерял голову просто от страха, а не от свирепости. Если бы не условная метка на двери, я бы вообще решил, что мы перепутали дом! Едва я завидел, как этот пончик пыхтит и топчется у себя в передней, я сразу понял, что тут что-то не так. Он больше смахивает на бакалейщика, чем на взломщика!

Тогда мистер Бэггинс дернул за ручку двери и вошел. Туковская порода в нем взяла верх. Он вдруг почувствовал, что готов спать на голой земле и обходиться без завтрака, только бы его считали свирепым. Кстати, он и правда рассвирепел, когда услышал про «пончика». Ах, сколько раз впоследствии его бэггинсовская часть раскаивалась в том, что он тогда сделал, и он говорил себе: «Бильбо, глупец, ты же сам, по собственной воле, угодил в такую историю!»

– Прошу прощения, – произнес он, – но я случайно услышал, о чем шла речь. Не хочу делать вид, будто все понял, особенно то, что касается взломщиков, но коли я правильно уяснил, – (это у него называлось «держать себя с достоинством»), – кажется, вы во мне усомнились. Хорошо, я вам покажу, на что я способен. На моей двери нет никаких меток, – ее красили только неделю назад, – и вы, разумеется, перепутали дом. Едва я завидел в дверях таких подозрительных личностей, я сразу понял, что тут что-то не так. Но считайте, что вы попали куда хотели. Скажите, что вам надо, и я постараюсь это исполнить, даже если придется идти на Край Света и сражаться с Дикими Змеями в Последней Пустыне. У меня был двоюродный прапрапрадедушка Тук Бычий Рев, который…

– Да, только это было очень давно! – возразил Глойн. – А я говорил про вас. И уверяю вас, что на двери есть метка – довольно известный знак, у ваших собратьев по ремеслу такой издавна был в ходу. Он означает: «Услуги взломщика: выполню трудный и интересный заказ за разумное вознаграждение». Ну, хорошо, пусть будет не «взломщик», а «специалист по добыче сокровищ», если хотите. Некоторым так больше нравится. Нам-то все равно. Гандальв сказал, что один местный умелец срочно ищет работу и ждет нас на переговоры в среду вечером, к чаю.

– Разумеется, метка есть, – кивнул Гандальв. – Я ее сам поставил. По очень веской причине: вы просили меня подыскать четырнадцатого, кто пойдет с вами, и я выбрал мистера Бэггинса. Только попробуйте мне сказать, что я выбрал неправильно или ошибся дверью, – и пусть вас остается тринадцать! Отправляйтесь в путь, если хотите нажить себе неприятности, какие положены за такое число, а не хотите – ступайте домой копать уголь!

Он так сурово взглянул на Глойна, что гном съежился в своем кресле, и только Бильбо открыл рот, собираясь задать вопрос, маг обернулся и бросил на него такой грозный взор из-под косматых бровей, что хоббит щелкнул зубами и прикусил язык.

– Вот так, – сказал Гандальв. – И больше никаких споров. Я выбрал мистера Бэггинса, и все тут. Если я говорю, что он Взломщик, значит, он взломщик, или будет взломщиком, когда придет время. Он совсем не так прост, как вы думаете. Он даже сам не представляет, на что способен. Вы еще мне спасибо скажете, что я его выбрал, если живы останетесь. А теперь, Бильбо, мой мальчик, неси-ка лампу, пора кое-что извлечь на свет.

Он развернул на столе, под большой лампой с красным абажуром, кусок пергамента, на котором, похоже, была какая-то карта.

– Ее рисовал ваш дед Трор, – объяснил Гандальв Торину, когда возбужденные гномы набросились на мага с расспросами. – Это план Горы.

– Не вижу, чем это нам поможет, – разочарованно произнес Торин, взглянув на пергамент. – Я и так хорошо помню Гору и ее окрестности. Я знаю, с какой стороны мрачный лес Мирквуд, а с какой – Горелая Пустошь, где плодились драконы.

– А вот и дракон на Горе, он помечен красным, – сказал Балин. – Но если мы туда доберемся, мы и без карты его найдем.

– Вы упустили одну важную подробность, – заметил маг, – тайную дверь. Видите руну с западной стороны Горы, куда указывает рука над другими рунами? Сюда выходит потайной ход, который ведет в Нижние Залы.

– Может, когда-то этот ход и был потайным, – возразил Торин, – но как знать, вдруг дракон его давно обнаружил? Старый Смауг живет в Горе столько лет, что наверняка разведал все закоулки.