Мужчины не ее жизни

– Шум, выходи! – повторила Рут.

– Может, он внизу? – предположил отец.

– Нет, он был с нами, наверху, – сказала ему Рут.

– Тогда я думаю, он уже убежал, – сказал Тед. – И как же он шумел?

– Он шумел так, будто хотел, чтобы его не слышали, – сказала ему Рут.

Он посадил ее на одну из кроватей в гостевой спальне, потом вытащил из ночного столика авторучку и блокнот. Ему так понравилось то, что она сказала, что он должен был это записать. Но на нем не было пижамы, а значит, и карманов, в которых была бы бумага, а теперь, снова взяв Рут на руки, он держал листок бумаги в зубах. Она, как и обычно, не проявляла почти никакого интереса к его наготе.

– У тебя такая смешная пипка, – сказала она.

– Да, смешная пипка, – согласился ее отец.

Он это всегда говорил. На сей раз, когда в зубах у него был зажат клочок бумаги, это небрежное замечание казалось еще небрежнее обычного.

– А куда ушел шум? – спросила его Рут.

Он пронес ее по гостевым спальням и гостевым ванным, выключая свет, но в одной из ванных остановился так резко, что Рут представилось, будто Томас или Тимоти, а то и оба вместе протянули с одной из фотографий руки и схватили его.

– Я расскажу тебе историю о шуме, – сказал ей отец, листочек бумаги затрепыхался в его губах.

Он, не выпуская ее из рук, немедленно уселся на край ванной.

На завладевшей его вниманием фотографии братьев Томасу было четыре года – точный возраст Рут. Композиция фотографии была неудачна: Томас сидел на большом диване, обитом какой-то цветастой тканью; эта ботаническая избыточность, казалось, полностью подавила двухлетнего Тимоти, которого Томас неохотно держал у себя на коленях. Судя по всему, это был 1940 год – Эдди О’Хара должен был родиться лишь через пару лет.

– Однажды, когда Томасу было столько, сколько тебе – Тимоти тогда еще писался в пеленки, – Томас услышал шум, – начал Тед.

Рут навсегда запомнила, как ее отец вытащил изо рта листок бумаги.

– И они оба проснулись? – спросила Рут, глядя на фотографию.

Этот ее вопрос и вызвал к жизни незабываемую старую историю; с самой первой строчки Тед Коул знал ее наизусть.

– Том проснулся, а Тим – нет.

Рут вздрогнула на руках отца. Даже будучи взрослой женщиной и признанным писателем, она не могла без дрожи слышать эти слова.

«Том проснулся, а Тим – нет. Была середина ночи.

– Ты слышал? – спросил Том у брата.

Но Тиму было всего два года, и даже когда он не спал, то был не очень-то разговорчив.

Том разбудил отца и спросил у него:

– Ты слышал этот шум?

– А на что он был похож? – спросил его отец.

– Он был похож, как если бы чудовище без рук, без ног пыталось двигаться, – сказал Том.

– Как же оно может двигаться без рук, без ног? – спросил его отец.

– Оно извивается, – сказал Том. – Оно скользит на своей шерсти.

– Так у него и шерсть есть? – спросил его отец.

– Оно подтягивается, цепляясь зубами, – сказал Том.

– Так у него, оказывается, еще и зубы?! – воскликнул его отец.

– Я же тебе сказал – это чудовище! – ответил Том.

– Но какой именно шум тебя разбудил? – спросил его отец.

– Это был такой шум, как если бы в стенном шкафу ожило одно из маминых платьев и попыталось слезть с вешалки, – сказал Том».

Всю жизнь с тех пор Рут Коул побаивалась стенных шкафов. Она не могла спать, если была открыта дверца стенного шкафа – Рут не выносила вида висящей там одежды. Она вообще не любила висящей одежды – и точка! Ребенком Рут никогда не открывала дверцы шкафа, если в комнате было темно, – боялась, что платья затянут ее внутрь.

«– Давай-ка вернемся в твою комнату и послушаем, что это такое, – сказал отец Тома.

Они увидели Тима, который по-прежнему сладко спал – он так и не слышал никакого шума. Шум был такой, словно кто-то вытаскивал гвозди из половиц под кроватью. Шум был такой, словно собака пыталась открыть дверь. У собаки текли слюни, а потому она толком не могла ухватиться за дверную ручку, но она не оставляла попыток и наконец вошла в дом, решил Том. Шум был такой, словно на чердаке какой-то призрак разбрасывал орешки, украденные им на кухне».

В этом месте, слушая историю в первый раз, Рут прервала отца и спросила, что такое чердак.

– Это большая комната на самом верху дома, над всеми спальнями, – ответил ей отец.

Существование такой комнаты казалось ей непостижимым и повергало девочку в ужас – в том доме, в котором выросла Рут, никакого чердака не было.

«– Вот он опять – этот шум, – прошептал Том отцу. – Ты слышал?

Теперь проснулся и Тим. Шум был такой, словно кто-то застрял в доске, из которой было сделано изголовье кровати, и теперь через дерево прогрызался наружу».

И тут Рут снова прервала отца. В ее двухэтажной кроватке не было никакого изголовья, и еще она не знала, что такое «прогрызаться». Отец объяснил ей.

«Тому казалось, что этот шум наверняка издает безрукое, безногое чудовище, которое подтаскивает свое мохнатое мокрое тело, цепляясь зубами!

– Это чудовище! – воскликнул Том.

– Это мышь, которая живет за стеной, – сказал его отец.

Тим закричал от страха. Он не знал, что такое „мышь“. Ему стало боязно, когда он представил себе что-то мокрое и мохнатое, без рук и без ног, ползущее за стеной. И вообще, как такое страшилище могло там, за стеной, оказаться?

Но Том спросил у отца:

– Так это только мышь?