Полночь в саду добра и зла

Вслед за этим библиотекарь вдохновенно перечислила мне список великих исторических событий, которые действительно имели место в Саванне: первая воскресная школа Америки была основана в Саванне в 1736 году; первый сиротский приют – в 1740-м; первая конгрегация чернокожих баптистов – в 1788-м; первая школа гольфа – в 1796 году. Джон Уэсли, основатель методизма, был в 1736 году священником церкви Иисуса Христа в Саванне. Именно во время его священства написана книга гимнов, которые с тех пор поют в англиканских церквах. Один саваннский торговец финансировал строительство и первое плавание через Атлантику первого океанского парохода «Саванна». Это плавание из Саванны в Ливерпуль состоялось в 1819 году.

Такое внушительное перечисление достижений позволяло предположить, что сонный городишко со стопятидесятитысячным населением когда-то играл на исторической арене гораздо более важную роль, чем теперь. Финансировать в 1819 году первое плавание парохода через Атлантику – это то же самое, что в наши дни финансировать запуск космического корабля «Шаттл». По случаю того памятного трансатлантического вояжа Саванну в те дни посетил президент Джеймс Монро, настолько важным явилось это событие.

Я рылся в книгах, газетах и картах, сидя в читальне Общества истории – просторном зале с высокими потолками и стеллажами вдоль стен. В помещении явственно витал призрак Гражданской войны, а роль, которую сыграла в ней Саванна, может многое рассказать о самом городе.

Когда раздались первые залпы той войны, Саванна была ведущим хлопковым портом мира. Генерал Уильям Текумсе Шерман выбрал его конечной точкой своего триумфального марша к морю, поведя на город семьдесят тысяч солдат против десяти тысяч, защищавших Саванну. В отличие от своих коллег в Атланте и Чарлстоне, местные гражданские лидеры оказались практичными бизнесменами – их страстное стремление к отделению подверглось слишком сильному испытанию перспективой грядущих разрушений. Когда Шерман приблизился к городу, ему навстречу была послана делегация, предложившая без единого выстрела сдать город в обмен на обещание не сжигать его. Шерман принял условия сделки и послал президенту Линкольну знаменитую телеграмму: «ПОЗВОЛЬТЕ ПРЕПОДНЕСТИ ВАМ В КАЧЕСТВЕ РОЖДЕСТВЕНСКОГО ПОДАРКА ГОРОД САВАННУ ВМЕСТЕ СО СТА ПЯТЬЮДЕСЯТЬЮ ПУШКАМИ, ГОРОЙ АМУНИЦИИ И ДВАДЦАТЬЮ ПЯТЬЮ ТЫСЯЧАМИ ТЮКОВ ХЛОПКА». Шерман стоял в городе месяц, а потом двинулся в Южную Каролину, в Колумбию, и спалил ее дотла.

Из войны Саванна вышла обнищавшей, но за несколько лет сумела поправить свои дела, и вскоре это был опять процветающий город на побережье. Однако процветание оказалось временным, ибо та финансовая опора, на которой всегда зиждилось благосостояние города, постепенно подтачивалась. Рабочие с хлопковых плантаций уезжали на промышленно развитый Север; годы монокультурного выращивания хлопка истощили почву, и центр его производства переместился на Запад. К тому же во время финансовой паники 1892 года цена хлопка упала с одного доллара до девяти центов за фунт. К двадцатому году нашего столетия плантации вокруг Саванны окончательно захирели, добитые нашествием долгоносика. С того времени и начался упадок Саванны. Некогда пышные дома постепенно ветшали без ремонта, и леди Астор, бывшая в Саванне проездом в 1946 году, заметила, что город похож на «красавицу с вымазанным грязью лицом». Задетая за живое такой критикой, группа озабоченных местных патриотов принялась начиная с пятидесятых годов восстанавливать центр Саванны. Именно их усилиям город обязан сохранением своего исторического ядра.

Прежде чем покинуть гостеприимный читальный зал, я вздумал найти в адресной книге за 1914 год ту самую Сэди Джефферсон, которая танцевала танго по дороге в полицейский участок. Я ее не нашел, более того, в справочнике вообще не было ни одного Джефферсона. Библиотекарь посмотрела на старую газетную вырезку, которую я принес с собой, и сказала, что я, вероятно, посмотрел не в ту часть справочника.

– Из того, как написана заметка, можно предположить, что Сэди Джефферсон была черной, – наставительно произнесла она. – В тексте отсутствуют положенные по этикету «миссис» или «мисс». Такая уж была практика в те времена. К тому же черных помещали в отдельной части адресных книг, поэтому, наверное, вы не смогли найти Сэди Джефферсон.

В самом деле, я отыскал имя Сэди Джефферсон в той части справочника, которая была озаглавлена: «Цветные». Дама оказалась женой Джеймса Ю. Джефферсона, парикмахера, и умерла в семидесятых годах.

История черных в Саванне конечно же весьма и весьма отличается от истории белых. Рабство было запрещено в Джорджии в 1735 году (Оглторп называл его «ужасающим преступлением»), но в 1749 году, под давлением поселенцев, его вновь легализовали. Несмотря на долгую историю притеснений и угнетения черных, движение за гражданские права в шестидесятые годы в Саванне было практически не окрашено насилием. Лидеры движения ходили в закусочные, устраивая там ланчи, купались на пляжах и молились в церквях «только для белых», организовав, кроме того, пятнадцатимесячный бойкот сегрегированных магазинов. Напряжение росло, однако стремление к миру восторжествовало, благодаря не в последнюю очередь прогрессивно мыслящему мэру Малкольму Маклину и ненасильственной стратегии борьбы, принятой на вооружение местным лидером черного движения У. У. Лоу. В 1964 году Мартин Лютер Кинг объявил Саванну «самым десегрегированным городом Юга». По статистике, в 1980 году половину населения города составляли белые, половину – черные.

В анналах Общества истории имелось достаточное количество доказательств того, что в эпоху своего расцвета Саванна была пристанищем космополитов, а ее граждане – весьма светскими людьми. Мэр Саванны Ричард Арнольд, человек, мило общавшийся с генералом Шерманом в городе и вне его стен во время Гражданской войны, был типичным представителем этой славной породы. Врач, ученый, эпикуреец, тонкий знаток дорогих вин и джентльмен до мозга костей, весьма щепетильно и серьезно относившийся к этому званию. В одном из писем он отмечал: «Вчера я очень мило провел время с достопочтенным Хауэллом Коббом на дружеском обеде. Мы сели за стол в три часа дня, а встали только в половине десятого». Более чем шестичасовой обед мэра Арнольда лишь добавил вес всему, что я слышал о повальном увлечении саваннцев обедами и зваными вечерами, и напомнил о веселых посиделках, которые круглые сутки, словно непрерывный киносеанс, шли в доме 16 на Ист-Джонс-стрит.

Мое не слишком систематическое наблюдение за этим домом было вознаграждено в один прекрасный день совершенно неожиданным образом. У тротуара, пронзительно взвизгнув тормозами, остановилась машина, за рулем которой сидела опрятно одетая пожилая леди. Седые волосы, уложенные в ровную прическу, сверкали на солнце, словно снежный наст. Дама не сделала даже попытки припарковать машину к бордюру, вместо этого она загнала ее на тротуар, как будто подвела лошадь к привязи. Женщина вышла из автомобиля и решительно направилась к двери дома. Достав из сумочки молоток, она методично расколотила все окна, обрамлявшие дверь, невозмутимо сунула молоток обратно в сумочку и вернулась в машину. Люди, находившиеся в этот момент в доме, не обратили на происшествие ни малейшего внимания – пианино продолжало играть, смех не умолк ни на минуту. Стекла в окнах заменили только через несколько дней.

Как я и ожидал, все выяснилось довольно скоро. Как-то раз я поужинал довольно поздно и уже собирался лечь спать, как раздался стук дамских шпилек по ступенькам лестницы, ведущей к моему подъезду. Шаги стихли, и кто-то нерешительно постучал в дверь. Открыв ее, я увидел красивую женщину, освещенную лунным сиянием. Первое, что бросилось мне в глаза, – платиновое облако, окутывавшее ее голову. На женщине было надето розовое платье с глубоким вырезом, соблазнительно открывавшим полную налитую грудь. Женщина хихикнула.

– Вы что, не знаете? Они ушли и снова вырубили у Джо электричество.

– Кто это – они? – спросил я. – И кто такой Джо?

Женщина даже растерялась от такого вопиющего невежества.

– Как, вы не знаете Джо? Я-то думала, что его знают все. Между прочим, он ваш сосед. Я хочу сказать, почти сосед, Джо Одом. – Она махнула рукой в западном направлении. – Он живет в паре домов отсюда.

– Это не в том ли доме, где круглые сутки играют на пианино?

Мое невинное замечание вызвало у женщины взрыв неподдельного смеха.

– Угу. Вы попали в самую точку.

– И это Джо Одом играет на пианино?

– Это действительно он, – ответила женщина. – А я – Мэнди. Мэнди Николс. Я не хотела вас тревожить, но увидела, что у вас в окне горит свет, а у нас, как назло, кончился лед. Я очень надеялась, что у вас найдется немного льда.

Я пригласил ее войти. Проскользнув мимо, Мэнди обдала меня густым ароматом гардении. Теперь я узнал ее – она одна из многих посетительниц странного дома. Забыть такую даму или перепутать ее с кем-то решительно невозможно. Она обладала классической красотой, в ее нежном теле не было ни одного острого угла – сплошные округлости. Синие глаза обрамляла яркая косметика. Я достал из морозилки четыре контейнера со льдом, высыпал его в ведерко и сообщил Мэнди, что всегда живо интересовался, кто живет в том доме.

– Официально там живет Джо, – сказала Мэнди, – но иногда трудно бывает определить, кто там живет, потому что некоторые гости проводят там ночь или неделю, а если нужно, то и несколько месяцев. Например, я живу в Уэйкроссе, но шесть раз в неделю приезжаю в Саванну петь в клубе. Если я сильно устаю и у меня нет сил возвращаться домой, то ночую у Джо.

Мэнди поведала мне, что когда-то училась в Университете Теннесси, но это так, чтобы повертеться среди умных людей. Рассказала она и о том, что ее недавно короновали в Лас-Вегасе как Мисс БКЖ.

– Мисс БКЖ?

– Это означает Мисс Большая Красивая Женщина, – растолковала мне Мэнди незнакомую аббревиатуру. – Прекрасный конкурс для крупных женщин. Дают приз – журнал и штуку материи – целых девять ярдов. Правда, я не собиралась выступать, это подруги послали за меня заявку.

Я протянул ей ведерко со льдом.

– Эй, – вдруг опомнилась она, – а почему бы вам не присоединиться к нам и не выпить немного?

Я и без того был готов предложить ей то же самое, поэтому с готовностью согласился и последовал за Мэнди к подъездной дорожке. Женщина шла очень осторожно – мелкие камешки гравия, звонко щелкая, постоянно выскальзывали из-под ее высоких шпилек.

– И далеко ехать от Уэйкросса до Саванны? – спросил я.

– Полтора часа, – ответила Мэнди. – В один конец.

– Но это же так утомительно и скучно – ездить в такую даль изо дня в день, не правда ли?

– На самом деле не очень. За это время я успеваю справиться со своими ногтями.

– С ногтями?

– Да, а что в этом такого?

– Не знаю, просто для меня это сложновато, – ответил я. – Вы ухаживаете за своими ногтями и одновременно ведете машину?

– Это очень легко, особенно когда привыкаешь, – проговорила Мэнди. – Я кручу руль коленями.

– Коленями?

– Угу. Вообще-то ногти я приберегаю напоследок, а для начала накладываю косметику и причесываюсь.

Я присмотрелся к блистательной палитре цветов на лице Мэнди. То были не просто губная помада и тушь для ресниц, нет, то была сложная композиция с использованием чистых и смешанных тонов и оттенков – розовых, голубых, коричневых. Все это великолепие, весь этот праздник цвета венчала взбитая копна платиновых волос.

– Обычно я делаю начес, – пояснила Мэнди, словно читая мои мысли.

– С такими занятиями во время поездок вы наверняка привлекаете к себе всеобщее внимание, – предположил я.

– Бывает иногда, – согласилась Мэнди. – Вот, например, вчера я остановилась у бензоколонки, а следом подъехал грузовик, который прилипал ко мне всю дорогу. Водитель выходит и говорит: «Мэм, я еду за вами уже сорок пять минут и все время наблюдаю. Сначала вы красились. Потом причесывались. Потом чистили ногти. Ну я и решил посмотреть на вас поближе». С этими словами он подмигнул мне и заметил, что я очень хорошенькая, но потом стал серьезным и одним духом выпалил: «Можно вас кое о чем спросить? Вы каждые две минуты смотрите куда-то вбок, вроде как на место рядом с собой, и каждый раз чему-то потешаетесь. Что там было?» – «Там стоит мой телевизор, – ответила я. – Мне не хочется пропускать мыльные оперы».

В это время мы свернули с дороги в сад Джо Одома. В окнах погруженного во мрак дома мерцали огоньки свечей. У забора стояли, склонившись к земле, двое мужчин. Один держал фонарь, а второй, в больших резиновых перчатках, опустившись на колени, колдовал возле электрического счетчика громадными пассатижами, явно стараясь соединить два кабеля.

– Осторожнее, Джо, – предостерег мужчина с фонарем.

Над кабелем взлетел сноп искр, и в соседнем доме на мгновение погас свет. Потом он вспыхнул снова, и в доме Джо тоже осветились все окна. Из здания раздались ликующие крики. Джо поднялся.

– Ну что ж, на этот раз меня, кажется, не стукнуло, – констатировал он, – подождем следующего.

Он молча поклонился в сторону соседнего дома.

Джо Одом оказался седеющим усатым блондином. На нем была надета легкая синяя рубашка с открытым воротом, индейские штаны и ковбойские сапожки – коричневые с белым. На вид Джо было не более тридцати пяти, и выглядел он на удивление безмятежным, особенно для человека, который только что с риском для жизни совершил акт высоковольтного электрического воровства.

– Лед доставлен, – доложила Мэнди.