Мэнсфилд-парк

— Мне… мне очень жаль оставлять этот дом, — чуть слышно проговорила она.

— Я понимаю тебя. И твои чувства вполне естественны. Конечно, ты будешь скучать без нашего дома, ведь здесь тебя никто никогда не обижал, верно? Мы всегда любили тебя и старались сделать все, что только от нас зависело.

— Я благодарна вам за это, — скромно ответила Фанни и опустила голову.

— Ну, вот и правильно. Я всегда считала тебя хорошей и послушной девочкой.

— И я никогда уже сюда не вернусь? — дрожащим голосом произнесла Фанни.

— Никогда, дорогая, — подтвердила леди Бертрам. — Но я уверена, что в доме миссис Норрис тебе будет так же, уютно и спокойно. Впрочем, какая тебе разница, где именно жить — в ее доме или в этом?

Не чувствуя под собой ног, Фанни выбежала из комнаты. Ей хотелось расплакаться прямо здесь, в коридоре. Она не могла себе представить, как будет жить с тетушкой и как изменится теперь вся ее судьба. Руки ее дрожали, и она с трудом соображала, куда идет. Неожиданно навстречу ей вышел Эдмунд. Ему-то она и выложила все, что ей только что сказала леди Бертрам.

— Кузен, — начала она, не зная, как сообщить ему страшную новость. — Скоро произойдет что-то ужасное и непоправимое. Но я не хочу, чтобы это происходило. Помоги мне, подскажи, что делать. Ты всегда учил меня не торопиться и стараться смиряться с вещами, которые я не могу никак изменить. Но с этим смириться просто невозможно. Эдмунд, меня переселяют к тетушке Норрис. Теперь я уеду от вас и буду жить с ней. И так будет всегда.

— В самом деле? — воскликнул Эдмунд.

— Да, и мне только что сказала об этом леди Бертрам. Они уже обо всем договорились. Я уезжаю из Мэнсфилдского Парка, и теперь буду жить вместе с миссис Норрис в особняке. Он называется Белый Дом. Наверное, сразу же после того, как она окончательно перевезет туда свои вещи.

— Да что ты, Фанни! И ты называешь это плохой новостью? По-моему, это даже замечательно!

— Замечательно? Да как ты можешь так говорить? Почему?

— Подумай сама. Только не торопись. Тетушка права, что хочет видеть тебя рядом с собой, — попытался объяснить суть дела Эдмунд. — Ей нужен настоящий друг и верная компаньонка. А то, что она выбрала именно тебя, только подтверждает, что это произошло от чистого сердца, а не из-за денег. Ты сможешь сделать для нее все, и тогда она не будет чувствовать себя одинокой. Надеюсь, ты не слишком огорчена этим, Фанни?

— Еще как! Мне это совсем не нравится. Я люблю этот дом и все, что с ним связано. И никакой другой дом мне не сможет стать настолько же родным, как ваш. К тому же, ты сам прекрасно знаешь, что в компании тетушки я чувствую себя скованно и неуверенно.

— Это правда. Но уж таков ее характер. Кстати, по отношению к нам она вела себя точно так же, пока мы были детьми. Просто у нее нет своих детей, и она не умеет с ними обращаться. Но теперь ты выросла. Это в корне меняет дело. И если ты станешь заботиться о ней, она быстро поймет, как важно, чтобы вы ладили друг с другом, и что ты для нее очень многое значишь.

— Я не могу значить многого ни для кого на свете, — вздохнула Фанни.

— Почему?

— Потому что я не нужна. Моя глупость, моя неловкость мешают мне. В конце концов, даже мое положение…

— Не говори ерунды. Что касается глупости и неловкости, то ты неправильно подбираешь слова. У тебя нет ни того ни другого. Зато есть доброе сердце, скромность и старательность во всем, за что бы ты ни взялась. Ты откликаешься на любую просьбу и всегда готова помочь ближнему. Поэтому лучшей компаньонки для своей тетушки я и пожелать бы не мог.

— Ты слишком добр ко мне, — заметила Фанни и покраснела, услышав такую похвалу в свой адрес. — Не знаю, как и благодарить тебя за добрые слова. Если мне действительно суждено уехать отсюда, я все равно буду помнить тебя до конца своих дней.

— Ну что ты, Фанни… Белый Дом не за горами. Ты говоришь так, словно собралась уезжать за двести миль. А ведь Белый Дом совсем близко — только перейти через парк. И мы будем встречаться каждый день. Единственное, что может измениться (заметь: к лучшему!) так это то, что ты действительно станешь заметной фигурой и самостоятельным человеком. Теперь тебе представится масса возможностей отличиться и проявить себя. А ведь ты это можешь, поверь мне! Здесь нас было очень много, и ты становилась незаметной. А там вас будет двое — только ты и тетушка, и тебе уже придется самой все решать за себя в случае чего.

— Не говори так, мне уже страшно!

— Ничего страшного в этом нет, но предупредить тебя я был просто обязан. К тому же, миссис Норрис сейчас более подходит для тебя, чем моя мать. Вот увидишь, эта энергичная женщина еще докажет, что способна на многое ради того, кого любит и ценит.

— К сожалению, мне все это видится совершенно в другом свете, — вздохнула Фанни. — Хотела бы я думать так же, как и ты. Но все равно спасибо за то, что ты попытался успокоить меня. Может быть, я действительно напрасно так беспокоюсь. Как было бы здорово, если бы твои слова оказались правдой, и я стала нужна хоть кому-нибудь. Здесь я никто, но все равно горячо люблю и сам дом и тех, кто в нем живет. Всех без исключения. Я не представляю себе, как буду жить в другом месте.

— Место еще не значит все, Фанни, — продолжал Эдмунд, становясь серьезным. — И тем не менее, ты меняешь только дом. Парк остается в твоем распоряжении, как и раньше. Помни об этом. Ты сможешь ходить по тем же аллеям и любоваться теми же деревьями и цветами. Ты будешь брать книги в той же библиотеке, и кататься на той же лошади.

— Да, это так, — кивнула девушка. — Да, на моем милом сером пони. Дорогой кузен! Мне сейчас даже смешно вспомнить, как я боялась, первый раз сесть в седло! Я начинала дрожать, когда за столом только начинали говорить о лошадях! А помнишь, как потом ты долго убеждал меня, что ничего страшного в этом нет, надо просто попробовать, и мне очень понравятся прогулки верхом. Ты оказался прав. И теперь я верю в тебя, и надеюсь, что и последнее твое пророчество сбудется.

— Я уверен, что общение с миссис Норрис будет так же полезно для твоего ума, как и прогулки для твоего здоровья, — улыбнулся Эдмунд. — А все вместе сделает тебя счастливой.

Так закончился их разговор, который, хоть и помог Фанни немного успокоиться, как выяснилось позднее, был совершенно излишним, поскольку миссис Норрис не имела ни малейшего намерения забирать девушку к себе. Оказалось, именно сейчас она меньше всего нуждалась в обществе Фанни, и никоим образом не собиралась даже разговаривать об этом с Бертрамами. Однако объясниться ей все же пришлось. Вот тут выяснилось, что Белый Дом, к сожалению, хоть и является одним из самых вместительных зданий в Мэнсфилде, все же недостаточно велик для того, чтобы миссис Норрис взяла к себе Фанни. Его едва хватало для нее самой и ее слуг. К тому же, у миссис Норрис всегда пустовала одна комната, которую она берегла для своей будущей подруги. Так было всегда, и хотя в прежнем доме не было никакой необходимости иметь пустую комнату, теперь это стало делом первой важности. Миссис Норрис надеялась когда-нибудь найти себе компаньонку, и возможно эта пресловутая комнатка и ввела в заблуждение несчастного сэра Томаса. Он почему-то подумал, что мисс Норрис подготавливает ее для Фанни. Леди Бертрам ничего не подозревала о намерениях своей сестры, и поэтому при первой же встрече начала без лишних предисловий:

— Как ты думаешь, сестрица, может быть, нам уволить мисс Ли? Ведь когда Фанни переедет к тебе, мисс Ли станет нам не нужна.

От неожиданности миссис Норрис вздрогнула.

— Господи Боже мой, дорогая моя, что ты имеешь в виду? Я, кажется, ослышалась.

— А разве ты не забираешь Фанни? — в свою очередь удивилась леди Бертрам. — Мне показалось, что вы уже обо всем договорились с сэром Томасом.

— Мы?! Никогда. Он даже не заикался об этом. А уж я тем более. Фанни переезжает ко мне! Меньше всего мечтала об этом! Да и кому только такое могло прийти в голову! Боже мой! Зачем мне нужна Фанни? Мне — несчастной одинокой вдове, которая ни на что не пригодна и ничего не умеет сама. Я тоскую по безвременно ушедшему мужу, а она полна жизни и энергии — ведь ей всего пятнадцать лет. В таком возрасте надо жить и наслаждаться жизнью. Ей нужны веселье и развлечения. Я думаю, сэр Томас поймет меня правильно. Мы с ним старинные друзья. И если он желает мне добра, то никогда не позволит этому случиться. Как получилось, что он сказал тебе об этом?

— Не знаю. Может, ему показалось, что так будет лучше для вас обеих.

— Но что именно он сказал? — настаивала миссис Норрис. — Неужели таково было его желание? Не могу поверить!

— Да нет же, он просто предположил, что по всей вероятности, ты этого захочешь. Честно говоря, я и сама так подумала. Мы сочли, что тебе сейчас нужно успокоиться, чтобы побыстрее позабыть о своем горе. Но если ты против, то давай не будем больше поднимать эту тему. Пусть Фанни остается с нами, она нам вовсе не в тягость.

— Милая сестра! — воскликнула миссис Норрис. — Ты только вдумайся внимательно — ведь я одинокая несчастная вдова! Как в моем состоянии можно обрести покой? Я лишилась любимого мужа, я растратила свое здоровье, ухаживая за ним день и ночь. Теперь ничто в этом мире меня не радует. Возможно, когда-нибудь позже я поделюсь своим горем с другой женщиной, но в нынешнем состоянии я не могу взять к себе Фанни. Я не имею права мучить эту бедную девушку. Тем более, что сейчас она счастлива с вами. Я же обречена на одиночество и буду сама сражаться со своими горестями и заботами.

— И тебя не страшит такое одиночество?

— Дорогая леди Бертрам! А кому я нужна? Правда я держу свободную комнату для компаньонки, но уже не верю, что мне удастся найти подходящую подругу. В конце концов, будет даже логично закончить свой земной путь затворницей. Теперь единственное, о чем я молю Господа, так это о том, чтобы он не оставил меня и чтобы я могла хоть как-нибудь сводить концы с концами. Больше мне ничего уже не нужно.

— Я думаю, сестрица, что ты сгущаешь краски, — заметила леди Бертрам. — Во всяком случае, сэр Томас сказал, что ты будешь получать шестьсот фунтов в год.

— Леди Бертрам, я ни на что не жалуюсь. Я знаю, что прежней жизни уже не вернуть и мне придется теперь экономить буквально на всем. Ну что ж, я постараюсь перестроиться. Я всегда была щедра в расходах и не скупилась ни на что, теперь придется немного попридержать себя и смириться с моим нынешним положением. Все изменилось, и мои доходы в том числе. Мистер Норрис был прекрасным священником, такого уже не отыщешь. Но ты даже не представляешь, сколько всего мы получали от посторонних людей, от случайных гостей, равно как и потчевали их, когда простые прихожане приходили к нам, чтобы побеседовать с преподобным мистером Норрисом! В Белом Доме все будет уже по-другому. И теперь мне самой придется следить за каждым пенсом, чтобы не разориться окончательно. Но я надеюсь, что очень скоро привыкну к этому и даже в конце каждого года смогу немного откладывать себе на старость.

— Даже не сомневаюсь. Мне помнится, так было всегда, если не ошибаюсь.

— Совершенно верно. Но ты же не станешь осуждать меня за это. Я забочусь не только о себе, но и о тех, кто будет жить после меня. Я имею в виду твоих детей, дорогая. Поэтому, чем богаче буду я, тем выгодней будет и им. Конечно, многого я дать не смогу, но и тем крохам, я полагаю, они будут рады.

— Ты очень добра, сестра, — улыбнулась леди Бертрам. — Но только не надо так ущемлять себя и заботиться о них. Мне кажется, сэр Томас сам сумеет обеспечить их будущее.

— Не надо загадывать, дорогая. Я знаю, что дела на Антигуа у сэра Томаса не так и хороши. А кто знает, что может произойти в дальнейшем?

— Ну, с этим вопросом он тоже разберется в скором времени. Он сейчас как раз активно переписывается с местным управляющим.

— Ну что ж, — произнесла миссис Норрис и поднялась со стула. — Я счастлива помочь вашей семье, чем только смогу. Однако если сэр Томас вдруг снова заговорит о Фанни, скажи ему, милая, что ее переезд пока невозможен. Я нахожусь в весьма стесненных условиях и в мрачном расположении духа. Кроме того, мне просто некуда ее поселить, потому что я должна оставить свободную комнату для своей возможной будущей компаньонки.

Леди Бертрам довольно подробно передала весь разговор сэру Томасу, чтобы тот уже не имел никаких иллюзий по поводу судьбы Фанни. Баронет только удивлялся на миссис Норрис — почему эта странная женщина так упорно отказывается от своей племянницы и не хочет и пальцем пошевельнуть, чтобы хоть как-то ей помочь. Самое удивительное заключалось в том, что именно миссис Норрис, так страстно желающая взять Фанни, теперь наотрез отказывалась от нее, изобретая все новые и новые причины.

Фанни, узнав о том, что ей не придется никуда уезжать, настолько обрадовалась, что тут же побежала делиться своей радостью с Эдмундом. Кузен был немного расстроен поведением тетушки и никак не мог понять, почему она отказывается от помощи Фанни.

Итак, все оставалось по-прежнему, кроме, разве что, переезда миссис Норрис в Белый Дом, а Грантов в дом приходского священника. Жизнь на некоторое время в Мэнсфилде потекла спокойно.