Голос булата

– Не врут ромеи. И не слухи это. – нахмурился Микулка. – Я ведь от Киева недалече жил, не спокойно там. Прошлого года Ярополк убил брата своего, Олега Древлянского, теперь метит на Новгород. Гора киевская гудит, говорят бояре, что пока единого князя не будет, не бывать миру в земле русской. А какой же мир, если Ярополк целуется с теми, с кем русичи и отец его воевали не жалея сил? С ромеями, с печенегами погаными… Жену себе привез ромейскую, идолища на Подоле повалил, пожег, поставил одного Бога. Слабого. Это какой же такой Бог, ежели его к дереву гвоздями прибили? Прям такое идолище и стоит – прибитое.

– Значит и впрямь беда… – нахмурился старик. – Это какая же сила нужна, чтоб остановить самого князя? Кхе… Ладно, спать иди, не мешай. Буду думу думать.

Микулка спорить не стал, прибрал посуду и залез на печь. Вскоре, утомленный удивительным днем, он уснул, натянув одеяло до носа.

Старик посидел не много, подумал, потом кряхтя пересел к сундуку, глухо стукнул идолом о столик и зашептал что-то прикрыв глаза. Вокруг идола заструился голубоватый туман, свернулся вихрем, замаячили в нем неясные образы. Постепенно в этих образах проявились знакомые черты и вскоре на деда взглянуло полупрозрачное человеческое лицо.

– Вопрошай, коль звал! – прогудел в полутьме надменный голос призрака.

– Чем Ярополка киевского остановить?

– А надобно? Пусть смертные сами свои дела разбирают. Негоже мне влазить. И тебе незачем. Сидишь в глуши и сиди себе…

– Я тебя вызвал не указ мне давать! – повысил голос Зарян. – Не великий ты Бог, чтоб меня отчитывать. Отвечай, коль вопрошаю!

Туман заколебался, померк, но вскоре вновь обрел четкие очертания.

– Есть одна сила… Эта сила может много чего сотворить, если ей выход дать. Но дремлет она пока, дальше носа своего зрить не желает.

– Яснее говори. – нетерпеливо подогнал Зарян.

– Младший сын… – прошептал призрак. – Робичич…

– Мой Микулка, что ли?

Призрак засветился ярче и полумрак содрогнулся от жутковатого хохота.

– Смертный… Приметился героя воспитать? Может и выйдет, я будущее не зрю, а вот что есть и быть может, то ведаю. Тот робичич только злыми языками так кличется, потому что мать его рабыня, ключница. Но отец его князь Святослав и сам он князь русский, смелый и гордый, не чета брату своему Ярополку.

– Понял я о ком ты говоришь. – нахмурился старик. – О Владимире-князе, о племяше Добрынином. Слыхивал… Но какая в нем сила? Молод, глуп небось… Как мой Микулка.

– И молод и глуп… И без помощи не сдюжит. Но есть в нем то, что делает его сильнее брата своего, то что завсегда победу дает.

– А не будет он хуже Ярополка? А то порой лекарство хуже хвори бывает…

– В нем душа его отца, потому как рожден он был по любви. Может это как раз тот кузнец и есть, который русские шеи закалит, чтоб зазря не гнулись.

– И какая в нем сила? – пристально взглянул на призрака Зарян.

– Вера в Русь… – ответил призрак и медленно угас.

9.

Минуло лето, Микулка окреп, возмужал. Работал много, построил из бревен мост через ручей, засыпал, заливаясь потом, гнилой овраг, чтоб не расползался. Зарян просто так работать не давал, придумывал разные штуки, учил ноги ставить в устойчивость, учил держать топор, чтоб силу удара добавить. А по вечерам учил боевой науке.

Микулка выстрогал деревянные мечи и они с дедом бились на них у избы так, что щепки летели. Старик бивал Микулку крепко, до синяков, но давал и выигрывать, чтоб волю к победе не убить. Скоро тело окрепло так, что и синяков не оставалось, хотя получал паренек не меньше прежнего. Сделал Микулка себе и лук, как учил Зарян, учился стрелять оперенными стрелами с костяным острием. И хоть по началу с десяти шагов в стену промахивался, но упорством он был не обижен, к концу лета со ста шагов уже прошибал падающий кленовый лист. Не всегда, правда.

Ароматы осени листьями опали, закружила пухом первая метель… Лес стал прозрачным, унылым. Зарян стал покашливать чаще, реже выходил из избы, но Микулка вел хозяйство исправно, охотился, готовить научился не хуже деда. Потом вроде потеплело, как всегда в Таврике, где зимы мягкие, без снега, только весна да осень злые.

Как-то ближе к полудню, когда серое небо роняло на промокшую землю туманную морось, Микулка вернулся из леса с добычей и увидел у избы пятерых всадников. Разодетые, в кожаных доспехах с медными бляхами, в меховых шапках с волчьими хвостами, они сидели на низкорослых мохноногих лошадках, шумно переговаривались, смеялись. Микулка даже вздрогнул, узнав в пришельцах печенегов. Один из них не слезая с коня постучал в затянутое тонкой кожей окно. Кони топтались, чавкали копытами и гадили у самого крыльца.

Микулка бросил на землю добытого молодого козла, схоронился в деревьях и приготовил на всякий случай лук. Жаль, что стрелы без булата, охотничьи…

Дед Зарян вышел злой, видать оторвали от работы.

– Чего надобно? – хмуро спросил он, опираясь на посох.

– Слушай, урус, – улыбаясь произнес печенег, – зачем здесь живешь? Зачем на север не едешь, в Киев?

– А с каких пор ты мне указ? – нахмурился старик.

– Эх, урус, зачем обидный слова говоришь? Мы к тебе с добром приехали, у нас дело к тебе.

– Так не тяни кота за хвост, говори, коль по делу.

– Зима… – прищурился печенег, а остальные согласно кивнули. – Наши не любят холод, любят тепло. Будем здесь жить, здесь лес, много мяса. Без скота можно жить. Каган Кучук хочет купить деревянный дом с печкой. Сколько хочешь за него?

– Сами стройте! – отрезал старик. – Лес большой, Таврика и того больше. Но гадить в лесу не дам… А коль по доброму, так живите.

– Эх, урус… Какой грозный, да? Зачем так говоришь? Знаешь, что печенег строить не умеет. Обидно говоришь! Смотри сколько золота.

Печенег похлопал по притороченному к седлу мешку. В мешке звякнуло.

– Вот и оставьте его себе, мне грабленого не надо. – закончил старик и собрался идти в избу.

– Постой, урус… – уже без улыбки остановил его печенег. – Зачем так говоришь, зачем не соглашаешься? Сколько мы к тебе приезжали, сколько хотели дружить… Каган Кучук знает, что ты батыр, хоть на батыра ты не похож, каган Кучук умный. И щедрый. Давал тебе золота, чтоб ты его сына учил боевой науке. Ты учить не стал. Гордый?

Теперь дает золото, хочет деревянный дом с печкой. Отдай дом, возьми золото. Иначе дом мы все равно возьмем, а золота у тебя не будет. Будешь жить в лесу, драным тулупом волков пугать.

– Кхе… Это ты меня в лес прогонишь? – в глазах старика мелькнул веселый огонек.

Печенеги переглянулись, а говоривший начал наезжать на старика конем. Микулка, хоронясь за буковым стволом, с едва слышным шорохом потянул стрелу из колчана.

– Пшшшел прочь, урус! – зашипел предводитель, тесня старика конем. – Пшшшел, пока цел!

Зарян оступился на крыльце и неуклюже повалился в грязь, печенеги с готовностью заржали.

– Каков батыр! – веселились они.

Микулка просто вскипел от обиды и злости, проступившая слеза мешала смотреть, мешала видеть цель. Лук скрипнул, поддаваясь силе молодых рук, тускло белел в полуденном солнце костяной наконечник. Микулка знал, что хрупкое острие не пробьет грубую кожу доспеха, знал, что целиться надо в лицо.

Предводитель наклонился в седле и с оттяжкой стеганул старика плетью, Микулка вздрогнул, словно удар пришелся по его спине, но хлесткого шлепка не услышал. Что-то случилось с предводителем, он захрипел и медленно повалился на землю, придерживая рукой перебитое горло. Печенеги стеганули коней и вчетвером ринулись к крыльцу, на скаку вытягивая кривые сабли. Тут Микулка узрел старика… Он был страшен, как дух смерти и настолько же быстр. Метнулся вдоль бревенчатой стены, развеваясь по ветру темными лохмотьями, расправил руки подобно крыльям, крутнулся волчком и первый конь с перебитыми ногами закувыркался в грязи, давя всадника. Второй печенег рубанул саблей, но только рассек пустоту и вылетел из седла, словно на дерево налетел. Старик дернул из его груди шалапугу, но она застряла в переломанных ребрах, упиваясь кровью. Микулка звякнул тетивой, посылая стрелу через всю поляну и с удовольствием увидел, как в глазу третьего расцвело черное воронье перо. Четвертый пришелец драться не стал, вздыбил коня и рванулся на юг, по тропе к Велик-Камню.

Микулка, отбросив лук, кубарем выкатился на поляну, спеша к деду, но тот был в полном порядке, только ругался на чем свет стоит, не имея сил вытащить посох.

– Совсем старый стал… – скривился старик. – Скоро от мух отбиться не смогу. Спасибо, Микулка, что подсобил, хороший выстрел! Не даром всю стену попортил, пока учился.

– Да что Вы такое говорите, дед Зарян! – Микулка растер рукавом слезы по чумазому лицу. – Как Вы их уделали! Эдаким боем можно целую рать положить. Пять всадников! Это ведь не пешие, да и пеших пятерых победить не каждый сможет.