Больница скорой помощи

Когда ему надоело быть мертвым, он открыл глаза и повернулся лицом к женщине.

– О, как ты прекрасна! – не удержался он от восклицания. Почему такие красавицы так редко умирают? Но все-таки ты пришла ко мне. Правильно! Ведь я так долго звал тебя.

Он повернул покойницу к себе лицом и заглянул ей в глаза. Неважно, что ее веки закрыты. Он видит все, что ему нужно. Затем он прижал ее голову к себе и осыпал волосы поцелуями. От волос он перешел к лицу, затем прижался к ней всем телом, повалился на спину, и тем самым перевернул мертвую женщину на себя. Вот тут у него и наступил тот самый приступ страсти, которого он ждал. Виталий стал ласкать мертвое тело с такой страстью, с какой редко ласкают живых. Чудо, что покойница не ожила. Но ему это было и не нужно. С мертвой женщиной так хорошо. А вот как с живой, он и не знает. И не желает знать.

– Скорее, – шептал Виталий ей в ухо. – Нам надо сегодня кончить скорее. Скоро придет он, и ты больше уже не достанешься мне. Ты будешь принадлежать ему, этому ненормальному. О, как я его ненавижу. Его и всех тех, кто причиняет вам боль, лишает вас красоты и превращает в омерзительные куски мяса. Хорошо хоть он отложил вскрытие. Иначе бы я не успел.

Говоря эти слова, он вздыхал, стонал, вскрикивал от наслаждения. Сил у него было в избытке, и он не пропустил ни одной возможности сексуального общения с трупом. Он был очень изобретателен. Эта женщина наверно, когда была жива, и то не проделывала того, что он заставлял ее проделывать, играя с ней словно с куклой. Труп уже был почти закостенелым, но Виталий был сильным как бык, и без труда заставлял его принимать любое положение, которое ему было нужно. Когда он, наконец, закончил и утомился, пот с него тек ручьями. Он был горд собой. Сегодня он был как никогда полон сил и энергии. Столько раз у него было только в молодости. Вот, что значит красивая женщина. Он ее долго не забудет. Теперь осталось последнее. Ему надо было принять душ. Он взял покойницу на руки и понес ее с собой в душевую.

– Сейчас мы помоемся, дорогая, – шепнул он ей, кусая ледяную мочку уха. – Я сам буду мыть тебя. Тебе не придется трудиться. Ты это заслужила.

В душевой, под струей холодной воды, покойники любят только холодную воду, он прощался с ней со слезами на глазах. Он почти рыдал, обнимая и целуя ее.

– Почему счастье длится так недолго? Может быть, поэтому оно такое и сладкое, что мы оба знаем, что это единственный раз. Больше мы никогда не увидим друг друга. Никогда!

3

Через полчаса все было, как и прежде. Виталий сидел за столом и читал книгу. Он был одет, волосы его были сухие, потому что он высушил их феном, халат аккуратно застегнут на все пуговицы. Невозможно было постороннему лицу догадаться, что здесь было совсем недавно.

Электронные часы показывали четыре часа десять минут.

В дверь постучали. Уверенно и требовательно. Виталий нисколько этому не удивился, а пошел открывать. В морг пришел еще один человек в белом халате. Виталий почтительно с ним поздоровался. Тот даже не ответил на приветствие, как будто не слышал его. Тяжелым уверенным шагом он прошел в покойницкую. Виталий проводил его ненавидящим взглядом. Тут человек вдруг остановился и повернулся к Виталию. Тот сразу надел на лицо маску приветливого медработника, который разговаривает с лицом намного выше его по званию и должности.

– Температура в норме? – спросил пришедший.

– Так точно, Егор Васильевич.

Это и впрямь был заведующий хирургическим отделением. Он ничего не сказал, а просто плотно закрыл за собой дверь и щелкнул замком. Он не собирался показывать кому-либо, чем он тут занимается. В руках у него был чемоданчик, какие бывают у врачей машин скорой помощи. Егор Васильевич поставил его на один из пустых столов, а сам направился к телу, с которым полчаса назад занимался любовью Виталий Решетников. Открыл простыню резким точным движением и воззрился на труп. Отличный экземпляр! Хирург вернулся к своему чемоданчику. Щелкнули замки, и при свете ламп блеснули холодным медицинским светом инструменты. Егор Васильевич взял большой десятимиллиграммовый шприц и наполнил его коричневой слегка густоватой жидкостью. Подошел к телу и стал примериваться, куда сделать укол. После недолгого раздумья он уверено ввел иглу в руку покойницы, безошибочно найдя вену, с трудом влил туда все, что было в шприце. После этого он быстро приготовил еще один укол и наполнил шприц новым раствором, в этот раз прозрачным и совершенно бесцветным. Укол сделал не в вену, а внутримышечный. Теперь все было готово, чтобы приступить к делу, осталось подождать четверть часа.

Егор Васильевич снова занялся своим чемоданчиком. Он стал доставать из него инструменты и складывать их, как для операции. На это ему понадобилось не больше минуты, после чего он стал доставать приборы явно не медицинского характера. Это были электроприводы, датчики, стабилизатор и целый пучок длинных разноцветных проводов. Разложив все это в какой-то только ему известной последовательности, он вернулся к мертвому телу.

Если бы кто-то посторонний увидел бы труп в эту минуту, то ему бы стало не по себе. Женщина порозовела и потеряла тот иссини белый цвет присущий мертвецам. А градусник, который незадолго перед этим Егор Васильевич вставил ей во влагалище, показывал тридцать один градус по Цельсию. Взглянув на него, врач удовлетворенно причмокнул губами и что-то записал в своей записной книжке.

Время шло, но Егор Васильевич не замечал его. Ему было не до этого. Он работал. Работал вдохновенно, как художник. Да он и был в своем роде художником. Великим художником. То, что он делал, он – простой зав отделением в провинциальной задрипанной больнице, не делал никто в мире, в этом он был уверен.

Опутав мертвую проводами, и облепив ее присосками с датчиками, врач включил стабилизатор в розетку и стал настраивать напряжение. Стабилизатор был очень старенький, наверно сохранился с пятидесятых годов, но, несмотря на это был крошечный и работал отменно, без капризов. Напряжение регулировал с невероятной точностью. Такие наверно были у Королева на Байконуре, когда он работал с первыми спутниками.

Невидимыми бойцами побежали по проводам электрические заряды. Послышался легкий треск от соприкосновения их с человеческой плотью. Егор Васильевич сделал еще один укол мертвой, трудно теперь ее так назвать, блондинке, в этот раз в сердце, и стал прислушиваться. Он волновался. Очень волновался. Но вот его глаза засияли радостным блеском, в улыбке обнажились крупные, почти лошадиные, желтые с чернотой у десен зубы. В эту секунду он стал похож на демона. Пальцы его левой руки судорожно нащупывали пульс мертвеца, а ладонь правой уже явственно ощутила первый, совсем слабый, толчок сердца. По бывшему совсем недавно мертвым телу вдруг пробежала дрожь. Руки блондинки судорожно согнулись, Егор Васильевич с трудом разогнул их и стал массировать.

Градусник показывал уже тридцать четыре градуса. Это рекорд в его работе. Позже надо будет отметить, но сейчас об этом думать нельзя, надо работать. Он отпустил тело и схватился за записную книжку, быстро испещряя в ней страницы мелким неразборчивым почерком. Труп же тем временем задергался как Петрушка на веревочках на старинных русских ярмарках. Несколько присосок отлетели в сторону. Егор Васильевич стал торопливо ставить их обратно. Как ему не хватало помощника, но нет, он обойдется один, потому что нельзя никому доверять в этом мире. Хирург внимательно наблюдал за поведением тела. Оно подергалось еще немного, затем успокоилось. Фактически это уже был не труп. Все жизненные функции возвращались к нему одно за другим. Вот засвистел в носу воздух – возвращалось дыхание. У женщины открылся рот, и из него вывалился распухший язык. Она тяжело с присвистом задышала. Егор Васильевич даже застонал от счастья. В прошлый раз дыхание наступило намного позже, и не было таким сильным и мощным. Не зря он потратил три месяца на расчеты и опыты в анатомическом кабинете. Не зря прожиты те бесчисленные бессонные ночи. И все это достигнуто без лаборатории и помощников, в одиночку! Нет, все-таки он гений. Нобелевская премия не за горами. Он обессмертит эту женщину и себя.

Лихорадочными движениями он проделывал, чуть ли не десяток различных действий, направленных на поддержание возрождающейся жизни. Делал уколы, вводил через катетер физраствор, да еще успевал записать каждое свое действие, потому что не доверял памяти. Но вот на его лице стали появляться признаки отчаяния. Он уловил первые признаки того, что и в этот раз все будет как прежде. Безошибочным чутьем великого ученого и хирурга он увидел первые признаки смерти. Неужели и в этот раз она одержит над ним победу?

И тут вдруг женщина открыла глаза и посмотрела на него мутным невидящим взором. Егор Васильевич вздрогнул. Сегодня он зашел так далеко, как еще не разу не заходил. По спине у него побежали мурашки. Человеку показалось, что сама смерть смотрит ему в глаза. Как страшно видеть все это. Однако состояние страха продолжалось не более секунды, его быстро сменил новый приступ радости.

– Ну! – закричал он женщине. – Ну, родная, давай, вставай! Ты жива, жива! Ты меня слышишь? Ты видишь меня?

Женщина ему не ответила. Вместо этого она стала делать отчаянные попытки подняться. Голова ее на секунду оторвалась от поверхности стола на несколько сантиметров. Врач не верил своим глазам. Господи! Его сердце выдержит ли это? Выдержит! Мотор у него отличный. Егор Васильевич взял себя в руки и стал массировать мышцы, чтобы быстрее разогнать по телу женщины кровь. Это помогло. Руки ее стали двигаться более эластично. Он снова наполнил шприц коричневым раствором и попытался сделать укол в вену. Ему не сразу удалось это. Рука все время дергалась и дрожала.

И вдруг изо рта ее вырвались какие-то булькающие звуки, и женщина села на столе. Голова ее сразу безжизненно повисла. Секунду она сидела, не двигаясь, потом упала на бок. Гулко стукнулась голова о поверхность стола. Кожа треснула, и из раны сразу полилась кровь. Она была яркая и горячая и сразу разлилась большой лужей. Егор Васильевич схватился за голову.

Это была катастрофа. Женщина больше не подавала никаких признаков жизни, сколько их не искал несчастный доктор. Увы, она снова была мертва. Мертвее не бывает. Кровь снова стала свертываться, кончики пальцев уже стали холодными. Опыт закончился. Он снова проиграл. Егор Васильевич вытер с лица пот, и безвольно опустился прямо на пол. Долго он сидел на полу почти без движений, устремив пустой взгляд на выложенный темно-розовой плиткой пол, этот современный Франкенштейн.

* * *

Сорок лет жизни посвятил Егор Васильевич Безруков оживлению трупов. Он также, как и Виталий Решетников, имел свою тайную страсть. Она сжигала его адским пламенем и вот уже чуть не полвека полностью подчиняла его себе. В детстве он совершенно не думал стать врачом. Куда ему простому деревенскому парнишке. Все, на что он надеялся в жизни, это стать колхозным трактористом. Родители у него были простые неграмотные крестьяне. Только случайность привела его однажды в город в тринадцатилетнем возрасте. Приехал погостить к тетке, которая вот уже пятнадцать лет жила в городе и даже была замужем за работником конторы. Этот работник конторы, звали его Пантелеймон Арбитрович, пожилой пузатенький мужичонка оказался приветливым дядькой и встретил племянника без неприязни. Люди тогда вообще были гостеприимными. Не то, что сейчас. Он жил в городе почти все лето. Тетка жила в старинном дореволюционном доме, и вместе с ней, ее тремя детьми и мужем жила еще и незамужняя сестра Пантелеймона Арбитровича Агриппина. Это была довольно смешная особа, а для деревенского Егорки и вовсе представлялась настоящим чучелом в облике человеческом. Она была экстравагантна и обладала столькими чудачествами, что могла претендовать и на благородство. Мальчик сразу про себя прозвал ее буржуйкой, но, тем не менее, она ему нравилась. Именно она и привила ему любовь к чтению. До этого он и не подозревал, какое это интересное занятие – читать книги. В деревне у них библиотеки не было, а тащиться в районный центр ради книг, ему в голову не приходило. Но Агриппина Арбитровна из своего сундука доставала всегда такие удивительные вещи, что мир приключений и путешествий просто закружил голову деревенскому, ничего не видевшему в мире подростку. Агриппина была очень романтичной натурой и тоже обожала книги про Тарзана, трех мушкетеров, детей капитана Гранта и многое другое подобное этому. Собственные племянники ее были абсолютно равнодушны к книгам, читать не любили, даже искренне презирали это занятие, в чем тетка винила их неграмотную деревенскую матушку. Когда же она увидела, с каким рвением приступил к чтению Егор, она сразу преисполнилась к нему чуть ли не любовью. Ведь книги были ее главной любовью в жизни, мало любовью, настоящей религией, и она чувствовала себя миссионером, долг коего приобщить к благу каждого смертного. У нее был целый сундук набитый книгами, но Егор прочитал все книги за один месяц. Он ничем другим и не занимался. Начал по второму разу, тогда Агриппина сказала ему, что на чердаке кажется есть еще один сундук с книгами, правда больше научного содержания, но при желании и там он может найти себе что-нибудь. И она оказалась права. Именно в этом сундуке Егор и нашел книгу, которая перевернула все дальнейшую жизнь.