Мужская работа

Я люблю ее всем сердцем, рядом с Юлей я не могу думать о других женщинах, от одного ее запаха, от звуков ее голоса мужские гормоны во мне гарцуют и бьют копытами. Жаль, что эта магия не работает, когда мы расстаемся… жалею, страдаю, но сделать ничего не могу, веду себя иногда как последний кобель, и она об этом знает, но даже не упрекает, и от этого еще хуже.

В соседней комнате ровненько посапывала Сашка, и мне было так хорошо, как давно уже не было – наверное с того дня, когда стало ясно, что болячка у нашего ангелочка очень серьезная.

– Тут такая ботва… – начал я, когда ко мне вернулось дыхание. – Я нашел деньги.

С мамой я поговорил еще утром, она поворчала конечно, сказала, что за пять месяцев разлуки может и помереть, но в конечном итоге сказала «мужик взрослый, сам решай, что делать» – эту фразу она ввела в оборот, когда мне исполнилось десять, и я всегда старался соответствовать. Осталось убедить жену, а это задача несколько сложнее.

Юля слушала молча, как я рассказываю о визите в ООО «Гегемония», но все сильнее напрягалась под моими руками. Я гладил ей живот, шелковистый и мягкий, и тот становился все более твердым, а налитые кровью соски, которые я ощущал плечом, наоборот сдувались, размягчались.

– Так что вот, все будет хорошо, – сказал я в завершение.

Тут она вывернулась из моих объятий и села.

Я не мог видеть лица Юли в сумраке спальни – ночь, свет фонарей отгорожен плотными шторами. Но я мог представить ее до малейшей детали – очень светлые волосы, не крашеные, свои в сочетании со смуглой кожей, глаза странного оттенка карего, почти красные.

– Ты с ума сошел? – спросила она шепотом. – Ты не представляешь, куда собрался!

– За деньгами на операцию, – повторил я.

– Никаких денег не будет, если ты там погибнешь! – судя по голосу, Юля хмурилась, а кулачок на моем бедре был крепко сжат. – И что нам делать в этом случае? Подумал об этом? Эх, ты…

– Но с чего ты взяла, что я погибну? Не на войну же меня отправят?

– А вдруг на войну?

– Меня? – я расхохотался, но прихлопнул собственный рот ладонью: не хватало еще разбудить Сашку. – Я конечно служил в армии, но упражнялся там с кисточкой и молотком, а не с автоматом.

Ну да, год в рядах защитников родины я провел, занимаясь полезным трудом на благо командиров, ну а пострелять нам, обычным пехотинцам, дали всего несколько раз. Поэтому вояка из меня получится тот еще.

– И все равно – ты не знаешь, – сказала Юля настойчиво. – Вдруг это наркотики? Что-то еще незаконное?

– Поиск наркокурьеров по объявлениям? – съязвил я, понемногу начиная злиться. – Вряд ли Иван отправил бы меня в такое место, все же мы родственники…

В последнем я сомневался, конечно, но с другой стороны – какая выгода ему от самозванства?

– Не нравится мне этот Иван, – она раздраженно тряхнула головой, закусила губу. – Выскочил, как черт из табакерки, и…

– Но что ты предлагаешь? – перебил я. – Сидеть и смотреть, как Сашка умирает?

Сказал я это резче и громче, чем намеревался, и тут же пожалел об этом.

– В банке я побывал, – продолжил я уже тише, – к Петровичу ходил, говорил с ним. Что остается? Фонды? Милостыню на улице просить? Я же работаю, как вол, но я не…

– Я знаю, – она положила руку мне на грудь, и от этого прикосновения по всему мне побежали сладостные мурашки. – Но должны быть другие пути… Про фонды я узнавала… Можно, но очереди большие, и хватит ли у нас времени, пока они заявление примут, рассмотрят и так далее… Но…

– А тут десять тысяч сразу! – снова влез я. – Извини.

– Должны быть другие пути, – повторила она. – Например, я могу продать почку.

Меня словно ударили по башке деревянной киянкой, в ушах зазвенело, так что я даже не расслышал собственный хриплый, сдавленный вопрос:

– Ч-что?

– Продать почку, – голос Юли звучал спокойно, словно она говорила о том, чтобы отрезать свою гриву и сдать на парики – волосы-то отрастут, а вот новая почка вряд ли. – Она стоит немало, поскольку я молода и здорова.

– Е… ты… как?.. Бл… ел… – на язык ринулось сразу много слов, и тот едва не завязался узлом.

Да, моя жена врач, она понимает что-то в таких делах. Но нет, такого я не допущу! Чтобы она повредила себе? Чтобы искалечила себя, а я, здоровый мужик, просто смотрел?

– Лучше тогда мою! – прорычал я, пытаясь сдержать ярость, от которой было холодно в затылке, а сердце билось коротко и неровно, как в агонии. – Я тебе не позволю!

– И дашь Сашке умереть?

– Нет! Пойду и запишусь на эту работу, и плевать, что мне там придется делать!

– А это уже я тебе не позволю! – и тут я впервые за все эти годы услышал гнев в голосе Юли.

Мне хотелось заорать, вскочить с кровати и пнуть стену.

– Ладно, – выдавил я, не знаю какими усилиями справившись с собой; вспотел не хуже, чем во время постельных кувырканий. – Давай утром поговорим… Чего уж сейчас…

Юля молча встала с кровати и пошла в ванную.

Спали мы в эту ночь не в обнимку, как обычно, а отвернувшись друг от друга.

* * *

Врач выглядел по-настоящему уверенным седым профессионалом, а на ослепительно-белый халат наверняка стеснялись присаживаться даже наглые мухи. Говорил он негромко, веско, хотелось верить каждому слову – и что все будет хорошо, и что девочка справится, и что возможна полная реабилитация и здоровая долгая жизнь.

После первой, ночной, я выдержал еще две битвы с Юлей, и на третьей она сдалась. Просто узнала, что сдать почку и получить за это деньги – процедура долгая, может занять не один месяц.

Так что я наведался в ООО «Гегемония» еще раз, подписал договор и получил аванс. Тут же перевел его куда надо, и мы отвезли Сашку в больницу, пока на углубленное обследование.

– Сколько у нас времени? – спросил я, не отводя взгляда от лица дочери.

Девочка в три года должна быть живой и румяной, а не серой и вялой, и если уж на чужого ребенка смотреть больно, если он нездоров, то на своего… сердце переворачивается и слов не хватает… и злости не хватает – на судьбу, на проклятую хворь, на несправедливость этого мира.

– Э… – врач осекся. – Я бы не хотел вдаваться в конкретику…

– Павел Семенович, пожалуйста, – подала голос Юля, крепко сжимая мой локоть. – Говорите откровенно.

Я поднял глаза и обнаружил, что голос-то у доктора куда уверенней, чем он сам.

– Я же понимаю, какой у нее диагноз, – продолжила моя жена. – Пожалуйста.

– Если не сделать операцию в эти полгода, то прогноз течения болезни, скорее всего, будет неблагоприятный, – и врач посыпал терминами, пряча за ними собственные опасения и тревогу: наверняка иные родители в такой ситуации упадут в истерику, папаша в проклятья, мама в слезы.

Но нет, мы не будем истерить, мы будем Сашку спасать.