За порогом боли

– Было время поучиться, – ответил Макс. – Мы где-то виделись?

– На вокзале.

Макс моментально вспомнил. Это был именно тот парень в плаще, который спас Макса от пули лейтенанта ОМОНовца.

– А-а! Я твой должник.

– Брось.

Касым, потирая ссадину на подбородке, сел напротив, протянул руку и примирительно лроворчал:

– Неплохо стучишь. Жаль, что ты писатель.

– Я не писатель, я – репортер. Не штабник, а, скорее, разведчик, – сказал Макс, пожимая руку.

– Кто завструей? – громко спросил Грек. – Не теряйся.

Касым открыл вторую бутылку и, разлив, провозгласил:

– За мир.

Макс шумно выдохнул, унимая сердцебиение, и опрокинул в рот стакан. Теплая водка мягко скользнула в горло, обволакивая внутреннюю поверхность рта. Макс прижал кулак к носу, сбивая запах и противный вкус. На глазах выступили слезы. Касым протянул Максу огурец, в который тот, с наслаждением, вонзил зубы.

Через пару минут ничего не евший целый день Макс почувствовал, что пьянеет. Четкость восприятия снизилась, веки потяжелели, развязался язык. Максу казалось, что он уже сто лет знаком с этой, еще недавно враждебной, компанией.

Вокруг шли разговоры, распавшиеся на отдельные приватные беседы. Макс прислушался.

– Балай с «Гордеевцами» схлестнулся. Завалил двоих прямо на улице. Сержант обещал уладить, но мне все равно не нравится. Опять разборки пойдут, – говорил верзила, принесший картошку.

– Не впервой. Если что, «гордеевцам» придется хреново, – отозвался хрупкий парень с «Красной звездой» на десантной куртке.

– Это конечно. Да только после последней разборки с «леваками» мы двоих схоронили, а Митяй на коляске ездит. Да-а, знаю, – он нетерпеливо взмахнул рукой, увидев что хрупкий хочет что-то сказать. – «Леваков» стерли с лица земли, но парням от этого не легче. И, потом, «леваки» – это сопли-одиночки, а за Гордеем – Крест. Тут будет трудно.

– Да надо вообще всю «братву» перестрелять к …матери. Чего Сержант тянет, мы же для этого и собрались. Серег, я что, не прав?

– Ишь ты, стрелок, – невесело усмехнулся Грек. – Если их всех перестрелять, в городе не останется никого младше тридцати-тридцати пяти. Здесь же все повязано. Менты с зэками бухают. Сын прокурора трясет сына директора филармонии, а их отцы, между прочим, одноклассники. Слишком маленький город. Мы собрались, чтобы эту мразь удерживать хоть как-то, наказывать их и другую сволочь, – Грек помолчал. – А от нечисти наш город может излечить только время. А может и не излечить.

– По пять грамм? – вдруг рявкнул кто-то с другого конца стола.

– Дели, Касым.

– Третий, – сказал Грек и поднялся со стаканом в руке.

Ребята молча встали и замерли, опустив глаза вниз. Макс тоже встал, вспомнив, что десантники и «афганцы» чтят этот обычай – «третий тост»– свято. Его уже пошатывало, но он, не задумываясь, выпил водку. Осушить налитый до половины стакан одним глотком не удалось, и Макс выцедил оставшееся через зубы. Его передернуло.

– Что так слабо? – спросил парень, выручивший Макса на вокзале, заметив, как тот сморщился. Макс уже знал, что его зовут Кирилл.

– Да так. Без малого двое суток уже не хавал. Натощак не идет, да и развозит сильно, – заплетающимся языком ответил Макс.

– А че молчишь, как Кибальчиш? – скаламбурил Касым и пододвинул банку тушенки, кусок ржаного хлеба и ложку. – Рубай. У нас с хавкой, вроде, нормально.

Макс опустошил банку за пару минут и принялся за картошку.

– Слушай, Грек, – Макс закончил с едой и решил перейти к делу, – А чем вы все-таки занимаетесь?

– Чем? – Сергей недоуменно пожал плечами. – Даже не знаю. Наше главное занятие – быть вместе.

– Вы берете только «афганцев»?

– Да нет, что ты. Просто это создавалось на основе «афганского» братства. Здесь есть те, кто служил в Грузии, Азербайджане, Осетии, Чечне, Таджикистане… Да мало ли где сейчас можно повоевать!

– Но только те, кто воевал?

– Нет, не только. Есть и совершенно мирные люди. Правда, большинство, все – таки, воевало. Понимаешь, у тех, кто был на войне, нервы наружу. И нам больше требуется… чувство локтя, что ли. Нам трудно в одиночку. А когда люди вместе, они смелее. И то, на что по одиночке мы бы, может, и не пошли, в компании мы делаем. И еще, наверное, мы все немного тронулись на армии. А здесь все почти так же, как там – строго и четко. Только без генералов и их дури.

– А не легче было бы завербоваться в войска?

– А генералы?

– Да…А эти автоматы, стрельба…Вы же поставили себя вне закона.

– Какого закона? Сейчас закона нет. Каждого, кто живет «по закону» ждет жестокое разочарование, рано или поздно. Закон не в состоянии защитить тех, кто в него верит. Он карает только тех, кого сможет достать, а достает он слишком немногих и слишком откровенно выборочно. Так? И потом…В милиции очень много наших. А кто нам не сочувствует, тот берет деньги.

– Вот и вы… плодите беззаконие.

– А какая разница, у кого он берет? Ведь все равно он продажный! Или лучше, чтобы он на бандитов работал?

– И все же убивать… – с сомнением проговорил Макс.

– Тебе когда-нибудь хотелось кого-нибудь убить?

– Случалось, но я…

– Ты просто не решаешься, ты закомплексован и боишься ответственности. В этом единственная разница. Убийство редко доставляет удовольствие само по себе, если ты не больной. А вот прикончить того, кого ты ненавидишь – это почти всегда удовольствие. И простые люди многого себя лишают, придумав Закон. Ведь так?

– Может быть…

Зазвонил телефон и Грек отошел. Макс осмотрелся. Застолье несколько отличалось от привычных гулянок. Не было пьяных разборок, повышенных тонов. Впрочем, выпито было совсем немного. В углу кто-то уже поигрывал на гитаре. Кирилл сидел молча, немного в сторонке. Макс подошел к нему.

– Ты что, какой кислый?

– Я не кислый, я серьезный. Так. Думаю о своем. Я вообще-то в вашем городе недавно, меньше года.

– А как к Сержанту попал?

– Я сюда к сослуживцу за этим и приехал. Он мне про это написал и позвал к себе.

– Откуда сам-то?