Таинственный Ктототам

Больше всего сложностей доставляло приготовление глины. Папа и мама выкапывали ее в заброшенных карьерах по всему Крыму, привозили и замачивали во множестве ведер, тазов и бочек. Лишняя вода сливалась с помощью трубок или просто через край и процеживалась через сита и тряпки. Важно было не пропустить ни один мелкий камешек. Глазом его не разглядишь, но в печке изделие даст трещину. Тазов с глиной было так много, что они занимали всю ванную и даже часть крохотного двора.

Первыми прелести глины открыли Рита, Костя и Саша. Однажды они подошли к большому тазу, присели на корточки и, созерцая три нечетких отражения в дрожащей взвеси, стали подговаривать друг друга сунуть туда палец. Существовала вероятность, что палец растворится, поэтому вначале они стали засовывать туда куриные косточки. Костя усомнился было, что это хорошая идея, но Саша назидательно сказал: «Костя, ты не понимаешь! Пальцы сделаны из скелета!» – и, убежденный железной логикой брата, Костя стал помогать ему обгрызать холодную курицу. Убедившись, что косточки в тазу не растворились, братья засунули в таз Риту как наименее ценную. Когда же и Рита уцелела, они и сами стали окунать туда руки по локти.

Когда, проверяя, куда делись младшие дети, к ванной приблизилась мама, навстречу ей с поросячьим визгом выбежала совершенно коричневая Рита. За Ритой, оставляя босыми ногами рыжие следы, несся Костя. Последним, небрежно роняя с себя пласты глины, шествовал Саша, узнаваемый только по блестевшим глазам и торчащим волосам. Это не мешало ему встревать со сложными химическими комментариями, суть которых сводилась к тому, что производство нужно усовершенствовать и он, кстати говоря, уже придумал как.

Мама поймала Риту под локти.

– Мам! Там такое… такое… такое! – радостно завопила Рита, руками, глазами и высокими подпрыгиваниями выражая всю степень своего восторга.

– Это глина! – сказала мама.

– Да! Глина! – взвизгнул Костя в еще большем восторге, чем Рита. – А глина – это знаешь что такое? Это гря-а-а-а-азь!

Перед тем как уйти в школу, Катя еще успела натянуть на Риту колготки, правда до этого на нее пошумела и один раз ущипнула, когда Рита стала совать ногу ей в нос. Папа давно заметил, что, когда один ребенок что-то делает для другого ребенка, он почему-то всегда на него кричит, чтобы тот не слишком зазнавался, что для него что-то делают.

Потом мама стала собирать Риту в садик, а Костя остался дома, потому что ему надо было к врачу. От удовольствия, что никуда не идет, Костя прыгал на лавке и высовывал язык, а Рита вертелась и пыталась вывалиться из велосипедного кресла. Ей тоже хотелось к врачу.

– Рита, что ты орешь как резаная? – поинтересовался Костя.

– Я не резаная! Он сказал, что я резаная! – завопила Рита, дергая маму за рукав.

– Рита, не скандаль! – сказала мама и увезла Риту в садик, а папа опять сел печатать.

Когда мама вернулась из садика, то на участке увидела Костю, удравшего из дома тайком от папы. Костя был в огромных резиновых шлепанцах на босу ногу, в трусах и майке, но зато в зимней шапке с ушами, надевать которую уже вошло у него в привычку. Костя все делал с опозданием на один сезон. Зимой пытался носить резиновые сапоги, летом – теплую куртку, а осенью – шорты.

Сейчас Костя стоял перед входом во времянку, дверь в которую была распахнута настежь. На высоком пороге сидел вчерашний таинственный Ктототам и ел кильку в томате, поддевая ее какой-то щепочкой.

– Гутен, как говорится, морген, фрау! – приветствовал он маму. – Вы, конечно, уже видели кедр ливанский?

– Какой еще кедр? – озадаченно спросила мама.

Ктототам вскинул щепочку и нанизанной на нее килькой показал на крышу времянки:

– Обратите внимание на маленькое дерево, проросшее в шифере! И, умоляю вас, не надо утверждать, что это сосна! У сосен никогда не бывает накрененных вершин! Накрененная вершина – это визитная карточка кедра ливанского!

Пока мама ошеломленно созерцала кедр ливанский, очень походивший на обычный бурьян, Ктототам вскочил и, галантно подхватив мамин велосипед за руль, помог ей прислонить его к стене.

– А что у вас, позвольте спросить, за чудо-машина? – поинтересовался он.

– Вот, купили по объявлению, – рассеянно отозвалась мама.

– Дорого?

– Да нет, не очень…

Ктототам опять взмахнул своей щепочкой, перед этим ловко подхватив с нее губами кильку:

– Вот ослы! Сами не понимают, что продают! Это же немецкий велосипед с удлиненной туристической рамой! Он бесценен, поскольку сделан из космических сплавов с добавлением платины! Его прямо сейчас можно обменять на легковой автомобиль! Вот выйти из ворот – и обменять, если попасть на знающего человека!.. Согласны? Меняем?

Мама испуганно замотала головой.

– Ну дело хозяйское! – легко уступил Ктототам. – Не хотите машину – и не надо!.. Кстати, а у вас ложки, случайно, нет?.. А то понимаете, какая пертурбация! Мою ложку – князя Потемкина ложка, серебряная, с гербом! – недавно украл один асоциальный элемент, когда я случайно уснул на вокзале. Я был смертельно болен! Температура сорок два! Жар и одновременно, понимаете ли, бледность! Этот тип элементарно решил, что я помер!

Оглянувшись на Костю, который наблюдал за Ктототамом, распахнув рот до самых гланд, мама отправилась в дом за ложкой.

– И прихватите, пожалуйста, хлеба! Я изголодался, поскольку последние двести километров прошел пешком! После кражи на вокзале остался совершенно без средств! – крикнул ей вслед Ктототам.

Мама взяла хлеба, кабачковой икры, а заодно захватила и папу, сообщив ему, что его вчерашний гость проснулся. Папа вышел вместе с мамой. Чтобы не выдать, что папа взят для охраны, мама доверила ему нести ложку.

– Гуд монинг, мэн, светлый и брадатый! – закричал Ктототам папе, переходя с немецкого на английский. – Это вы вчера стучались в мою скромное уединилище? Простите, я был несколько неглиже и не осмелился, так сказать, приветствовать, чтобы не быть двусмысленно понятым!

Папа Гаврилов заверил его, что ничего страшного, ерунда.

– Очень, очень рад! – воскликнул гость, стискивая папе руку и начиная с большой энергией дергать ее вверх и вниз. – Позвольте представиться: Федор Скрипник!..

Где-то в небе прогремел гром. Это Ктототам перестал быть Ктототамом и обрел наконец имя.

– За ложку, кстати, благодарствую!.. А это что? Кабачковая икра? Чудно! Пища богов, если верить Гомеру!

– Я нож забыла! Намазать нечем! – спохватилась мама.

– О, зачем нож? Нож совершенно не нужен! По религиозным соображениям я не ношу с собой оружия. Я даже рыбу ловлю голыми руками! – заверил ее Федор и очень быстро и ловко накрошил хлеб в кабачковую икру. Потом перемешал и ложкой стал есть.

– В прошлый раз я гостил у тетушки лет восемь назад! – поведал он, кивая на времянку. – Увы, она не дождалась меня! Вы, конечно, ее знали?

Папа сказал, что не знали. Федор, испытавший как будто некоторое облегчение, зацокал языком:

– Ай-ай-ай! Как так можно? Уникальная была дама! Единственная в городе женщина-снайпер! Лично застрелила трехсот двух фашистов, и еще двухсот ей не засчитали.

– Почему?

– Она ходила на задания всегда одна. За линию фронта. Хлопнет двух-трех фрицев, а никто этого не видел. Вот и не засчитают! Чтобы ее обезвредить, немцы выписали своего лучшего снайпера Маттиаса Хетценаура. Он-то ее и грохнул. Женщину, понимаете? Поднялась рука!

Мама с папой удрученно покачали головами. Потом папа, спохватившись, спросил, как же она построила времянку, если, извините, ее застрелили? Федор выудил из банки очередной кусок хлеба, придирчиво оглядел его и сунул в рот. Потом облизал ложку.

– Гм… действительно незадача!.. – признал он. – Но с чего вы решили, что он ее убил? Он ее только ранил. Она двое суток переползала к своим, и ее комиссовали подчистую, потому что она отморозила ноги. Так и жила потом без ног. Характер – эх! – сами можете себе вообразить. Участковый – тот даже на улице этой не показывался: боялся, знаете ли, – вдруг у нее окажется ружье?

Покончив с кабачковой икрой, Федор оглядел банку и сообщил, что оставит ее себе. Лучшие в мире кружки для чая получаются из таких вот невзрачных с виду банок, поскольку у них особое, термически закаленное стекло. Это он точно знает как художник.

– Так вы художник! – воскликнул папа, вспоминая этюдник.

– Еще бы! С головы и до пят!

С этими словами Федор встал и преспокойно пошел к себе во времянку. Но на полдороге оглянулся и сурово спросил:

– Что море? Уже купаетесь?

– Холодно, – сказал папа.