Оценить:
 Рейтинг: 4.67

Правовая структуризация и систематика

Год написания книги
2010
<< 1 2 3 4 5 6 >>
На страницу:
3 из 6
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля

Говоря конкретнее, укажем, что содержание некоторых правовых норм, в той или иной вариации, отображается в любом (каждом) правовом порядке. Например, некоторые деяния «всегда» влекли за собой для совершившего их лица негативные социальные последствия. Достаточно вспомнить хотя бы запреты на убийство и тайное хищение чужого имущества (кражу)[35 - Уголовный кодекс Российской Федерации от 13 июня 1996 г. № 63-Ф3 (ред. от 11 июня 2008 г.) // СЗ РФ. – 1996. – № 25. – Ст. 2954.]. В то же время иные нормы, имеющие юридическое значение, носят лишь временный (хотя, возможно, и весьма длительный) характер. Количество таковых в современной России очень велико. В качестве примера можно сослаться на предписания постановления Правительства Москвы «О концепции снижения уровней шума и вибрации в городе Москве»[36 - Постановление Правительства Москвы от 16 октября 2007 г. № 896-ПП «О концепции снижения уровней шума и вибрации в городе Москве» // Вестник Мэра и Правительства Москвы. – 2007. – № 65.]. Оно актуально именно для текущего периода и содержательно (как и сугубо формально-юридически) значимо только для мегаполиса.

Таким образом, без норм первого рода (пусть даже и не выраженных в письменной форме) упорядоченное взаимодействие субъектов права не будет возможным, пока человек («основной» субъект права) остается, выражаясь религиозным языком, «существом грешным». Поэтому первичные правовые нормы не создаются, а лишь оформляются и уточняются государством. Они «не отменяемы» на протяжении всей истории рода homo sapiens. О создании можно говорить только касательно юридической оформленности таких правил поведения. Нормы второго рода имеют производный (в глобальном смысле – необязательный, факультативный) характер.

В контексте исследования строевого ряда права из этого следует, что «нормативно-групповая» система интересующего нас феномена по своей структуре носит не просто отраслевой, но и иерархический характер, представленный двумя группами корреспондирующих норм – 1) первичной (исходной, постоянной) и 2) производной («вторичной»). Первичные нормы должны иметь примат перед нормами производными. В рамках самих групп может производиться дальнейшая градация, зависящая от восприятия тех или иных правил поведения различными правовыми системами как одного и того же, так и неодинаковых исторических типов. Закономерности формирования структуры системы права этого среза обусловлены самой сущностью юридически значимых правил поведения, ведь такой уровневый компонент, как правовая норма, всегда будет присутствовать в системе права (ибо без конкретных правил поведения нельзя констатировать и наличие их общностей, ассоциаций, массивов).

Несмотря на то, что сказанное нами отражает не все относящиеся к вопросам о форме, структуре и разновидностях правовых норм доктринальные и практические вариации, представляется возможным утверждать, что юридические правила, для того чтобы действительно регламентировать социальное поведение (влиять на него), должны обладать условиями, содержательными наполнениями и указаниями на последствия своего действия. Иными словами – логическая структура нормы права не просто является идеальной мыслительной моделью, но и ориентирует к практическому качественному воздействию на общественные отношения юридической разновидности типовых социальных установлений. Как видится, признание полного, абсолютного отсутствия в правовой норме какого-либо из структурных элементов (компонентов, частей) не может носить достоверного характера. И не только потому, что это будет свидетельствовать о нелогичности нормы права (что уже само по себе противоречит методологии юриспруденции); не только потому, что способные к отсутствию компоненты явления не могут носить в отношении оного структурного (закономерного, стабильного, системообразующего, строевого) характера; но и потому, что существование именно каждого из трех звеньев (гипотезы, диспозиции, санкции) направлено на совокупное достижение цели юридического воздействия, на обеспечение его системного эффекта.

Подытоживая, укажем, что правовая норма включает в себя триаду обязательных элементов: гипотезу, диспозицию и санкцию. Логическая структура правовой нормы отображает все указанные части и выражается формулой: «если – то – иначе». При этом в юридической литературе достаточно популярно мнение, что не каждая правовая норма содержит в себе именно все три внутренне-строевых компонента. Вариации рассуждений о возможных к отсутствию частях достаточно многочисленны[37 - См. по этому вопросу также, напр.: Борисова Л.Н. Общая теория процессуальных норм права: Дисс… канд. юрид. наук. – Ставрополь, 2004; Наврусь С.Ю. Реализация принципов права в юридической практике: Дисс…. канд. юрид. наук. – Казань, 2005; Надежин Г.Н. Доктринальное толкование норм права: Дисс…. канд. юрид. наук. – Н. Новгород, 2005; Чугунов Ю.О. Норма права и правоотношение: вопросы теории: Дисс…. канд. юрид. наук. – М., 2004; Шальмин М.С. Нормы права в системе соционормативного регулирования: проблемы соотношения и взаимодействия: Дисс… канд. юрид. наук. – М., 2006.]. В обобщенном виде можно сказать, что ученые сходятся лишь относительно присутствия диспозиции в качестве неотъемлемого элемента правовой нормы, а обязательность существования таких частей, как гипотеза и санкция, оспаривается фактически постоянно. Существует в правовой науке и практике и противоположная позиция, заключающаяся по своей сути в том, что любая правовая норма всегда содержит в себе все три структурных звена (что, однако, не предполагает обязательности прямого способа их фиксации). Именно она и представляется нам верной.

Указания же на отсутствие в правовой норме либо гипотезы, либо санкции, либо их обеих относимы не к правовой норме в собственном смысле слова, а лишь к способу изложения таковой. Например, ссылки на отсутствие санкций у норм Конституции Российской Федерации представляются лишь неким «условным упрощением», так как основозаконные положения «обслуживаются» (должны «обслуживаться») соответствующими структурными компонентами всех иных национальных нормативных правовых форм.

В данной связи полагаем допустимым отметить и то, что положения самих преамбул ряда основных законов, в том числе и Конституции отечественного государства, могут восприниматься в качестве основополагающей гипотезы (за исключением, в нашем примере, слов «принимаем Конституцию Российской Федерации»[38 - Конституция Российской Федерации (принята всенародным голосованием 12 декабря 1993 г.) (ред. от 30 декабря 2008 г.) // Российская газета. – 2009. – № 7.]) для всех иных (в том числе и содержащихся в том же самом акте) норм российского (или иного национального) права. Это обусловлено принципиальным и ориентирующим правовым характером преамбул; а также тем, что именно они задают и отображают (в отношении иных формально определенных юридических правил) направление правового развития социума. «Установления» преамбулы основного закона государства конкретизируются и реализуются (должны реализовываться) во всех иных юридических нормах соответствующего правового порядка (в чем и проявляется прямой характер указанных предписаний, их способность вызывать юридические последствия).

Следовательно, за преамбулой, несмотря на оспаривание этого в некоторых специальных изданиях[39 - См. на эту тему, напр.: Артемьева Р.В. Преамбула Конституции Российской Федерации: нормативное содержание и проблемы реализации: Дисс… канд. юрид. наук. – М., 2007.], вполне можно признать статус нормы (норм) права. По словам С.С. Алексеева: «…эти положения также могут быть охарактеризованы в качестве предписаний, только изложенных в соответствии с особенностями преамбул не в повелительной, а в повествовательной, описательной форме»[40 - Алексеев С.С. Указ. соч. – С. 87.].

По вопросу же о классификации правовых норм должно констатировать, что генезис и структурный характер таковых свидетельствуют об обоснованности и актуальности выделения их первичных и вторичных видов, различающихся между собой в зависимости от константности присутствия в правовой сфере.

1.2. Правосистемные уровни юридических норм

Представляется, что надлежащее, последовательное обращение к тематике правовой структуризации и систематики не может быть осуществлено без исследования вопроса об уровневой градации правосистемных ассоциаций, «конгломератов» правовых норм. Это обусловлено наличием в нормативной правовой системе не только горизонтальных (в первую очередь, содержательно-действенных), но и иерархических (субординационных, «соподчиненных») правовых связок, выявление которых необходимо для установления структурных компонентов позитивного права, обнаружения свойств и характеристик его внутренней и внешней организации.

Причем при исследовании данной проблематики следует исходить из конкретно-исторических реалий; т. е. «нужно принимать во внимание особенности отдельных структурных общностей (семей правовых систем). Национальные правовые системы типа англосаксонского (общего) права так и не приняли характера структурно-развитых, замкнутых правовых образований», в то время как «правовые системы романо-германской правовой семьи образуют стройный ансамбль, «замкнутые системы»… Английское право – система открытая: оно выступает как метод, который позволяет разрешить любой вопрос, но не содержит норм, подлежащих применению в любых обстоятельствах»[41 - Алексеев С.С. Указ. соч. – С. 13; Давид Р. Основные правовые системы современности. – М., 1967. – С. 302.]. Указанные различия сказываются и на более крупном правовосистемном уровне, представленном общностью норм международного (наднационального, надгосударственного) права, так как творцами норм международного права являются, в подавляющем большинстве случаев, именно государства – суверенные субъекты, «представляющие» в интересующем нас срезе правовые порядки того или иного типа.

В настоящее время, как, впрочем, и в другие временные периоды, значительное внимание юридической науки и практики акцентировано на проблеме соотношения норм международного и национального (внутригосударственного, внутреннего) права. Это обусловлено целым рядом причин, среди которых можно назвать, например: 1) расширение области действия интернациональных правовых норм; 2) аккультурацию внутригосударственных правовых систем; 3) распространение новых организационных форм международных объединений, межнационального сотрудничества, межгосударственного пространства (пожалуй, на сегодняшний день, наиболее ярким примером здесь выступает Европейский союз, характеризующийся рядом черт, традиционно присущих именно государственной форме социальной организации). Вместе с тем, вплоть до текущего периода, в вопросе о приматном (приоритетном) воздействии международных либо же национальных конституционных правовых норм единства мнений не наблюдается. И это несмотря на то, что однозначный, с официальных позиций, вариант решения и механизм осуществления подобного воздействия становится все более и более востребованным с позиций правовоспринимающей реализационной практики.

Интересно в этом контексте и то, что последовательное разграничение понятий «правовая система» и «система права» осуществилось в отечественной науке достаточно недавно, а именно – в 1982 г. Как раз в обозначенное время было указано на то, что «помимо понятия «системы права» в литературе иногда употребляется понятие «правовой системы». Если первое отражает главным образом внутреннее строение права, то второе – его место в ряду других общественных явлений, наряду с экономической, политической и иными системами»[42 - Пискотин М.И. Система советского права и перспективы ее развития: «Круглый стол» журнала «Советское государство и право» // Советское государство и право. – 1982. – № 8. – С. 69.].

При этом мыслится, что разграничение названных понятий (в разъяснительных целях часто сопровождающееся указанием перефразирующего толка, согласно которому в юриспруденции от перемены «мест слагаемых» «сумма» может и изменяться) во многом было предопределено уже сформировавшимся пониманием термина «система права» как совокупности отраслей правовых норм, выделенных на основании предметно– (а иногда и методо-) формирующего (их) фактора (ов). По сути же, отраслевое деление права относиться не столько к области внутреннего строения права, сколько к вопросу о его секторной градации (классификации), т. е. к сфере содержательного размежевания норм позитивной правовой ткани. Таким образом, здесь мы сталкиваемся с термином, неточно отображающим содержание обозначаемого им явления. Представляется, именно это и обуславливает некую «путаницу», до сих пор еще иногда имеющую место быть некоторую разграничительную непоследовательность в оперировании категориями «правовая система» и «система права»[43 - См., напр.: Тихомиров Ю.А. Реализация международно-правовых актов в российской правовой системе // Журнал российского права. – 1999. – № 3, 4. – С. 87–94.].

Итак, в связи с тематикой об иерархическом (субординационном) соотношении норм международного и внутригосударственного права, обусловленном спецификой предметного (содержательного), субъектного (и в правотворческом, и в адресном аспектах) и территориального (пространственного) действия таковых, а также вытекающей из этого проблемой определения правосистемной принадлежности правилоповеденческих положений международного частного права, необходимо отметить, что в настоящее время принято выделять наличие всего лишь двух корреспондирующих уровней конкретно-исторических совокупностей законодательства (нормативных правовых актов), юридической практики и превалирующей правовой идеологии (т. е. правовых систем). Вместе с тем указанное верно лишь при условии признания того положения, что нормы международного права образуют самостоятельную правосистемную общность. Представляется, подобный подход нуждается в некоторой корректировке.

Дело в том, что относительно обособленное существование статутного и подзаконного правового материала, практической юридической деятельности и преобладающего правового восприятия характерно (типично) не только для межгосударственного и внутригосударственного, но и для более мелких уровней, присущих не таким крупным публично правовым формированиям, как, соответственно, международное сообщество и национальное государство.

Это связано не только с географическими, политическими, экономическими, этническими (и иными подобными) факторами, но и с наличием у той или иной публично-пространственной общности (самостоятельной политико– и (или) административно-территориальной единицы) правомочий по созданию правовых норм. С другой стороны, «переплетающееся» взаимодействие норм международного и внутригосударственного права, осуществляемое в том числе и посредством их имплементации, свидетельствует: с одной стороны – о наличии определенной сущностно-содержательной обьединенности правовых систем наднационального и внутригосударственного уровней (в качестве видов); а с другой – о том, что совокупное социально-юридическое действие таковых влечет формирование и функционирование некоей качественно новой правовой общности. Последняя целостна (едина) в своих принципиальных установлениях, имеет значение для субъектов как международного, так и внутригосударственного права и более «объемна», нежели каждая из них по отдельности. Специфическое, относительно замкнутое правобытие, представленное нормативной правовой базой, практикой ее реализации (в том числе в пробельном срезе) и интерпретации, возможно констатировать и внутри конкретных национальных государств. В частности, мы можем усмотреть таковое на региональном (субъектно-территориальном) и муниципальном (местном) уровнях.

Таким образом, как представляется, наиболее корректно говорить более чем о двух, а именно о правовых системах следующих пяти уровней: 1) всеобщая (всемирная); 2) международная (интернациональная, наднациональная, надгосударственная); 3) национальные (внутригосударственные, государственные, внутренние); 4) региональные (субъектно-федеративные и (или) административно-территориальные); 5) местные (муниципальные). Охарактеризуем их более подробно.

1. Всеобщая правовая система присуща мировому сообществу в целом. Она аккумулирует данные о наиболее значимых, основных, принципиальных положениях, характеризирующих (должных характеризовать) правовое общение представителей рода homo sapiens и сотворенных ими юридических субъектов; отображает известное (сущее) правовое пространство как целое, т. е. аккумулирует наиболее значимые данные обо всех, по сути входящих в ее состав, иных корреспондирующих феноменах (более «мелких» подразделениях). В порядке условного обозначения правовую систему данного уровня можно назвать всемирной.

2. Международная, наднациональная (или, следуя менее точному, но также устойчивому наименованию, – межгосударственная) правосистема объединяет в себе данные о профильном взаимодействии лиц, так или иначе выходящем за специальные (юрисдикционные) пределы какого-либо конкретного государства, притом что такое общение является юридико-значимым и для иных субъектов мирового правового порядка.

Здесь надо отметить, что общетеоретические положения о структуре и системе права должны распространяться и на область структуризации, внутреннего упорядоченного строения международного права. Вместе с тем в настоящее время положения теории права «ориентированы» преимущественно на внутригосударственный правосистемный уровень (хотя при этом они и не вполне «пропитаны» данными отраслевых юридических направлений), но недостаточно учитывают специфику структуризации, системного строения международного права (требующего специального, самостоятельного и тщательного научного анализа). Юристы – специалисты в области международного права неоднократно обращали на это внимание, говоря, что стремление к исследованию наднационального права по тем же критериям, по которым изучается право внутригосударственное, не может привести к достоверным результатам, ибо оно не будет «адаптировано» под специфику корреспондирующей области социального общения, не учтет ее особенных свойств[44 - См., напр.: Тункин Г.И. XXV съезд КПСС и основные проблемы советской науки международного права // Советский ежегодник международного права.—М., 1978. —С. 20.]. В целом представляется, что именно в контексте рассмотрения вопросов международной правовой области наиболее ярко прослеживается имеющая на сегодняшний день место негативная тенденция взаимной «оторванности» общетеоретических и отраслевых юридических данных (распространяющаяся и на область вопросов правовой структуризации и систематики).

Причем, к сожалению, отмеченная тенденция не сокращается до сих пор: уменьшения «дистанции» между данными различных научных, практических и учебных направлений юриспруденции не происходит. И это несмотря на то, что указания и на нее саму, и на ее негативный характер действительно встречаются в отечественной юридической литературе достаточно давно.

Так, еще в ходе третьего конвенционного обсуждения проблематики системы права отмечалось, что «дискуссия по общетеоретическим проблемам системы права имеет важное методологическое значение для всех отраслей советской юридической науки, в том числе для науки международного права. В то же время ограничение… рамками главным образом системы советского права, высказанный взгляд на международное право как на отрасль, а не систему права показывает, что общая теория по-прежнему полностью ориентируется на изучение внутригосударственной правовой системы» и не акцентирует должного внимания на рассмотрении интернационального правового порядка. Это не оправданно с позиций уровня регламентационного воздействия и значимости наднациональной правовой системы в «жизни народов»[45 - Пушмин Э.А. Система советского права и перспективы ее развития: «Круглый стол» журнала «Советское государство и право» // Советское государство и право. – 1982. – № 8. – С. 67.].

Особенно отрицательно при этом юристами-международниками оценивалась до сих пор сохранившая некоторое распространение трактовка наднациональной правовой общности в качестве отрасли внутригосударственного права.

«Специфика современного международного права как общедемократического права всего человечества состоит в том, что оно не может быть ни советским, ни каким-либо другим национальным правом и, следовательно, функционирует как самостоятельная система по отношению к внутреннему праву любого государства. Качественные особенности современного международного публичного права как правовой системы определяются: а) особым предметом правового регулирования – международными отношениями; б) их субъектами – государствами, борющимися за независимость нациями, а также межгосударственными организациями как субъектами вторичного, производного характера; в) собственным методом правового регулирования – соглашением равных субъектов права; г) основными источниками (формами) права – международным договором и международным обычаем; д) особым координационным способом создания международно-правовых норм, основанным на согласовании суверенной воли государств в процессе их борьбы и сотрудничества; е) специфическим механизмом обеспечения международных правовых норм.»[46 - Пушмин Э.А. Указ. соч. – С. 68.].

Далее указывалось, что предопределенная комплексом таких детерминантов система международного права проявляется в реально наличествующей и функционирующей структуре внутренне согласованных основных начал (принципов), юридических отраслей, подотраслей, институтов и норм. Гносеология строения международного права требует специального, «особого подхода и осмысления», и поэтому общетеоретические данные о системе права в этой области должны применяться с учетом того, что она являет собою самостоятельную правовую систему.

При этом специалистами-«международниками» особо отмечалось: «но даже редкое в теории права признание за международным правом статуса правовой системы… сопровождается неожиданным выводом, что к определению его структуры»[47 - Там же. – С. 67.] должно подходить с тех же методологических платформ, что выработаны применительно к учению о строении отечественного права.

Позволим себе добавить, что помимо области содержательного и субъектного действия специфика международного права весьма ярко проявляется и в его основных формально-юридических источниках. Таковые (представленные, как уже говорилось, международным договором и одноименным правовым обычаем) по сути своей базируются на двух «столпах»: 1) соглашении и 2) устоявшемся восприятии надлежащего, должного образа поведения общающихся лиц. Именно поэтому для области международного права свойственен такой феномен, как эстоппель, нацеленный на обеспечение последовательности, «предсказуемости» поведения суверенных участников межнационального общения[48 - См. об этом: Каламкарян P.A. Эстоппель в международном публичном праве. – М., 2001.].

При этом так же, как и в иных юридико-исследовательских областях, в международном праве обычно не акцентируется внимание на обоснованности потребности именно в отраслевой градации позитивной правовой ткани. Но, вместе с тем, указывается на то, что гносеология внутреннего строения наднационального права предполагает в первую очередь исследование данных о «возможностях его отраслей». Последнее должно базироваться на доктринально проработанных основаниях установления бытия отраслей права. Предмет и метод правового регулирования в международной правовой области оному способствуют, ибо они выступают факторной системообразующей основой в отношении всей области наднационального права, а не ее отдельных, относительно обособленных подразделений. Еще менее рационально трактовать содержание интернационального правового воздействия (т. е. международное общение) в качестве монистического основания отраслевой градации международного права, так как это влечет за собой такое выделение отраслей, которое зависит только от интересов и воли самого познающего субъекта.

Несмотря на это, данные предметно-материального показателя позволяют более глубоко познать специфику определенных направленностей международного социального взаимодействия; закономерности его формирования; особенности правовой регламентации в рамках какой-либо отрасли.

«Так, с возникновением и развитием международных организаций, наряду с традиционными межгосударственными отношениями появилась новая разновидность международных отношений в рамках межправительственных организаций. Эти отношения обладают качественной особенностью, в сравнении с межгосударственными отношениями, и являются одним из отраслеообразующих факторов права международных организаций как международно-правовой отрасли. Аналогично решается вопрос о методе (способе) правового регулирования, который также выступает системообразующим фактором для системы (а не отрасли) международного права…

Собственный метод правового регулирования не является обязательным атрибутом каждой отрасли международного права… В то же время нельзя игнорировать специфические приемы правового воздействия в отдельных областях международных отношений в пределах единого метода международно-правового регулирования, которые могут играть определенную конституирующую роль… Предмет и метод правового регулирования сами по себе не являются основными критериями деления международного права на отрасли. Обеспечение комплексности системы международного права, внутренней согласованности ее структурных подразделений на базе диалектических процессов дифференциации и интеграции требует изучения принципов и других критериев ее построения. Поскольку отрасли международного права складывались в процессе длительного исторического развития, для познания механизма взаимодействия структурных компонентов международно-правовой системы, раскрытия генетических, функциональных и структурных связей между ними важное методологическое значение имеет реализация принципа историзма в исследовании общественных отношений.»[49 - Пушмин Э.А. Указ. соч. – С. 67, 68.].

Таким образом, в приведенном высказывании акцентируется внимание на таких критериях систематики областей (отраслей) международного права, как принципы права и исторический тип правовой общности.

Примечательно при этом, что хотя вопрос об отраслевой конструкции системы права и расценивается здесь с позиций субъективизма, его последующая разработка все равно осуществляется именно в данном, а не каком-либо ином методологическом «русле».

В контексте строения надгосударственной правовой системы стоит обратить внимание и на весьма неоднозначно решаемый вопрос о структурно-системном соотношении международного публичного и международного частного права. Кстати, в этой области можно встретить следующие высказывания: «однако вопрос о том, следует ли включать международное право как самостоятельную отрасль права в систему российского права, до сих пор является спорным»[50 - Теория государства и права: Учебник для вузов / Под общ. ред. проф. О.В. Мартышина. – М., 2007. – С. 313.].

Если говорить точнее, то представители научной мысли до сих пор спорят о том, составляют ли международное публичное и международное частное право категорию международного права[51 - Бирюков П.Н. Международное право: Учеб. пособие. – 2-е изд., перераб. и доп. – М., 2001; Каламкарян P.A., Мигачев Ю.И. Международное право: Учеб. – М., 2004; Храбсков В.Г. Соотношение международного публичного и международного частного права в русской дореволюционной доктрине // Правоведение. – 1979. – № 5. – С. 91–96.]; является ли международное право самостоятельной правовой системой или отраслью права (эта позиция характерна для понимания международного права именно как публичного), и если последней, то к какой профильной общности данная отрасль принадлежит; выступает международное частное право отраслью права национальных правовых систем, отраслью международного права или же совокупностью правовых норм, распределенных по различным областям национального законодательства и регламентирующих те общественные отношения, в субъектном составе которых присутствует иностранный элемент.

Уже в конце прошлого века отмечалось, что «проблемной остается позиция международного частного права, которое отраслевая цивилистическая наука относит к внутреннему гражданскому праву, а большинство ученых-международников – к международному публичному или международному праву в широком смысле. Очевидно, что проблема соотношения международного публичного и международного частного права требует дальнейших исследований.»[52 - Пушмин Э.А. Указ. соч. – С. 67, 68.].

В настоящее время по вопросу о соотношении частного и публичного наднациональных элементов отмечается, что «именно выделение определенных норм международного права, регулирующих отношения между государствами и производными от них субъектами в экономической области, в отдельную совокупность юридически обязательных предписаний – международного экономического права – и возникновение неоднозначно решаемых международно-правовой и национально-правовой доктринами сопутствующих этому вопросов теоретического и практического характера (например, «транснационального» права, «вненационального» права – lex mercatoria («купеческого», «права торговцев», или «права международной торговли»), «международного хозяйственного права» в науке социалистических стран и др.) обусловили сам факт и масштаб дискуссий по поводу природы, места в существующих правовых системах международного экономического и международного частного права, их соотношения, наличия или отсутствия взаимодействия между ними. Можно в категоричной форме утверждать, что в западной правовой науке последней трети XX в. интерес к международному частному праву характеризовался прямой зависимостью от актуальности и состояния разработок международного экономического права.»[53 - Ануфриева П.П. Соотношение международного публичного и международного частного права // http://www/lawmix.ru/comm.php?id=6120; Алексеев С.С. Указ. соч. – С. 207.].

Также констатируется, что: «международное частное право может быть охарактеризовано в качестве особого подразделения» национального права. «Оно представляет собой комплексную отрасль, тяготеющую главным образом к семье отраслей цивилистического профиля, да к тому же с международно-правовой окраской… Международное публичное право – это вообще не отрасль права… Под углом зрения своих системно-структурных характеристик международное публичное право – такое социальное образование, которое занимает равное положение с любой национальной правовой системой. Поэтому в принципе к определению структуры международного публичного права следует подходить с тех же позиций, с каких освещается структура национальных правовых систем. Значит, нормативный материал этой своеобразной межгосударственной правовой системы подразделяется на отрасли (основные и комплексные), подотрасли, институты и др. В области науки наряду с общей теорией международного права выделяются самостоятельные отраслевые международно-правовые научные дисциплины, например, международное космическое право, международное право по использованию атомной энергии и т. д.»[54 - Там же.].

Таким образом, вопрос о соотношении международного публичного и международного частного права, равно как и об определении системного ранга международной правовой общности в целом, в юриспруденции и в самом деле относится к числу дискуссионных. В обобщенном виде предлагаются две вариации его решения. По первой из них международная правовая система включает в себя две базовые составляющие – международное публичное и международное частное право; по второй – понятия международного и международного публичного права отождествляются.

В рамках последней версии существует множество различных течений. Например, международное (международное публичное) право может наделяться «статусом» как самостоятельной правовой системы, так и отрасли какого-либо национального права. Впрочем, последняя трактовка сейчас гораздо менее распространена. Чаще все-таки указывается, что международное право есть «особая правовая система, особая область права, автономная по отношению к праву внутригосударственному (национальному)», т. е. большинство исследователей специально указывают на то, что международное право (в обобщающем значении) представляет собой обособленную от национального (внутригосударственного) права правовую систему (и (или) систему права)[55 - Игнатенко Г.В. Международное право и общественный прогресс. Международные отношения. – М., 1972. – С. 25; Моисеев Е.Г. Отрасль, а не ветвь права // Труды Московской государственной юридической академии. – 2002. – № 9.– С. 76–78.].

Международное частное право также трактуется или как отрасль национального права, или как условно выделяемая совокупность норм различных областей национального права, регламентирующих общественные отношения, отягченные иностранным элементом.

Неоднозначны в доктрине международного права и воззрения на критерии определения отраслей наднациональной правовой системы. Наиболее верной (с позиций трактовки системы права как систематики нормативного юридического материала), за исключением утвердительного ответа на вопрос о возможности бытия в праве комплексных отраслей, представляется позиция Э.А. Пушмина, полагавшего, что «генетический подход позволяет выделить такой критерий отрасли международного права, как объективно обусловленную заинтересованность международного сообщества в совершенствовании определенного комплекса правового регулирования международных отношений. В этом плане можно говорить о цели международно-правового регулирования как отраслеобразующем факторе. Критерием выделения отрасли может стать определенный объем нормативного материала, который по мере количественного накопления приобретает качественно новые свойства, проявляющиеся в совокупности обособленных международно-правовых норм и институтов, регулирующих определенную область международных отношений и закрепленных в соответствующих источниках. Созданная на основе этих системообразующих факторов отрасль международного права имеет свой автономный правовой режим, который включает принципы и функции правового регулирования, нормы и международно-правовые институты, механизм их обеспечения.»[56 - Пушмин Э.А. Указ. соч. – С. 67, 68.].

Далее указывается, что механизм отраслей международного права не получил такого «четкого выявления» и пристального исследования, как механизм отраслей права национального. Вместе с тем можно констатировать, что и международное право как целое, и отдельные его подразделения также выполняют регулятивную и охранительную функции. Причем не только в статике (в системе согласованных, принятых субъектами наднационального общения в качестве общих моделей поведения, правил взаимодействия в той или иной области международных отношений), но и в динамике (в многообразии конкретных правоотношений и их участников).

Здесь мы сталкивается с такими отраслеообразующими факторами, как: заинтересованность в правовой регламентации, а следовательно, и наличие воли на ее осуществление; цель юридического воздействия; систематизированность нормативного правового материала. С учетом того, что тот же Э.А. Пушмин указывал на принципы права и исторические особенности становления правового направления, можно утверждать, что он акцентировал внимание на пяти факторах, обуславливающих становления отрасли правовых норм. В свою очередь, правовой режим (включающий в себя, по мнению ученого, такие компоненты, как функции права, механизм юридического воздействия и, опять-таки, юридико-значимые принципы), предмет и метод правового регулирования трактовались здесь как показатели функционирования, существования, но не формирования (образования) отрасли права.

В свою очередь, сторонники «традиционных» критериев определения отраслей международного права уделяли особое внимание исследованию и выявлению специфики приемов и способов юридического регламентационного воздействия на международное общение. В частности, Л.H. Галенская называла добровольность принятия юридических обязанностей и международный правовой характер ответственности признаками единого метода наднационального права, а согласно П.М. Курис, отличительной чертой международно-правового метода регламентационного воздействия на социальное общение является отсутствие компонентов властвования[57 - Галенская Л.Н. О понятии международного уголовного права//Советский ежегодник международного права. – М., 1970. – С. 255; Курис П.М. Международные правонарушения и ответственность государства. – Вильнюс, 1973. – С. 73.].

Нетрудно заметить, что данные характеристики относятся к числу сопоставительных свойств и не являются абсолютными, константными для всех правовых ситуаций интересующей нас направленности (т. е. носят описательный, относительный, а следовательно, и весьма неоднозначный, оспоримый характер). Это свидетельствует о значительности субъективного фактора при выделении областных компонентов отраслевой конструкции правового строения; причем как внутригосударственного, так и наднационального уровней.

Мы также полагаем нужным выразить приверженность той доктринальной позиции, в соответствии с которой международное право составляет отдельную правовую систему, отличную по своему уровню от систем внутригосударственного (национального) права. В компонентном аспекте таковой присутствует дуалистический «характер» (в смысле наличия двух областей, – публичного и частного права). При этом публичное право является решающим для вопросов международного характера, в то время как термин «международное частное право» имеет собирательное значение. Он включает в себя две составляющие: международные частноправовые нормы и совокупность норм права национальных правовых систем, регламентирующих общественные отношения (социальное взаимодействие), отягченные (ое) иностранным (и) элементом (тами). Корреспондирующие поведенческие правила располагаются в различных отраслях (областях, звеньях, ветвях, подразделениях, направлениях) частного права. Следовательно, международное частное право не полностью относится к международной правовой системе, а область наднационального права в своей совокупности представлена, помимо формально-юридических источников международного характера, некоторыми положениями внутригосударственных (национальных) нормативных правовых данных, особенно в сфере цивильных (частных) правовых отношений. Международное же право как целое, подчеркнем еще раз, понимается нами в качестве правовой системы самостоятельного, отличного от национального (внутригосударственного) права уровня.

В свою очередь, в отношении иерархического сочетания международной и национальных правовых систем существуют три основные доктринальные позиции, две из которых относятся к числу монистических, а третья является дуалистической. Не повторяя и не комментируя мотивацию сторонников каждой из них, все же выразим свое согласие с тем подходом, который гласит о примате (приоритете) международного права над внутригосударственным и был (в конечном итоге) блестяще обоснован выдающимся австрийским юристом Г. Кельзеном (несмотря на то, что первоначально ученый не решал данный вопрос одновариантно)[58 - Кельзен Г. Чистая теория права. – М., 1987. – Вып. 1; Kelsen Н. The Law of the United Nations. – L., 1951.].
<< 1 2 3 4 5 6 >>
На страницу:
3 из 6

Другие электронные книги автора Дина Мамдуховна Азми