Клинок инквизиции

Голос у него тоже был какой-то жирный, масленый, липкий. Слишком тонкий и сладкий для мужчины.

– Мартин Соммер, добрый господин, – неожиданно для себя ответил Дан.

Толстяк облизнул пухлые губы, причмокнул со вкусом, взял со стола гусиное перо, обмакнул в чернильницу и стал старательно водить по пергаменту.

– Чем зарабатываешь на хлеб? – сурово сдвинув густые брови, поинтересовался второй.

– Я солдат, добрый господин. Бывший солдат.

В нем словно поселилась другая личность, которая и выдавала ответы за Дана, не позволяя даже задуматься. Он решил не сопротивляться: личность явно знала об этом мире больше и ориентировалась не в пример лучше.

Толстяк добродушно покивал, подслеповато щурясь и тщательно записывая каждое слово. Его товарищ был не так доволен, сверлил Дана пронзительным взглядом черных глаз:

– Ты знаешь, кто я?

– Нет, добрый господин…

– Яков Шпренгер. А это, – он указал на толстяка, – Генрих Инститорис. Мы инквизиторы, присланные папой Иннокентием в Равенсбург, дабы искоренить колдовство и ереси. Ты, Мартин Соммер, предстал перед следствием святой инквизиции. Знаешь ли причину, по которой ты здесь?

– Нет, господин…

– Ты должен доказать, что являешься добрым христианином, а также, что ты не участвовал в шабашах, не осквернял святынь, не вступал в сношения с дьяволом и демонами. Ведь тебя застали на месте проведения шабаша. Это серьезное обвинение.

– Меня ударили по голове и притащили туда, чтобы принести в жертву.

– Так докажи это.

– Признай свою вину, – сладко пропел Инститорис. – Покайся перед Господом.

«Сознавайся во всем!» – вспомнился совет старика. Дан упрямо мотнул головой: бред! Какие на хрен дьяволы-святыни?

– Хорошо, очень хорошо, – с какой-то извращенной радостью протянул Инститорис. – Тогда начнем. Герр Фиклер, осмотрите тело подозреваемого на предмет печатей дьявола.

Стражник сорвал с Дана одежду.

– Ты весь в крови! – У Инститориса загорелись глаза.

– Это не моя кровь, добрый господин. Я дрался с колдунами.

Толстяк подозрительно проговорил:

– Это еще нужно доказать. Итак, герр Фиклер…

Доктор с опаской подступил к Дану, два раза обошел вокруг него.

– Нет, ничего особенного, – наконец разочарованно произнес он. – Имеется одно небольшое родимое пятнышко на плече, но оно обычное, не синеватого цвета, какими, вне всякого сомнения, должны быть дьявольские метки. Впрочем, нужно проверить его на чувствительность.

Герр Фиклер достал длинную кривую иглу, нацелился ею в родинку. Этого Дан уже стерпеть не мог: сложив скованные руки вместе, двинул доктора в челюсть. Тот отлетел на несколько шагов, приземлился возле стола инквизиторов и обмяк.

Стражник поднял меч, бросился на пленника. Дан увернулся, упал на спину, сделал ногами подсечку. Охранник рухнул, громыхая доспехом. Пока он пытался встать, Дан рванул к двери. Но тут ему опять врезали по голове.

– Сколько можно? – взвыл Дан, падая.

Румяный палач со Шпренгером скрутили его, снова поставили перед столом.

– В тиски! – пропищал Инститорис. Маленькие свиные глазки заблестели, на лице появилось возбужденное выражение: – И руки, и ноги! На лестницу! Растянуть! На «молитвенную скамью»! Тогда заговорит!

– Ты мне еще вскрытие без наркоза сделай, – огрызнулся Дан.

– Подожди, брат Генрих, – возразил Шпренгер.

– Разве ты не видишь, брат Яков, что он одержим дьяволом?!

– Для начала выслушаем свидетелей. Быть может, до пыток не дойдет.

Инститорис разочарованно надулся. Шпренгер посмотрел на Дана едва ли не с уважением, приказал стражнику, который к тому времени поднялся на ноги:

– Вызови сюда Лизу Соммерс.

– Хоть одеться дайте! – возмутился Дан.

– Нагими мы приходим в этот мир, нагими уходим из него, – ехидно заметил Инститорис.

Дан пожал плечами, закрыл причинное место ладонью.

В пыточную, спотыкаясь и оглядываясь, вошла небогато одетая женщина. Увидев Дана, она расплакалась:

– Мартин, сыночек…

– Матушка… – в полной растерянности пробормотал Дан.

Он знал, что следует сказать именно так, и помнил эту женщину. Вернее, ее помнил Мартин Соммерс, Дан же не испытывал к ней никаких чувств, кроме сожаления: кому понравится увидеть своего ребенка в инквизиторской пыточной?

– Узнаете ли вы этого человека? – холодно спросил Шпренгер, словно и не слышал слов женщины.

– Это мой сын Мартин! Он хороший мальчик. Отпустите его, он не делал ничего дурного!

– А скажи, Лиза, – прищурился Инститорис, – не замечала ли ты за сыном признаков бесноватости? Быть может, он вел себя странно? Заговаривался? Уходил по ночам?

– Ничего такого, видит Господь! – рыдала несчастная.

– Наверняка лжешь. Может, поднять тебя на лестницу? – задумался толстяк. – Это развяжет язык твоему отпрыску…

Дан снова приготовился драться – не мог же он допустить, чтобы из-за него пытали ни в чем не повинного человека. Но Шпренгер опять решил по-своему:

– У нас есть еще свидетели. Послушаем всех. Ввести Марту и Анну Шлуттербауэр.

Стражник ввел женщину, за нею шла девочка, в которой Дан узнал Марту, спасенную им от колдунов.