Кекс в большом городе

– Не знаю.

– Тут должна сидеть девочка, тоже в белом платье.

– Здесь только я.

В легком недоумении я пошла к лифту, вполне вероятно, что Оля не поняла, о каком холле идет речь, и сейчас тоскует внизу около охраны, там тоже стоят кресла.

Но на первом этаже оказалось пусто.

– Простите, – обратилась я к секьюрити, высокому парню в черном костюме, – со мной приходила девочка, я отправила ее в столовую, а теперь потеряла. Нельзя ли по громкой связи попросить ее спуститься вниз?

Охранник кашлянул.

– Такая светленькая, в белом платье?

– Верно.

– Она на улицу побежала.

– Зачем? – изумилась я.

Парень пожал плечами.

– Вышла из столовой и спросила: «Где у вас курят?»

– Курят? Девочка хотела подымить сигаретой??

Секьюрити осторожно пригладил волосы.

– Ну, родители, ясное дело, все последними узнают. Сейчас дети ого-го какие, в десять лет уже меня кой-чему научить могут. Я красавице ответил: «В издательстве безникотиновая зона, ступай во двор». Она и учапала, небось там на лавочке сидит, назад не входила! Погода хорошая, дождика нет.

На площадке рядом с большой клумбой и впрямь стояли две скамеечки, но Оли на них не нашлось. Я зачем-то обошла лавочки.

– Ищете чего? – дружелюбно поинтересовался парковщик, стоявший у опущенного шлагбаума. – Никак кошелек потеряли?

– Случается такое, – протянула я, – но сегодня не в портмоне дело. Девочку посеяла, наверное, она все же в издательстве.

– Сама светленькая, а платьице беленькое?

– Верно, видели ее?

Парковщик хмыкнул.

– Кто она вам, дочь?

– Просто знакомая, а почему вы спрашиваете?

Юноша поправил лямки форменного комбинезона.

– Стою тут с полудня, прямо офигел уже, да еще курево кончилось, а отойти нельзя. Маялся, маялся, гляжу, ребенок вышел, сел на лавочку и закурил. Наверное, нужно было сигарету отнять да сказать, что маленьким смолить вредно, только вдруг ей родители разрешают? В общем, попросил у девочки: «Дай закурить».

В ответ парковщик услышал короткую фразу:

– У самой последняя.

Юноша потерял к девочке всякий интерес, тем более что в этот момент к зданию издательства подлетел тонированный джип и замер. Из иномарки выбрался мужик и пошел ко входу.

– Она на лавке! – крикнул кто-то из иномарки, и тут начался настоящий цирк.

Дядька вздрогнул, повернул голову и шагнул туда, где курила малолетка. Девчонка вскочила на ноги и рванула в сторону большого забора, окружавшего двор находившейся по соседству с «Марко» школы.

– Эй, суки, шевелитесь! – завизжал, похоже, неспособный не то что бегать, а даже ходить быстрым шагом дядька. – Ловите падлу!

На тротуар выскочили двое мужчин, шофер и охранник, легко, словно гепарды, они кинулись за удирающей девочкой, расстояние между преследователями и жертвой живо сокращалось, и тут белое платьице шмыгнуло в дырку. Накачанные парни замерли в легкой растерянности.

– Чего встали, уроды! – затопал короткими, жирными ногами хозяин.

– Так забор, – ответил шофер.

– Живо перелезайте!

– Дык не получится, – заскулил водитель, – сплошной бетонный блок, зацепиться не за что, тут человеком-пауком надо быть.

– Кретины, …! – принялся материться хозяин. – В дырку ныряйте, за девкой!

– Нам туда не пролезть, – хором ответила бравая парочка, – слишком узко.

Речь, полившуюся из уст хозяина джипа, парковщик решил не слушать до конца, он предпочел шмыгнуть в будку, стоявшую около шлагбаума, потому что хорошо запомнил народную мудрость: баре дерутся, а у крепостных чубы трещат. И вообще, его хата с краю.

Побесновавшись некоторое время и отсыпав нерасторопной, разожравшейся обслуге зуботычин, мужчина пару раз лягнул колеса джипа, а потом сел в салон и укатил.

Не слушая дальше парковщика, я кинулась к глухой изгороди и легко проскочила в проем, через который не сумели протиснуться бодигарды Абдуллы. Перед глазами распростерся абсолютно пустой школьный двор, слева виднелась распахнутая настежь калитка, возле нее на табуретке дремал дедушка, одетый в форму, отдаленно напоминающую мундир эсэсовца: черные брюки с рубашкой и белая нашивка на груди. Только у гитлеровцев из особых дивизий, насколько мне известно, красовался череп, а у старичка было изображение какой-то птички, больше всего напоминавшей ожиревшую курицу.

– Девочку не видели? – закричала я, подлетая к божьему одуванчику. – Худенькую, беленькую, в носочках.

Призванный служить грозной охраной, дедуська вздрогнул, открыл глаза, откашлялся и заявил:

– Уроки закончились, если в кружок мягкой игрушки идешь, то с бокового входа.

Я воззрилась на старика; интересно, чью голову осенила счастливая идея посадить у входа еле-еле живое существо, засыпающее от отсутствия энергетики? Пришлось повторить вопрос. С энтузиазмом старой черепахи охранник чихнул и, промямлив: «Тут много таких, в носочках», – мирно отбыл в страну Морфея.

Я вышла через калитку на улицу, полюбовалась на прохожих, несущихся в разные стороны по проспекту, посмотрела вслед лентам машин и побрела назад к «Жигулям».

Оставалось удивляться, каким образом Абдулла ухитрился вычислить, в какой автомобиль занырнула испуганная девочка и куда покатила тачка.

Устроившись за рулем, я завела мотор, потом выключила его и посидела несколько мгновений без движения. Перед глазами возникла худенькая, маленькая фигурка в нелепом платьице, а в ушах послышался безнадежно усталый голосок:

«Денег у меня нет, но до Буркина и зайцем доехать можно, Лера, наверное, пустит к себе, я ж ей помогла спастись!»