Замогильные записки Пикквикского клуба

– Не дурно сам пишу стихи, – отвечал незнакомец. – Поэма в десять тысяч стихов… Ямбы и хореи с дактилями и анапестами… Олимп… Великая битва… Марс поутру, ночью Аполлон… барабан и лира… Пою тебя, великий муж… Нет вдохновения – забежал в кондитерскую, и опять… Муза, Нептун, Морфей… вдохновение шипит… Прекрасно! – Вы, сэр, не охотник ли? – вдруг спросил он, обращаясь к м?ру Винкелю.

– Да, я люблю охоту, – отвечал тот.

– Прекрасное занятие, сэр, бесподобное. – Собаки, сэр?

– Теперь нет, – отвечал м?р Винкель.

– A! Вы держали собак… бесподобные животные… твари смышленые… чутье… инстинкт… Была у меня отличная собака… лягавая… Понто, кличка… Пошел однажды на чужое поле… перелез ограду… выстрелил… бац… свистнул – собака стоит как вкопанная… свистнул опять… Понто… нейдет… подманил к себе – Понто, Понто… виляет хвостом и смотрит на столб… взглянул – на столбе надпись: «Лесничему приказано бить и стрелять всех собак за этой оградой»… Удивительная собака… бесценная… зоологический феномен.

– В самом деле, случай необыкновенный, – заметил м?р Пикквик. – Позвольте мне записать его?

– Извольте, сэр, извольте… сотни чудных анекдотов насчет собак… коллекция в классическом роде. – Красотка, сэр? – продолжал незнакомец, круто повернувшись к м?ру Треси Топману, бросавшему умильные взгляды на проходившую женщину.

– Очень мила, – заметил м?р Топман.

– Да… смак есть… Английские девушки далеко не так хороши, как испанки… Благородные создания… агатовые волосы… черные глаза… искрометистые… блещут… круглые формы… Чудо, как хороши.

– Вы были в Испании, сэр? – спросил м?р Топман.

– Жил там… очень долго.

– И много одержали побед, сэр?

– Побед? Тысячи! Дон Боларо Фиццгиг… Гранд, старик… единственная дочь… Донна Христина… блистательная красавица… влюбилась по уши… ревнивый отец… гордая испанка… прекрасный англичанин… Донна Христина в отчаянии… приняла яд… рвотного дали… желудочный насос… сделали операцию… Старик Боларо вне себя… согласился… соединил наши руки… потоки слез… романическая история… очень.

– Что-ж? Донна Христина теперь в Англии, сэр? – спросил м?р Топман, приведенный в восторженное состояние поэтическим изображением прелестей испанки.

– Умерла, сэр, умерла, – сказал незнакомец, приставив к глазам коротенький остаток носового коленкорового платка, – операция трудная… не перенесла… нежная комплекция… погибла жертвой.

– A её отец? – спросил поэтический Снодгрась.

– Угрызение и бедствие, – отвечал незнакомец, – исчез внезапно… молва по всему городу… искали по всем местам… с ног сбились… без успеха… городской фонтан на большой площади вдруг остановился… прошли недели… не брызжет… работники принялись чистить… выкачали воду… хвать… старик Боларо сидит в трубе… окоченелый… в правом сапоге бумага… полная исповедь… с отчаяния… не мог пережить… Вытащили его, фонтан забрызгал, заиграл… Трагический элемент.

– Могу ли я, с вашего позволения, внести в свои записки эту трогательную историю? – спросил м?р Снодграс, проникнутый великим соболезнованием.

– Пишите, пишите! Пятьдесят новых историй в таком же роде, если угодно… вулканические перевороты в моей жизни, странные, непостижимые… Много видел, много испытал… То ли еще будет… Позволяю… Пишите.

В таком духе продолжался разговор во всю дорогу. На станциях, где сменяли лошадей, ученые путешественники угощали своего приятеля коньяком и пивом, и он без умолка рассказывал им новые истории, запечатленные по большей части трагическим колоритом. В скором времени, записные книги господ Пикквика и Снодграса наполнились поэтическими и философическими описаниями чудесных приключений. Наконец дилижанс покатился по рочестерскому мосту, за которым возвышался древний католический монастырь.

– Великолепная развалина! – воскликнул м?р Август Снодграс, увлеченный поэтическим чувством при виде почтенного здания.

– Какая обильная жатва для антиквария! – провозгласил м?р Пикквик, приставляя зрительную трубу к своему правому глазу.

– А! прекрасное место! – заметил незнакомец, – груда кирпичей… угрюмые стены… мрачные своды… темные углы… развалившиеся лестницы… старый собор… душный запах… пилигримы истерли ступени… узкие саксонские двери… Странные люди эти католические монахи… исповедальни точно суфлерские будки в театрах… Папа и главный казначей… Эти образа… Саркофаг… древние легенды… чудесные повествования… источник национальных поэм… вдохновение… Превосходно!

И этот монолог беспрерывно продолжался до той поры, когда дилижанс подъехал, наконец, к воротам гостиницы «Золотого быка» на главной рочестерской улице.

– Вы здесь остановитесь, сэр? – спросил м?р Натаниэль Винкель.

– Я? Нет… вам советую… всего лучше… хорошая гостиница… отличные постели… подле трактир Райта, дорого… очень дорого… полкроны за всякую мелочь… плата увеличивается, если обедаете у приятелей… странные люди.

М?р Винкель повернулся от м?ра Пикквика к м?ру Снодграсу, и от Снодграса к м?ру Топману: приятели перемигнулись, и утвердительно кивнули друг другу. М?р Пикквик обратился к незнакомцу:

– Вы оказали нам сегодня поутру весьма важную услугу, сэр, – сказал он, – позвольте покорнейше просить вас об одолжении разделить с нами скромный обед. Мне и приятелям моим было бы весьма приятно продолжить знакомство с человеком, который так много испытал и видел.

– Очень рад… благодарю… не смею советовать насчет блюд… не забудьте грибов со сметаной и жареной курицы… превосходно! В котором часу вы обедаете?

– A вот позвольте, – сказал м?р Пикквик, обращаясь к своему хронометру, – теперь скоро три. В пять часов вы свободны?

– Совершенно… именно в пять часов..! ни прежде, ни после. Дел бездна! До свидания!

Надев шапку набекрень, незнакомец слегка поклонился почтенным друзьям, взял узелок под мышку, свистнул, побежал и вскоре скрылся из вида.

– Много путешествовал и много видел, это ясно! – заметил м?р Пикквик. – Хорошо, что мы его пригласили.

– Как бы мне хотелось видеть его поэму! – сказал м?р Снодграс.

– Мне бы очень хотелось взглянуть на его собаку, – сказал м?р Винкель.

М?р Топман ничего не сказал и не заметил; но он размышлял в глубине души о донне Христине, гордом испанце, о фонтане, о бедствиях, о человеческой жестокости, и глаза его наполнились слезами.

Нумера взяты, постели осмотрены, обед заказан, и путешественники отправились осматривать город с его окрестностями.

Прочитав внимательно заметки м?ра Пикквика относительно четырех городов: Строда, Рочестера, Четема и Бромптона, мы нашли, что впечатление его, в существенных основаниях, ничем не отличается от наблюдений других путешественников, изображавших эти города. Представляем здесь в сокращении описание м?ра Пикквика.

«Главные произведения всех этих городов», – говорит Пикквик, – состоят, по-видимому, из солдат, матросов, жидов, мела, раковин, устриц и корабельщиков. К статьям торговой промышленности преимущественно относятся: морские припасы, яблоки, сухари, свежая и соленая рыба, и устрицы. Улицы многолюдны и представляют живописный вид, оживленный особенно постоянным присутствием военных. Приятно истинному филантропу углубляться в наблюдения относительно беззаботной и веселой жизни военных, умеющих так удачно разнообразить свои развлечения и так незлобиво и невинно шутить над добродушными простаками из граждан. Военные вообще обладают изумительно веселым расположением духа. За два дня до моего приезда сюда один из таких шутников был грубо оскорблен в трактире. Буфетчица не захотела отпустить ему более ни одной рюмки водки; в отплату за это, он (скорее для забавы) выхватил свой штык и ранил девушку в плечо. И однако ж, этот милый весельчак пришел в трактир на другой день, и сам же первый выразил свою готовность покончить дело миром и забыть неприятное приключение.

«Потребление табака в этих городах, – продолжает м?р Пикквик, – должно быть чрезвычайно велико, и табачный запах, распространяющийся по улицам, без сомнения, весьма приятен для особ, привыкших к трубке. Поверхностный наблюдатель сделал бы, вероятно, презрительный отзыв касательно грязи, которая тоже составляет здесь характеристическую принадлежность; но истинный философ, привыкший углубляться в самую сущность вещей, увидит, конечно, в этом обстоятельстве самое резкое и поразительное доказательство торговли и промышленности, обусловливающей народное благосостояние».

Ровно в пять часов явился незнакомец, и с его приходом начался обед. Дорожного узелка с ним больше не было; но в костюме его не произошло никаких перемен. Говорил он с таким же лаконическим красноречием, как прежде, и даже был, в некоторых случаях, гораздо красноречивее, хотя беседа его имела постоянно стенографический характер.

– Что это? – спросил он, когда человек принес первое блюдо.

– Селедки, сэр.

– Селедки, а! превосходная рыба! Отправляют в Лондон целыми бочками для публичных обедов. Рюмку вина, сэр?

– С большим удовольствием, – сказал м?р Пикквик.

И незнакомец, с необыкновенной быстротой, выпил рюмку сперва с ним, потом другую с м?ром Снодграсом, третью с м?ром Топманом, четвертую с м?ром Винкелем, и, наконец, – пятая рюмка залпом влилась в его горло за здоровье всей компании.

– Что тут у вас за суматоха? – спросил он, окончив эти вступительные тосты и обращаясь к трактирному слуге. – Я видел на лестницах ковры, лампы, зеркала.

– Это, сударь, приготовление к балу.

– Собрание будет, а?

– Нет, сэр. Это бал в пользу бедных.