Под флагом смерти. Пиратские хроники

Однако есть и другая точка зрения, согласно которой гельголандская группировка представляла из себя совершенно отдельное братство, известное под названием ликеделеров. Первоначально они базировались на острове Рюген, но были захвачены миграционным потоком пиратов с Готланда и оказались в Северном море.

Как бы там ни было, но традиция твердо придерживается одного мнения: предводителем ликеделеров был Клаус Штертебеккер, независимо от того, каким образом он оказался на Гельголанде.

Итак, хотя и в самых общих чертах, читатель получил представление о начале пиратства в северных морях, о его дальнейшем развитии и тесном срастании интересов с корыстными устремлениями не только торговой олигархии, но и королевских семейств. И, стало быть, самое время обратиться к именам, точнее – подробнее остановиться на тех фактах из жизни героя нашего очерка, которые дадут более или менее полное представление о личности Клауса Штертебеккера, фигуре во многом загадочной, едва ли не мистической.

Что является отправными моментами любой замечательной биографии? Безусловно – место и время рождения героя. Зная их, мы как бы локализуемся в нужной точке пространства – времени, определяя тем самым границы, за которые нет надобности выходить во весь срок биографического поиска. Применительно к нашему случаю эти условия соблюдены весьма в незначительной степени: мы знаем лишь дату смерти Клауса Штертебеккера – 20 октября 1401 года; однако нам не известны ни год его рождения, ни место, ни социальная среда, в которой он вырос, что затрудняет воссоздание подлинной биографии знаменитого пирата и дает простор для всевозможных догадок и домыслов. Это особенно заметно, когда речь заходит о месте рождения Штертебеккера и его происхождении.

Как некогда семь греческих городов спорили за право называться родиной Гомера, так и ныне не менее семи германских городов и областей претендуют на право считаться родиной Штертебеккера. Вот эти области и города:

– остров Рюген. В этом был убежден кубинский писатель Курт Бархельс. Он же утверждал, что Штертебеккер – сын батрака;

– местность неподалеку от Висмара. Такого мнения придерживался известный немецкий писатель Вилли Бредель, написавший роман «Братья витальеры». Как и Бархельс, Бредель считал, что Штертебеккер – выходец из крестьянской среды;

– одна из местностей в Мекленбурге или Померании, где жили обедневшие сельские аристократы Штертебеккеры;

– Гамбург;

– Верден;

– Ганновер;

– один из городов тогдашней Фризии.

Этот список можно было бы продолжить, но мы ограничимся тем, что есть, и заметим: из перечисленного особое предпочтение отдается Гамбургу и Вердену, тем более что верденское происхождение Штертебеккера в определенной степени подтверждается документально. Так, в «Описании обоих герцогств – Бременского и Верденского», выпущенном в 1718 году, говорится: «Михаэлис (соратник Штертебеккера Годеке Михель. – Б.В.) и Штертебеккер приказали выдолбить в Домской церкви (в Вердене) специальную нишу возле подпорной арки и поместить туда их герб». Существует также предание, что Штертебеккер завещал соборному капитулу Вердена так называемый «пасхальный дар», то есть некую сумму денег, из которой выплачивались пособия беднякам.

Ну а как, по мнению биографов, простой сельский парень Клаус Штертебеккер стал пиратом?

Уже упомянутый Курт Бархельс в одном из своих произведений рассказывает, что Штертебеккер, поссорившись с неким бароном, убил его. А заодно и его управляющего. За что убил? Вероятно, здесь были замешаны любовные страсти, поскольку дальше на сцене появляется девушка, служанка барона, с которой Штертебеккер уплывает на рыбацкой лодке в море. Там их подбирает корабль, которым командовал Годеке Михель – впоследствии правая рука Штертебеккера.

Вилли Бредель приводит свой вариант превращения Штертебеккера из рыбака в пирата. Однажды, рассказывает Бредель, когда рыбаки возвращались с лова сельди, команда судна, недовольная капитаном, взбунтовалась и выбрала Штертебеккера своим предводителем. После бунта возвращение домой стало невозможным, там бунтарей ожидало суровое наказание, и поэтому они решили сделаться пиратами.

Обе версии, скорее, романтичны, ибо никаких документов, подтверждающих, что они соответствуют истине, у историков нет. Зато с большой долей вероятности можно утверждать: Штертебеккер был предводителем пиратов на Балтике уже в 1394 году. Об этом есть запись в Любекской хронике 1395 года, в которой он обвиняется в нападении на ганзейские корабли. Они, эти нападения, продолжались достаточно долго – до 1399 года.

В нашем рассказе мы упомянули о двух пиратских братствах, существовавших в северных морях в одно и то же время, – витальерах и ликеделерах. Говорить подробно о первых – не наша задача. Ликеделеры же интересуют нас в прямой связи с героем очерка, поскольку Штертебеккер, по общему мнению разных исследователей, был предводителем именно этого пиратского сообщества.

Но в чем же заключалась разница между этими братствами? Прежде всего – в их классовой ориентации. Если витальеры выражали интересы городских и сельских ремесленников, то есть интересы среднего класса, то ликеделеры были выходцами из низов (что, впрочем, не помешало тому же Штертебеккеру за год до смерти жениться на дочери влиятельного фризского князя Кено тен Брока). Витальеры начертали на своих знаменах девиз всеобщего равенства и братства, в то время как ликеделеры подняли лозунг: «Друзья Бога и враги всего мира». Под «врагами всего мира» они подразумевали богачей и знать, и это дает полное право отнести их к революционерам крайнего толка. Такими были якобинцы во времена Великой французской революции, большевики во все время своего существования.

Однако главное, чем отличались ликеделеры от всех других пиратов, – это принцип, по которому они делили захваченную добычу. И в древности, и в новое время пираты разных национальностей и вероисповеданий производили дележ согласно паям, определявшимся местом человека в корабельной иерархии. Предводитель получал больше, рядовой – меньше. Это правило было незыблемо, как теорема Пифагора или бином Ньютона, и только ликеделеры покусились на него. У них добыча делилась поровну, никому никаких привилегий не полагалось. Это был своего рода военный коммунизм, который существовал, скажем, у дружинников франкского короля Хлодвига или у воев киевского князя-язычника Святослава и который отмечался впоследствии у донских и запорожских казаков.

Такой способ дележа нашел отражение и в названии братства, ибо ликеделеры – значит «равнодольные».

Несмотря на то, что основу жизни ликеделеров составлял морской разбой, они не считали себя грабителями. По их мнению, это было перераспределение общечеловеческих богатств, которые неправедным путем захватили знатные люди во всех концах земли. И чтобы не встать с ними вровень, чтобы и в самом деле не опуститься до банального грабительства, ликеделеры выработали целый свод правил, определявших всю их жизнь. На первом месте здесь стояла поистине железная дисциплина. На кораблях запрещалось пить спиртное, играть в азартные игры. В поход никто не брал никаких денег и драгоценностей. Перед боем каждый исповедовался и причащался. Эти правила соблюдались свято, за малейшее их несоблюдение провинившемуся грозила смертная казнь.

Впечатляют и другие черты жизни и деятельности ликеделеров. Так, они оставляли восьмую часть груза тем купцам, кто при нападении не оказывал сопротивления; не разрешалось плохо обращаться с пленными; населению возвращалось то, что было отобрано в силу военной необходимости.

Можно, конечно, предполагать, что эти правила не всегда выполнялись, жизнь с ее реалиями сплошь и рядом не укладывается в писаные законы, но даже то, что ликеделеры провозгласили кодекс своей жизни, делает им честь.

История братства изобилует крутыми поворотами. Начинали ликеделеры как каперы Ганзы, но со временем превратились в ее злейших врагов. Причина тому – недооценка ганзейцами услуг ликеделеров. Так, во всяком случае, считали они сами и, вероятно, были правы. Ганза в период своего расцвета не очень-то церемонилась с союзниками, что и вынудило ликеделеров в конце концов, повернуть оружие против нее.

Как проходило это противостояние, читатель уже знает. Чаша весов склонялась то на одну, то на другую сторону, но в итоге победила Ганза, обладавшая более мощным военно-экономическим потенциалом. Правда, сопротивление ликеделеров продолжалось вплоть до 1438 года, тогда погиб их последний предводитель, Ганс Энгельбрехт, но все же основные силы братства были разгромлены еще в самом начале XV века, когда попали в плен и были казнены самые знаменитые предводители ликеделеров. В том числе и Клаус Штертебеккер.

4

С утра 20 октября 1401 года на торговую площадь Гамбурга, носившую трогательное название Кляйнер Грасброк, что значит «Маленькая зеленая поляна», начал стекаться народ. Толкаясь и обгоняя друг друга, люди старались занять места получше, то есть оказаться поближе к солдатам оцепления, окружившим площадь живым плотным кольцом, внутри которого возвышался деревянный помост. На нем, опираясь на огромный меч, дожидался своего часа палач. Его лицо скрывал черный капюшон; узкие прорези для глаз придавали зловещий смысл этой молчаливой маске: казалось, что на помосте стоит не живой человек, а некое безликое, бескровное и безъязыкое существо.

Гамбуржцам готовилось зрелище казни. В эпоху, о которой идет речь, граждан европейских городов нельзя было удивить представлениями такого рода, они происходили столь часто, что стали обычной приметой городского бытия; однако в этот октябрьский день люди, спешившие на площадь, надеялись увидеть особенно волнующий спектакль. Еще бы: ведь сегодня по приговору городского суда должен быть казнен сам Клаус Штертебеккер, безжалостный морской разбойник, кровавым преступлениям которого несть числа. Именно поэтому горожане так спешили на площадь и так старались протиснуться поближе к эшафоту.

К десяти часам площадь заполнилась; заполнены были и балконы близлежащих домов, где в ожидании зрелища расположились знатные горожане с семьями; не осталось ни одного окна, выходящего на площадь, из которого не выглядывали бы жаждущие увидеть кровавое действо.

Но самые удобные, а лучше сказать, почетные места были приготовлены распорядителем казни для отцов города – членов магистрата. Во главе с бургомистром Николаусом Шокке они восседали в креслах с высокими спинками в непосредственной близости от помоста, окруженные многочисленной стражей.

Между тем напряжение толпы возрастало. Долгое ожидание тяготило людей, которым требовалось выплеснуть эмоции, копившиеся с утра. Их уровень уже достиг критической отметки, создавая общее поле беспокойства. Наэлектризованная толпа могла в любой момент взорваться от одной неосторожной искры, и об этом лучше всего свидетельствовал глухой, смутный гул сотен голосов, висевший над площадью.

Но именно в этот момент, на самом пике беспокойства, в устье одной из улиц, ведущих к площади, показалась процессия осужденных. Их было семьдесят человек. Изнуренные шестимесячным заключением, измученные допросами и пытками, они едва передвигали ноги, однако стража, вооруженная алебардами, не спускала с них глаз.

Впереди процессии шел человек, на голову возвышавшийся над остальными, одетый, как и все осужденные, в рубище, с колодками на руках.

То был Штертебеккер. Его лицо, хранившее следы перенесенных страданий, было спокойным и отрешенным. Не замечая ни собравшейся толпы, со страхом и любопытством взиравшей на него, ни рокового помоста, он смотрел ярко-синими, не потерявшими живого блеска глазами поверх людских голов – словно видел нечто, открывшееся только ему. Он был вне охватившего площадь беспокойства.

Расступившись, оцепление пропустило процессию внутрь своего кольца, где помощники палача, быстро и сноровисто разбив осужденных на группы, приготовились к экзекуции. Но прежде нужно было соблюсти формальности и зачитать приговор. Распорядитель казни подал условленный знак, и один из судейских чиновников, развернув свиток, стал зачитывать обвинение. Оно состояло из множества пунктов и было терпеливо выслушано как магистратом, так и собравшейся толпой.

Наконец прозвучал и сам приговор: все семьдесят человек признавались государственными преступниками и присуждались к отсечению головы. И первым в списке был назван Штертебеккер.

Помощники палача приблизились к нему, чтобы возвести на помост, где уже занял свое место известный всему Гамбургу палач Розенфельд, но Штертебеккер, отстранив помощников, громко обратился к сидевшему на почетном месте бургомистру:

– Николаус Шокке! Я слышал о тебе как о добропорядочном христианине. Если это так, прояви милосердие и выполни мою последнюю просьбу. Ведь даже в Священном Писании сказано: снизойди к падшему.

– Тебе ли рассуждать о Божеских заповедях, Клаус Штертебеккер, разбойник и душегуб! Ты давно заслужил того, к чему тебя приговорил наш справедливый суд, но я сегодня в хорошем настроении, потому что граждане Гамбурга отныне не будут стращать детей твоим именем, а посему принародно обещаю исполнить твою просьбу. Объяви ее нам.

– Я не боюсь смерти, Николаус Шокке, но я вовлек в свое дело невинных людей и теперь хочу спасти хоть нескольких. Я побегу вдоль их строя после того, как мне отрубят голову, и ты, Николаус Шокке, помилуешь тех, мимо которых мне удастся пробежать!

– Ты большой шутник, Клаус! Но не знаешь меры, поэтому я со спокойной душой принимаю твое предложение. Еще никто не бегал, будучи обезглавленным!

Толпа, слышавшая этот диалог, все более наэлектризовывалась, напирала на солдат оцепления, и тем пришлось приложить немалые усилия, чтобы навести порядок.

После этого, выполняя последнюю волю осужденного, его товарищей выстроили в длинную шеренгу вдоль помоста. Словно навсегда запечатлевая их, Штертебеккер обвел шеренгу долгим взглядом и опустился на колени у ее начала, низко склонив голову. Палач сошел с помоста, достал из-за пояса узкий, остро отточенный нож и одним движением отрезал длинные волосы Штертебеккера, оголив ему шею. Теперь она была открыта для удара.

Толпа замерла, и в наступившей тишине страшно прозвучал хряск разрубаемых костей. Лишенное головы тело Штертебеккера упало вперед, но, к ужасу всех, обезглавленный тотчас вскочил и кинулся бежать вдоль шеренги. Оказавшийся на пути стражник не успел отскочить в сторону, и тело, споткнувшись о его ногу, с размаху ударилось о землю.

Гробовое молчание, царившее над площадью во все время действа, сменилось криками ужаса и женскими рыданиями. Часть людей кинулась врассыпную от места казни, другая, пав на колени, истово молилась.

Придя в себя от потрясения, палач Розенфельд вновь поднялся на помост и продолжил свою страшную работу. И, как пелось в старинной немецкой песне, «его башмаки утопали в крови…».

Очевидно, что первая и последняя главки нашего рассказа не есть простое изложение документальных фактов. Это – попытка автора оживить и озвучить наиболее драматические сцены повествования. Но если в первом случае автор рисовал картину произвольно, полагаясь лишь на собственное воображение, то в заключительном эпизоде он опирался на материал, содержащийся в средневековых хрониках. Именно там сохранился рассказ о подробностях казни Штертебеккера – его последней просьбе, его страшном в своей ирреальности поступке, когда, уже обезглавленный, он пробежал мимо одиннадцати своих товарищей и упал лишь после того, как один из помощников палача подставил ему ногу.

Конечно, рассказ хрониста – это, скорее всего, легенда, однако нельзя не согласиться с тем, что сцена казни так и просится в трагедии Шекспира. И автор в меру своих сил описал ее.

Несколько слов в заключение.