Книга тайн

Но выступивший вторым Мегабиз не согласился с Отаном. Власть следует отдать олигархии, сказал он, и мнение Отана о народовластии – суждение вредное. Нет ничего хуже разнузданной стихии черни. Народ – это тёмная, неученая масса, поэтому надо отдать власть узкому кругу умных и богатых людей. Это лучшие люди государства, и они, вне всякого сомнения, будут принимать и лучшие решения.

Однако с Мегабизом не согласился взявший слово третьим Дарий (он и станет новым персидским царем). Полностью поддержав его мнение о народе, он в то же время самым негативным образом отозвался и об олигархии. Ее, сказал Дарий, составляют хотя и умные, но, как правило, безнравственные люди, которые к тому же не способны найти между собой согласие, и, стало быть, будут стараться проводить в жизнь только свои взгляды и решения.

В результате в обществе никогда не наступит стабильность. Таким образом, наилучший образ правления – единовластие; наихудший же тот, что предложил Отан, то есть власть народа, демократия. Она не может быть достигнута в силу множества причин, ее место всегда заступает псевдодемократия, когда под видом народовластия управляет кто угодно, но только не народ. Именно при демократии в общественные отношения проникает низость и подлость и возникает круговая порука среди представителей всех ветвей власти.

Сказано не в бровь, а в глаз, и нам остается лишь восхититься глубочайшим пониманием Дарием вопроса, который сегодня очевиден каждому…

Подведём некоторые итоги.

Согласно Бехистунской надписи, а также «Истории» Геродота, в марта 522 г. до н. э. в древнеперсидской державе произошел государственный переворот. В результате, как сейчас говорят, вакуума власти ее захватили два брата-жреца – Патизиф и Смердис-Гаумата, который, пользуясь своей похожестью на убитого царского брата, от его имени семь с лишним месяцев правил персидской империей. Разоблаченный, он был убит, и царем Персии сделался Дарий I Гистасп, который и увековечил вышеизложенные события в клинописной надписи, доныне сохранившейся на скале в 300 км от Багдада.

Ну а каковы на сей счет мнения ученых? Здесь дела обстоят не так гладко. С тех пор как появилась возможность сравнить Бехистунскую надпись с рассказом о заговоре Гауматы в геродотовой «Истории», историки обнаружили немало расхождений в обоих текстах. Например, неверно заявление Геродота о том, что царь Камбиз умер в сирийском городе Экбатаны. В Сирии такого города нет. Экбатаны находились в Мидии и являлись летней резиденцией персидских царей. Но мы уже говорили, что Камбиз умер по дороге в Персию, не добравшись до Экбатан, и, следовательно, его смерть «привязать» к ним невозможно, как впрочем, и к мифическим сирийским.

То же самое можно сказать и об убийстве Гауматы. Согласно Геродоту, оно произошло в Сузах, тогда как Бехистунская надпись указывает совершенно другое место – крепость Сикайавати, которая находилась, как и Экбатаны, на территории Мидии.

Откуда такое несогласие? По-видимому, правы те ученые, которые утверждают, что Геродот не знал о существовании Бехистунской надписи. Поверить в это трудно. Ведь когда Геродот начал свои знаменитые путешествия, прошло всего тридцать лет со дня смерти Дария I, и будущий историк шел, что называется, по горячим следам событий, однако с Бехистунской скалой он, похоже, разминулся. Иначе как объяснить тот факт, что о барельефе и надписи в «Истории» Геродота не сказано ни слова?

Путаница, по-видимому, произошла и с магом Патизифом. Несмотря на то, что в рассказе Геродота он является душой заговора по захвату власти, Бехистунская надпись обходит его полным молчанием. Как же так? Почему организатор переворота предан абсолютному забвению?

Возникает вопрос: а был ли Патизиф?

Об этом еще в середине 30-х гг. размышлял выдающийся знаток истории Древнего Востока Борис Александрович Тураев. Он предположил, что Патизиф – не имя, а титул. В древнеперсидском языке он звучал как «пати-кжаятия», что означало «регент» (вспомним, что Камбиз назначил Патизифа управителем своего дома, то есть регентом).

А теперь мы должны сказать о том, о чем не сказали раньше. Основным информатором Геродота по вопросу о заговоре Гауматы был перс Зопир, правнук одного из семерых вельмож, что свергли мага с престола, – Мегабиза.

Зопир жил в Афинах, где и повстречал его Геродот. Но будущий историк не знал персидского языка, они с Зопиром беседовали на древнегреческом, и когда собеседник Геродота вставил в разговор древнеперсидское слово, означающее титул, принял его за имя собственное. Так «родился» Патизиф.

Предположение академика Тураева, на взгляд автора этих строк, очень остроумно и убедительно. Иначе, как и в случае с Бехистунской надписью, не упомянутой в геродотовой «Истории», чем объяснить отсутствие в наскальной надписи имени Патизифа?

Противоречие некоторых утверждений Геродота тексту Бехистунской надписи видится и в том, что историк, по сути, отказывает Дарию в царском происхождении. В своем рассказе он нигде не обмолвился о том, что Дарий I – Ахеменид. Геродот называет его просто сыном Гистаспа, сатрапа одной из персидских провинций. Конечно, ими управляли высокопоставленные чиновники, вельможи, однако – не царского рода. Следовательно, и Дарий I, по Геродоту, всего-навсего сын сатрапа, но никак не Ахеменид.

Эту нелояльность «отца истории» по отношению к Дарию I академик Тураев вменял в вину все тому же Зопиру, который жил в Афинах не из охоты к перемене мест, а потому, что был перебежчиком. Именно недовольство Ахеменидами заставило его покинуть родину и обосноваться в Афинах, именно поэтому он постарался всячески очернить в глазах Геродота Дария I, человека, с которого, по мнению Зопира, начался деспотизм в Персидской державе и который был виновником его эмиграции.

Так Ахеменид ли Дарий I или, как склонен был считать Геродот, всего лишь сын наместника персидской провинции?

Большинство ученых разделяют первую точку зрения, но есть и несогласные, считающие, что Дарий I воссел на трон незаконно и что Бехистунская надпись – его придумка, в которой фальшиво все – и генеалогическое древо Дария, и вся история с заговором Гауматы, потребовавшиеся лишь для укрепления Дария I на троне.

Это, так сказать, мнение обвинителей. Ну а мнение защиты, есть ли оно?

Есть, и заключается в следующем.

Во-первых, говорят защитники Дария I, Бехистунская надпись выбита рядом с одной из оживлённых дорог древности, связывавшей Экбатаны с Вавилоном, и уже сам выбор места свидетельствует за то, что Дарий I, давая повеление сделать надпись, хотел, чтобы о ней узнало как можно больше людей.

Во-вторых, надпись составлена на трех языках – опять же с целью ее популяризации.

В третьих, текст повторен еще и на листах папируса, которые разослали по всем сатрапиям империи. В четвертых, защитники Дария I советуют нам присмотреться к его сподвижникам. К ним относятся и уже знакомый читателям Отан, и доселе не упомянутый Гобрий, сыгравший главную роль во время схватки с магами.

Оба эти человека были, без сомнения, людьми отважными и уж, конечно, не стерпели бы узурпации власти Дарием, а разоблачили бы его. Однако и Гобрий, и Отан без раздумий приняли сторону Дария. Да и сам он, если б являлся незаконно царствовавшим, разве мог, приступая к созданию Бехистунской надписи, так выпячивать ложь о себе? В таких случаях предпочитают скромно помалкивать.

Самое большое недоумение вызывает несовпадение имени брата Камбиза в Бехистунской надписи и в «Истории» Геродота. В первой он назван Бардией, во второй – Смердисом. В чем причина такой разноголосицы? Возможно, в том, что надпись Дария разделяют с «Историей» Геродота 70 лет, и ученый грек попросту не знал о существовании этой самой надписи, или произошла путаница при его объяснениях с информаторами, что мы видели на примере с Патизифом. Но дело не только в этом.

Наше недоумение в основном относится к тому, что появление загадочного Бардия-Смердиса никак не прокомментировано учеными! Единственное, что делали и делают историки – иногда обозначают самозванца как Лжесмердис или Лжебардия, а если называют просто Смердисом, то указывают в скобках, что так он, дескать, назван в рассказе Геродота. Но почему – об этом нигде ни слова.

Наш рассказ можно было бы на этом закончить, однако сегодняшние реалии таковы, что придётся огорошить читателей неожиданным финалом: не исключено, что мага Гауматы как исторической личности никогда не существовало! По последним данным, версия о нём – все-таки ложная, фактически же 2 апреля (а вовсе не в марте) 522 г. до н. э. власть в Персии захватил настоящий Бардия. То есть никто его не убивал, и никакой маг на троне не восседал. Произошла, как говорится, «разборка» внутри правящего семейства, когда одного его представителя сменил на царском столе другой. Мировая история полна подобных примеров.

Таким образом, в свете последнего сообщения, маг Гаумата – не только не самозванец, но просто-напросто фантом, призрак, игра воображения.

Так ли это, покажут дальнейшие исследования. …

Кем же был Лжедмитрий I?

Опросите любого жителя России, худо-бедно окончившего среднюю школу, кто такой был Лжедмитрий I, и вам ответят: самозванец, монах-расстрига Гришка Отрепьев, бежавший в Польшу и там объявивший себя царевичем Дмитрием, сыном Ивана Грозного. Такая точка зрения держится в нашей науке до сих пор. Но если дореволюционные историки (Карамзин, Соловьев, Ключевский) оказались жертвами гигантской фальсификации, инициированной Романовыми (подробнее о их воцарении см. «ТМ», № 8 за 1999 г.), то советским и постсоветским исследователям никто не мешал и не мешает восстановить историческую правду. Тем не менее они по-прежнему твердят: Лжедмитрий I есть Григорий Отрепьев.

В истинности этого утверждения начали сомневаться давно. Уже Карамзин намеревался высказаться по сему поводу в «Истории государства Российского», но под давлением правительственных кругов склонился к традиционной версии. А такие историки, как Костомаров, Иловайский, Платонов (крупнейший специалист по русской Смуте), никогда не отождествляли Лжедмитрия I с Отрепьевым.

Скажем, Костомаров в докторской диссертации, озаглавленной «Кто был Первый Лжедмитрий?», ясно показал, почему человек, 11 месяцев (1605–1606) занимавший московский престол, не мог быть Отрепьевым. Иловайский считал, что под именем «царя Дмитрия Ивановича» выступал некий ставленник польско-литовской аристократии, давно мечтавшей подчинить Москву своему влиянию.

Еще дальше зашёл граф С. Д. Шереметев, председатель российской Археографической комиссии: он был уверен, что тогда на Москве правил подлинный царевич Дмитрий. По этому вопросу Шереметев переписывался с профессором Петербургского университета К. Н. Бестужевым-Рюминым, и тот, будучи весьма осторожен в оценках, все же отвечал ему в одном из писем: «…теперь я вижу и считаю вероятным спасение Дмитрия…».

Подобное высказывание авторитетного историка многого стоит, и научная общественность страны ждала появления книги Шереметева. Но книга так и не вышла (по вине все тех же Романовых, 300 лет скрывавших свою причастность к самозванческой интриге!), а ее автора расстреляли в 1918 г.

В свете бытующих представлений о личности Лжедмитрия I версию графа Шереметева иначе как еретической не назовёшь. Поэтому уместно спросить: а есть ли под ней какие-либо основания?

Для начала надо поставить ряд вопросов, либо совсем не разъясненных историками, либо разрешенных тенденциозно, с поправкой на официальную версию событий.

1. Почему в следственном деле, составленном комиссией князя Василия Шуйского по факту гибели царевича Дмитрия, нет показаний Марии Нагой – бывшей царицы, матери убиенного? Почему нет свидетельства врачей? Почему, наконец, тело не осматривали, а сразу отнесли в церковь и выставили охрану?

2. Был ли царевич действительно болен эпилепсией?

3. Почему так подозрительно схожи показания свидетелей, в том числе тех, кто лично не видел, как погиб царевич?

4. Почему стремительно расправились с предполагаемыми убийцами, даже не допросив их?

5. Чем объяснить поведение царского окольничего Андрея Клешнина, когда он увидел в церкви тело царевича?

6. Почему три дня спустя после угличских событий в Ярославле объявился Афанасий Нагой, испрашивающий у Джерома Горсея, торгового агента английского подворья в Ярославле, лекарства для Марии Нагой?

7. С какими целями приплывала на стругах в Углич казацкая ватага донского атамана Корелы, покинувшая город в день убийства царевича?

8. При каких обстоятельствах Григорий Отрепьев получил (да и получал ли?) от инокини Марфы, в миру Марии Нагой, нательный крестик ее сына?

9. Кто был таинственный монах Леонид, спутник Отрепьева в его скитаниях по монастырям? О Леониде рассказывают письменные источники того времени, но ни словом не упоминают нынешние учебники истории.

10. Чем объясняется несоответствие в возрасте между тем, кого принято именовать Лжедмитрием I, и настоящим Григорием Отрепьевым?

Если ответить на эти вопросы, сообразуясь с. реалиями жизни, а не подгоняя ответы под официальную версию, сложится картина, совершенно не похожая на привычную, и мы заглянем в такое тёмное закулисье отечественной истории, о коем и не догадывались.

Убийство царевича Дмитрия в Угличе 15 мая 1591 г. послужило своего рода ключом, с помощью которого завели механизм русской Смуты XVII в. Едва о случившемся узнали в Москве, как в Углич отрядили правительственную комиссию во главе с князем Шуйским. Ему помогали митрополит Крутицкий Геласий, окольничий Андрей Клешнин и дьяк Елизар Вылузгин. Они учинили расследование и пришли к выводу, что царевич погиб от несчастного случая – сам накололся на нож во время эпилептического припадка.