Проклятие чужого золота

– Ладно, Степан Анатольевич, – вздохнул Виктор. – Я все понимаю. Но у меня с той бабой ничего не было, врет она. Я помогал тетке. Ну, потом выпили, а проснулся я у этой шалавы в постели, башка гудит…

– Знаешь, это ты Вике сказки рассказывай, – усмехнулся полковник. – Раньше, в советские времена, тебя бы, конечно, вздули как следует. Может, даже из угрозыска попросили бы. А сейчас, – он махнул рукой, – ты в отпуске, и твоя личная жизнь никого не касается…

– Да меня она касается! – закричал Виктор. – Мне что, эту тварь пристрелить?

– Вот что я тебе скажу: ты ничего такого не говорил, а я не слышал. Но прошу, бросай ты пьянство. Немедленно бросай. Я к тебе не для того зашел. Твой знакомый объявился. – Виктор вопросительно посмотрел на полковника. – Горцов приехал.

– Горец? – удивился Виктор. – Но как? Ему же пятнадцать давали три года назад. И, как я понял, он не сбежал.

– Нашли убийцу Орлова, – вздохнул полковник, – в Москве взяли. И все улики на него указывают. Гастролер, домушник. Орлов застал его на даче. Ну тот его и шарахнул по голове монтировкой. В перчатках был. А у Горцова колесо как раз около дачи Орлова пробило. Он монтировку подобрал и сунул в машину. Вот почему его «девятку» видели у дачи Орлова.

– Выходит, ни за что Виталика сажали? Нормально получается. Но тогда какого хрена он сопротивление оказывал? Его же чуть не убили тогда.

– Горец уголовник, был судим за разбой. Двенадцать давали, но объявили амнистию, мать ее в душу, и бывшему воину-афганцу сократили срок. Сила у него есть, и разными этими кьякалками он с детства занимался. Еще когда за каратэ срок давали, он в платную секцию ходил.

– И что теперь?

– Да непонятно, зачем он вернулся. Правда, ему теперь должны выплатить какую-то сумму как невинно осужденному. Но он сопротивление оказывал, ствол у него был. Вот по этим статьям он трешку и отсидел. Хотя за это менее пяти не дают, но тут, сам понимаешь, повесили на человека убийство и срок дали. В общем, он сейчас в деревне у матери. Она же, когда его забрали как убийцу, слегла сразу. Короче, он у нее сейчас. Поэтому я и приехал к тебе. Будь поосторожнее. Горец мстительный тип и не знает, что такое страх. Если мать умрет, он вразнос пойдет и виноватых искать станет. А ты все-таки ранил его тогда.

– Он с ножом на меня шел. Но получается, что Горцову теперь могут предъявить люди Орлова. Он в тюрьме поломал двоих из этой группировки, в том числе двоюродного брата Орлова. И они, конечно, с него получат. Сейчас там у руля Ташкент стоит. Они теперь называются ташкентцы. В общем, наверняка Горца выловят. – Виктор достал бутылку пива. – Будете?

– Давай, – вздохнул полковник. – А где мать Горцова живет?

– Деревушка небольшая, на реке Упе. И деревня называется Упа.

Деревня Упа

Длинноволосый верзила колол дрова около небольшого частного дома.

– Виталий! – раздался хрипловатый мужской голос. – Подь-ка сюда!

Верзила положил колун.

– Чего тебе, дядя Матвей?

– Да ты не чегокай, а подь сюда. До снега еще далече, так что сумеешь дровишек нарубить.

Виталий направился к калитке соседнего дома. На крыльце стоял невысокий пожилой мужчина, который, увидев Виталия, приглашающе кивнул. Они вошли в дом.

– Сидай! – Дядя Матвей поставил на стол бутылку с самогоном.

– Я не буду, – отказался Виталий. – Матери обещал, что не…

– Погодь ты, мы ж еще твое возвращение не отмечали. Надо выпить обязательно. Или не уважаешь старика?

– Ладно, – улыбнулся Виталий, – давай отметим. Вообще-то я ни с кем не отмечал. Выпустили, тормознулся в Кирове у приятеля на пару дней, а пробыл две недели. Женить меня там хотели. Может, получилось бы, но застал свою невесту с мужиком в постели и сразу уехал. В Ногинске у парня жил, с которым сидели вместе в первый раз. Но он сейчас вроде за ум взялся, автомастерскую имеет, магазинчик небольшой. В общем, живет потихоньку. С бабой ему повезло.

– Ну, давай и за твое везение, – сказал дядя Матвей.

Оба выпили.

– Фууу! – длинно выдохнул Виталий. – Ну и крепкий же у тебя самогон!

– Так для себя гоним. Или чтобы налить кому, кто поможет в чем-то. Я-то уж ослаб крепко, как-никак, а семьдесят один в том годе стукнуло. Ну а ты чем заниматься думаешь? Али сызнова к тому в Ногинск возвернешься? – поинтересовался старик.

– Нет, – Виталий понюхал разрезанную луковицу, – туда больше не поеду. Жена приятеля начала мне глазки строить. А добром это не кончится. Ну, давай еще понемногу?

– Это мы запросто, – засмеялся дядя Матвей. – Как матерь-то?

– Да как, хреново. Как ни крути, а чем-то заниматься мне придется. Денег осталось пять тысяч с небольшим. Зарабатывал я хорошо, – увидев построжавший взгляд старика, усмехнулся он. – Да и не хочу я пока ничего противозаконного делать. Мать и так из-за меня слегла. А если я сейчас примусь за старое, умрет. Я себе в жизни этого не прощу. И так она из-за меня постоянно болеет. – Он поднял стакан. – Я в Афгане полтора года был, так она каждый день, как почтальона увидит…

– Да помню я это, – перебил дядя Матвей. – А когда ты первый раз в тюрьму угодил, я думал, все, отжила свое Антонина. Но выкарабкалась. А тут сызнова тебя берут, да еще и за убийство. Ну и слегла она. Я все для нее делал. А ежели не мог сам, нанимал кого-нибудь. Тут алкашни полно, за литр что хошь сделают. Выходит, тебе сейчас незаконный приговор отменили и, значит, должны какие-то деньги дать. Ну, как говорят сейчас, за моральный ущерб. Хотя что это такое, я никак не пойму, но вроде догадываюсь. Человеку в чем-то жизнь крепко попортили, и он из-за этого сильное душевное волнение получил.

– Почти что так, – улыбнулся Виталий. – А со мной просто: я ж все-таки ментам не давался, дрался и с ножом кинулся. И ствол у меня нашли. Так что, можно сказать, еще и спасибо им. А то бы я точно на пожизненное накрутил. А тут вроде закон виноват, мокрушником меня сделали, но чтоб не платить мне за этот самый моральный ущерб, я три года за хранение огнестрельного оружия и оттянул. А про сопротивление вроде как забыли. Как адвокат говорил, если бы они не пришли за мной как за мокрушником, и сопротивления не было бы.

– Ну, давай за то, – сказал дядя Матвей, – чтоб матерь твоя поправилась.

Москва

– Я ничего не понимаю, – говорил полный невысокий мужчина. – Пропал он, и все. В Москву приехал. Позвонил, чтоб встретили на Ярославском. И пропал. Парни там весь вокзал обшарили. Дежурный по радио объявление давал. Бесполезно. А ведь золота у него почти полтора килограмма. Черт бы подрал Рябушкина, ведь мы предлагали прислать своего человека, а он уперся – мои будут привозить. Вот и привез.

– Ты мне дай координаты этого фраера, – сказал здоровяк в темных очках. – Я с ментом одним почирикаю, пусть проверит по своим каналам. Может, хапнули где или…

– Если бы хапнули, я бы знал. Он как сквозь землю провалился.

– Может, кому-то золотишко спихнул и курканулся?

– Он живет там, и туда ему возвращаться. Так что это исключено. Я Рябушкину сообщил, он рвет и мечет. Непонятно, куда мог деться курьер, ведь с вокзала он звонил. В целях конспирации Рябушкин не сообщил, когда курьер приедет, вот и…

– Юрий Яковлевич, – заглянула в кабинет молодая женщина, – вас к телефону. Сам звонит.

– Понял, – кивнул полный. – Идите в бар и выпейте, – обратился он к собеседнику и вышел.

– Пошли врежем по сто пятьдесят, – подмигнул здоровяк сидевшему в кресле кавказцу, – у него коньячок классный.

– Я перед обедом не пью, – отказался тот.

– Ну ты даешь! – засмеялся здоровяк. – Ведь ваша нация до ста с лишним доживает.

– Не все. Надо знать место и время. Сейчас выпивать я не буду.

– Ну просто рядом посидишь, – хохотнул здоровяк, – а то скучно одному.

– Рената, – выходя за ним, кивнул секретарше кавказец, – кофе мне сделайте, пожалуйста, с молоком.

– Сейчас, Сурен, – улыбнулась она.

– Вот что, Буржуй, – услышал по телефону Юрий Яковлевич, – ты меня в свои дела не впутывай…