Любовь в Сан-Франциско

Руфь почувствовала раздражение.

– Здесь все не очень похоже на мои родные места, и я уже немного устала от того, что мне постоянно об этом напоминают.

– Извините, мадам, – улыбнулся он. – Говорю не в укор вам. Просто я хочу показать, как сильно отличается приятная жизнь от неприятной.

На миг ей показалось, что сейчас он тоже заговорит о конкуренции, о том, как трудно преуспеть в жестоком деловом мире Сан-Франциско, но он промолчал. Похоже, насколько Руфь успела понять, он человек спокойный и приятный, живет в согласии с самим собой; к тому же реально воспринимает окружающий мир.

Глава 5

Город остался позади. Перед ними расстилалось зеленое холмистое пространство, перерезанное прямоугольниками полей.

По дороге Эвелл рассказывал ей эпизоды из истории здешних мест, заставляя ее удивляться тому, как много он знает. Он заметил ее удивление и рассмеялся.

– Все это я вычитал в школьном учебнике.

– И до сих пор помните?

Его улыбка выдала легкое огорчение.

– Я не такой старый, как вы думаете.

Она смутилась и пожала плечами.

– Я не это имела в виду, капитан. Вообще-то не такая уж я ехидная, просто сама почти ничего не помню из школьного курса истории.

– Вы, – сказал он, – учили историю давно, в школе, а я неспеша листал учебники все последние годы – у меня в хижине их полный набор. Знаете, так и не закончил школу. Мои родители сбежали, когда я был еще очень молод, мне пришлось пойти работать. До последнего времени учеба была для меня непозволительной роскошью. Она тут же откликнулась:

– Ваши родители… а что значит – сбежали?

– Именно это и значит. Сначала от нас ушел отец, а потом, года через полтора, однажды ночью мать сбежала со знакомым моряком. Когда я проснулся на следующее утро, нашел на подушке ее носовой платок – от него все еще пахло ее духами, а там сорок пять долларов.

У Руфи перехватило дыхание. Джек Эвелл внимательно посмотрел на нее – в его серых глазах таилась грусть; он как-то неловко передернул плечами.

– Так что пришлось бросить школу, – подытожил он уже спокойно, будто речь шла о ком-то другом.

– Сколько же вам тогда было?

– Двенадцать. Нет, на самом деле это хороший возраст. В двенадцать дети – как хамелеоны. Приспосабливаются ко всему гораздо быстрее взрослых. Я даже не стал дожидаться, пока закончатся деньги – устроился мойщиком посуды в портовую забегаловку. Мне дали комнату, кормили меня, потом я попросился на корабль.

– В двенадцать-то лет? – переспросила она недоверчиво. – А что двенадцатилетнему ребенку делать на морском корабле?

– А вы знаете, – ответил он, – некоторые дети к двенадцати годам успевают вымахать ого-го-го.

Почти как взрослые. Где-то даже читал об этом. Как раз мой случай. Я устроился на немецкий корабль, соврав, что мне шестнадцать. На следующий год я заявил, что мне восемнадцать, и меня приняли на канадское судно. Вот тогда-то я впервые увидел Сан-Франциско и полюбил его.

– Джек, а она вернулась?

– Нет.

– А ваш отец?

– Нет. Правда, слухи о нем доходили. Он был судовым инженером. Они неплохо зарабатывают – если, конечно, работают. После того, как ему стукнуло пятьдесят, с работой было не ахти, только возраст тут не при чем – он слыл горьким пьяницей. Я услышал о нем за шесть месяцев до его смерти. К этому времени он уже окончательно спился, никого не узнавал.

– Вы с ним виделись?

Она почувствовала, ему не хочется отвечать; помолчав секунду, Эвелл все же переборол себя:

– Я не поехал. С тех пор не раз думал, что поступил тогда не правильно, хотя… Он умер несколько месяцев спустя; я даже не сразу узнал об этом.

Они замолчали. Руфь не ожидала такого поворота в их непринужденной беседе. И теперь не знала, что сказать. Откровенность его была несколько неожиданной; кроме того, ей не приходило в голову, что юность такого спокойного, уверенного в себе человека могла так разительно отличаться от ее собственной. Ведь сама она выросла в достатке и благополучии, огражденная от жизненных тревог родительской заботой.

Она первой нарушила затянувшееся молчание:

– Не знаю, что вам и сказать. Он улыбнулся.

– Все в порядке – благодарите Бога, что это случилось не с вами.

– Все-таки… это так грустно, так нелепо; как она могла так поступить?

– Не думаю, что моя мать легко на это решилась. Женщин вообще бывает трудно понять, они мыслят совсем по-иному, нежели мужчины. Мне трудно объяснить, но, со временем, я нашел ей какое-то оправдание; и часто думал – долго ли она прожила с тем моряком или он бросил ее, как только она начала стареть. Надеюсь, она нашла то, что искала, неважно, что именно.

Руфь чувствовала, как слезы подступили к глазам, только не знала, кого она готова оплакивать – двенадцатилетнего мальчишку с разбитым сердцем, разглядывающего завернутые в платок деньги, или женщину, не сумевшую смириться с тем, что у нее есть в жизни, и бросившуюся в погоню за призрачной новизной. За любовью? За счастьем? Кто знает…

Они свернули с автострады и двинулись на запад. Дорога стала все круче забирать в гору, скоро они оказались на краю обширного плато, покрытого желтой прошлогодней травой, сквозь нее местами уже пробивалась молодая свежая зелень, поодаль небольшими рощицами росли деревья.

– Раньше тут было огромное скотоводческое ранчо. Потом, из-за высоких налогов, хозяева разорились и стали распродавать землю, – пояснил он.

Они въехали в заржавевшие ворота; по проселку, тянувшемуся вдоль проволочной изгороди, добрались до места, где стоял приземистый дом с длинной верандой, опоясывающей его с трех сторон. Завернули за угол дома и остановились в тени мощною, очень длинного старого дуба. Он помог ей выбраться из машины и подвел поближе к дереву. Отсюда открывался удивительный вид на море.

На океанском просторе стального цвета выделялись белые пятнышки кораблей.

– Тут проходит главная магистраль; вон те суда идут на север, а эти, чуть левее – в Лос-Анджелес. Он там, на юге, прямо за изгибом побережья.

– Потрясающе красиво! – воскликнула Руфь.

Джек Эвелл был доволен ее реакцией, но ничего не сказал, просто дождался, пока она повернется к нему и направился вместе с ней к дому.

– Это ваш? – догадалась она.

Он кивнул.

– Я его построил.

Руфь была удивлена.

– Вы хотите сказать, что сами его построили?

Собственными руками? – изумленно переспросила она.