На линии огня

– Но мы же их обложили…

– Может, сдаться хотят.

– Это ж легионеры. Если верить молве, они не сдаются никогда.

С той стороны вновь звучит голос. Выговор андалузский. Прекратите огонь. У нас важное сообщение. Панисо проводит ладонью по грязному, мокрому от пота лицу, вставляет магазин в автомат. Щелчок.

– Ловушка, я уверен, – говорит Ольмос.

– Может, и так, а может, и нет. Скажи нашим, чтоб не стреляли.

– В бригаду сообщить?

– Не надо.

Стрельба смолкает. Становится тихо. Панисо придвигается к окну, стараясь не высовываться.

– Чего надо?

– У нас тут беременная, – отвечает далекий голос.

– Вы же ее небось изнасиловали и обрюхатили, козлы вонючие. Вы или кто-нибудь из ваших попов.

– Дурень, я серьезно… Лежит в подвале, того и гляди родит.

Панисо и Ольмос переглядываются. Остальные подходят к ним, любопытствуя, присаживаются рядом на корточки, не выпуская из рук винтовок.

– Ну а от нас-то что хочешь, морда фашистская?

– Женщина все же… Скотами не надо быть.

– От скота слышу.

– Слушай, нельзя же эту бедолагу так оставлять… У вас ведь наверняка врачи есть?

– У Народной армии Республики все есть.

– О том и речь. У нее уже воды отошли, а мы не знаем, как тут быть.

– Сдавайтесь без разговоров, вот и все.

– Не, так не пойдет… Не дождешься. У нас есть еще патроны и курево, так что попробуйте нас уговорить. Суньтесь только.

– И сунемся, будь спокоен, – сулит Панисо.

– Да что-то вы подзадержались… Только пусть вас соберется побольше, чтоб одним разом всех прихлопнуть.

Панисо и его люди тихонько посмеиваются: надо отдать этим сволочам-франкистам должное – кишка у них не тонка. Подрывник осторожно выглядывает в окно. От них до того дома с выщербленным пулями фасадом – метров пятнадцать. Он погружается в недолгое раздумье, вопросительно поглядывая на товарищей – грязных, обросших бородами, с воспаленными от усталости глазами. Дождавшись кивка, снова поворачивается к окну.

– Эй, фашист.

– Чего тебе, краснопузый?

– Ну, как поступим с беременной?

– Как-как… Дадим ей выйти из подвала и пересечь улицу, а вы не будете стрелять.

– А она дойдет?

– Ее сопроводят еще одна женщина и старик.

– Старика себе оставьте.

– Недоумки, дедули испугались.

– Да мне насрать. Хоть дедуля, хоть внучек – каждого мужчину, который высунет морду, изрешетим.

– Ну я же говорю – зверье.

– Ну я же говорю – педерасты.

– Убьете – это будет на твоей совести.

– Нет, на твоей.

Повисает молчание. Франкисты, наверно, обсуждают условия или уже выводят роженицу из подвала. А может быть, готовят ловушку. И потому Панисо прислоняет автомат к стене, снимает с ремня польскую гранату-лимонку WZ, кладет ее на пол, чтобы на всякий случай была под рукой.

– Эй, – слышится далекий голос. – Она сейчас выйдет.

– Только женщины – беременная и эта вторая… Ясно?

– Ясно-ясно-распрекрасно.

– И помни – прекращаем огонь, пока она не перейдет улицу. А потом все начнем по новой.

– Ладно, согласны.

– Только смотри не тяни, дело к вечеру, а ведь надо вас успеть замариновать, прежде чем зажарить.

– Мы еще посмотрим, кто кого зажарит… Но спасибо, что предупредил.

– В задницу себе засунь свое спасибо.

– Да куда там… У меня от страха очко сжалось.

– Разожмем, не сомневайся.

– Может быть… Но сперва ты мне отсосешь.